Данилевский (1822 - 1885): Особый путь здорового человека, часть 4 (о зарождении американской исключительности)

Устранение фильтров религиозных воззрений

Подобно англиканству, институт церкви в РИ находился в государственном подчинении: царь являлся его верховным иерархом, а управление церковными делами осуществлял светский чин обер-прокурора. Православие как система идей было «продуктом на экспорт» и являлось мессианским оправданием русской экспансии в Восточной и Юго-Восточной Европе. Соответственно, и Данилевский указывает на него как на один из решающих факторов интеграции славянских народов в единое политическое пространство — Славянскую федерацию. Авторское определение православия таково:
«…церковь есть собрание всех верующих всех времен и всех народов под главенством Иисуса Христа и под водительством Святого Духа, и приписывающее церкви, таким образом понимаемой, непогрешимость» («Россия и Европа», с.293-294).
На этом он и останавливается, лишь указывая на то, что подобная трактовка церкви наиболее свободна от кривотолков в отличие, с одной стороны, от католицизма, в котором авторитет Вселенского собора и папства находится в противоречии с собственной официальной историей, с другой — от протестантизма, в котором церковь оставляет право свободного толкования Священного Писания каждому своему прихожанину.
Собственно, внутренней роли православия в будущей федерации в книге уделено довольно мало внимания, поэтому приписывать Данилевскому православный фундаментализм можно только находясь под впечатлением от речей тех, кто именует себя его сторонниками сегодня. Религия, как указывает философ, есть одна из четырех направлений деятельности культурно-исторического типа (вместе с деятельностью культурной, политической и общественно-экономической), которую он трактует как
«отношение человека к Богу, понятие человека о судьбах своих как нравственного неделимого в отношении к общим судьбам человечества и Вселенной, то есть, выражаясь более общими терминами: народное мировоззрение не как теоретическое, более или менее гадательное знание, во всяком случае, доступное только немногим, а как твердая вера, составляющая живую основу всей нравственной деятельности человека» («Россия и Европа», с.676).
Что же как не православие могло тогда стать этой основой для славян? Но говорить о том, что Данилевский видел будущую федерацию православной теократией, не приходится: в славянском культурно-историческом типе должны, по его мнению, впервые в истории раскрыться с невиданной ранее силой все четыре названные формы деятельности, без предпочтения какой-либо одной.
Мы привыкли рассматривать православие с его метафизической стороны, забывая о том, что это была мощная система идей, а за словами русских философов о правоверном христианстве скрывались конкретные амбиции конкретного Российского государства. Такой взгляд делает религиозный аспект панславизма весьма последовательным и реалистичным.

Устранение фильтров государственных идеологий

В рамках основной задачи своих трудов — выделения и обоснования основного внешнеполитического императива старой России — Данилевский не искал оригинальности. Он скромно, но последовательно выделил из двухсотпятидесятилетней властной практики дома Романовых наиболее характерные моменты, сделал попытку привести их к единой линии, разглядеть «точки разрыва». И на этом фундаменте постарался не только оправдать обнаруженное общее устремление русских правителей, но и дать прогноз, к чему дóлжно ему прийти в конечном результате. Было ли заинтересовано в таком подходе русское государство? Безусловно, как и любое другое. Точно так же в своем персональном «особом пути» нуждается и Российская Федерация. Но куда за полтора столетия завернула эта дорога идеологем, и кто с экрана телевизора так рьяно набивается в наследники панславистам? Скажем только, что при ближайшем рассмотрении предмета речь о подобной «наследственности» можно вести в той же мере, что и о преемственности между Российской Империей и РФ: ее нет.
Что нам предлагается под соусом «особости» сегодня? Возврат к традиции (по-видимому, чеченской… да, скорее всего, чеченской), религиозной духовности (после 70 лет государственного атеизма), борьбы с тлетворным влиянием Запада (сегодня так называется монолитный гигант, включающий все северное полушарие к западу от Днепра). Причем последнее у нас подразумевает немыслимую опасность, исходящую от легализации гомозоонекрополых браков, тверкающих школьниц и недостаточного уважения к вкладу СССР во Вторую мировую войну. У элиты РФ не возникает более конкретных вопросов к «западным партнерам» даже в условиях тотального вытеснения российского политического и экономического капитала из пространства СНГ, сам факт существования которого для Данилевского был бы смертельным оскорблением. Необъяснимым кульбитам внешней политики РФ в условиях реальной, а не метафизической конфронтации с германо-романскими (вернем немного конкретики в определения) нациями и США посвящена, пожалуй, большая часть текстов Спутника. Нас же интересует другое — ни слова о борьбе с гей-фашизмом нет ни в «России и Европе», ни в поздних сочинениях философа.
Об авторском понимании противостояния цивилизаций как культурно-исторических типов было сказано достаточно. У Николая Яковлевича нет ничего о замыкании на собственной «духовности» и интеграции с Китаем и среднеазиатскими державами, даже относительный суверенитет которых был в XIX столетии делом далекого будущего. В контексте отношений с Европой концепция Данилевского — это развернутый на 180 градусов германский Drang nach Osten. Утверждая, что Венский принцип нерушимости границ есть условность, которую германо-романские державы смело нарушают в своих интересах (с рассмотрения Шлезвиг-Гольштейнского инцидента, в ходе которого Пруссия осуществила аннексию датских территорий, и начинается книга), Данилевский настаивает на том, что решить вопрос о создании Всеславянского союза можно исключительно силой оружия, но не дипломатии: любые переговоры в этом ключе будут Европой блокированы на самой ранней стадии.
Всеславянский союз должен был состоять из следующих государств:

1. Русской Империи с присоединением к ней всей Галиции и Угорской Руси.

2. Королевства Чехо-Мораво-Словакского, состоящего, кроме собственной Чехии, из Моравиии северо-западной Венгрии, населенной исключительно или преимущественно словаками, приблизительно с 9 000 000 жителей и 1800 кв. миль пространства.

3. Королевства Сербо-Хорвато-Словенского, состоящего из княжества Сербского, Черногории, Боснии, Герцеговины, Старой Сербии, северной Албании, Сербского воеводства и Баната, Хорватии, Славонии, Далмации, Военной Границы, герцогства Крайны, Герца, Градиски, Истрии, Триэстского округа, двух третей Каринтии и одной пятой Штирии по Драву, — с населением приблизительно в 8 000 000 на 4500 кв. милях пространства.

4. Королевства Булгарского с Булгарией, большею частью Румилии и Македонии с 6 000 000 или 7 000 000 жителей и с лишком 3000 кв. миль.

5. Королевства Румынского с Валахией, Молдавией, частью Буковины, половиною Трансильвании, приблизительно по реку Марош, и с населенною преимущественно молдаванами западною окраиною Бессарабии, взамен которой Россия должна бы получить отошедшую от нее часть южной Бессарабии с Дунайской дельтою и полуостров Добруджу. Это составило бы около 7 000 000 населения и более 3000 кв. миль.

6. Королевства Эллинского, с присоединением к нынешнему его составу Фессалии, Эпира, юго-западной части Македонии, всех островов Архипелага, Родоса, Крита, Кипра и малоазийского побережья Эгейского моря приблизительно с 2800 или 3000 кв. миль и с населением в 4 000 000 с лишним жителей.

7. Королевства Мадьярского, т. е. Венгрии и Трансильвании, за отделением тех частей их, которые не населены мадьярским племенем и должны отойти к России, Чехии, Сербии и Румынии; приблизительно с 7 000 000 жителей и около 3000 кв. миль пространства.

8. Цареградского округа с прилегающими частями Румилии и Малой Азии, окружающими Босфор, Мраморное море и Дарданеллы, с полуостровом Галиполи и островом Тенедосом, приблизительно с двумя миллионами народонаселения («Россия и Европа», с.561).