Мне не дорог, не приятен дым сгоревшего Отечества,
Но его золой и пеплом не посыплю я главу…
Суть не в качестве лекарства, всё равно недуг не лечится
Ни за плату, ни по блату, ни во сне, ни наяву.
А. Градский.
Вы видели когда-нибудь, как отрубают голову курице? Не надо морщиться: дело житейское, чего уж там. Если существуют курицы, то кто-то обязательно будет суп из них варить. Так что потерпите, дочитайте до конца.
Берут её за ноги, кладут на чурбак, топориком по шее – хрясь! У неловкого палача она вполне может вырваться. Кричать уже не будет, а побежит запросто, и даже через забор перелетит. Но недолго ей носиться без башки: застрянет в репейнике или в крапиве, упадёт на землю, крылья расставит, дёрнется несколько раз и всё. Можно ощипывать и затевать диетический супчик.
Да успокойтесь вы, не садистского удовольствия ради описываю я кончину несчастной птицы! Ради метафоры, которая иногда кажется мне точной. Иногда. А другой раз подумаешь: да глупость всё это, голова на месте, и впереди ждёт нас всех беготня, кудахтанье, вкусные зёрнышки и даже полёты над заборами, если уж очень приспичит.
Попробуйте отрубить голову не курице, а стране. Процесс растянется во времени, из минутного превратится в вековой. Положили тельце на чурбачок, топориком замахнулись… Царь-самодур, фабриканты-кровопийцы, жандармы-держиморды. Война японская, война немецкая, война гражданская. Фанатики-революционеры. Подлые политики. Чекисты с горячим сердцем. Матросы с пулеметными лентами. Гнать в шею из страны классово чуждых! Или убить. И гонят: набитые пароходы отчаливают из Крыма. Нагруженные составы везут на Запад профессоров и артистов. А вместе с ними – иконы, финифть, фарфор, картины, кулоны, пасхальные яйца, замыслы будущих книг и партитуры будущих арий. К чертям катись, народный артист республики. Проваливай, буревестник революции, заодно с певцом тёмных аллей, и захватите всех остальных, кто в очках, у кого на лбу больше трёх классов образования написано.
Первая волна эмиграции. Цвет мировой науки. Гении литературы. Светила медицины. Столпы философии. Потом дорубить то, что осталось внутри. Работящих, у кого две коровы – в Сибирь на выселки. Умных – под расстрел. Совестливых – в Гулаг.
Потом война. Сколько миллионов полегло, не знает никто, но легли лучшие. Трусливые отсиделись в тылу, а самые смелые, самоотверженные, отчаянные – сгинули. Лучшие генетически. Первые политически. Верхние морально. Перспективные исторически. Умнейшие. Рыцари, страха не ведающие. Те, в ком любовь сильней жизни полыхала, вот они, миллионами.
Потом – вторая волна эмиграции. Увидели, как живёт Европа, и не захотелось назад. Может быть, и не пускали. Миллионы пленных разом стали не нужны куриному организму. Зачем они? Мяса и так достаточно, есть откуда кровь пускать…
Потом семидесятые, третья волна. Еврей не национальность, еврей – средство передвижения. Пусть не самые талантливые, но всё равно нерядовые. Особенные, у кого в глазах светился огонь. Тут его тушили в психушках. Затаптывали на партсобраниях. Заклёвывали сплетнями. Заливали водкой, чтобы не горел долго, чтобы пых! – и в могилку. Сколько таких, кто сочтёт?
Эмиграция форева! Теперь четвёртая волна взметнулась. Учёным тут не светит, бизнесменам тут кранты, для писателей тут уголовные статьи заготовлены. Молодежи тут только пить и сидеть в пустейшем вузе, спасаясь от маразма армии. Пожилым тут только доживать и молиться, чтобы смерть была быстрой, лучше бы застрелили из-за угла, чтобы не повиснуть тяжким грузом на шее у близких. Мужики после сорока не имеют шансов. Женщины до сорока нежелательны. Дети обременительны. И только быдло может спокойно пить свое любимое «Клинское». Ему, быдлу, всё равно, где это делать. Даже может погордиться при этом, стукнуть себя чуть повыше отвислого живота кулаком. Мы, патриоты, всегда с тобой, родина.
Всем прочим, кому тошно от сериалов, кому хочется честно работать, иметь достаток, яркую жизнь и надёжное завтра, им – эмиграция, конечно. И летят по миру «Боинги», набитые русскими, летят банковские цифири, убывая тут и прибывая там, летит в травушку-муравушку голова, и укороченное тело отсчитывает последние секунды, в масштабе истории тянущиеся десятилетиями.
Многие вздыхают. Ностальжи распирает. Раньше-то лучше было, она ж ещё бежала, курица, и через заборчик вон как махнула! Вспомните, ребята, мы же делали ракеты и перекрыли Енисей… А теперь чего, валяемся на боку, ножки подрагивают... Давайте вернёмся, ещё разок пробежимся. Давайте-давайте, кто против! Только голову-то назад не пришьёшь. Только тянется к безголовой курице кухаркина рука. Сейчас макнут в кипяток, чтобы перо лучше сходило, и ощиплют, и выпотрошат.
…Иногда мне кажется, что всё это ерунда. Не рубили голову, ни в девяносто первом, ни в семнадцатом, ни в тридцать седьмом. Всего лишь несколько пёрышек потеряно. Посмотрю на друзей своих, на сотни добрых, умных, порядочных, терпеливых, работящих. Всё фигня, сограждане! Переживём! Айда червячков клевать!
Потом включу телевизор. Или в газету загляну. Про любое деяние любой власти прочту. Или на улицу выйду, где пьяные вопли со всех сторон, разбитые, как после войны, дома и дороги, свалки, запустение, вонь, мусор, вандализм. Где в любой подворотне можно получить по мордасам просто за то, что трезвый и семки не плюёшь… И снова видится безголовая курица, прощальный свой круг завершившая, притихшая. Спокойно берет её кухарка за лапки: разве что кровь на фартук капнет, да не беда это, пустяки, отстирается. Вода закипает. Пора, братцы мои, пора.
