Парламентёр Победы Алексей Берест: приказано забыть.

Вот и вход в подземелье. Встретивший нас на ступеньках немецкий офицер предлагает спуститься внутрь. А мурашки-то у тебя по спинке бегают, лейтенант-полковник Берест. Ох и бегают. Страшновато как-то почти безоружному, всего лишь с пистолетом, идти на сотни стволов. Кто их знает, этих фрицев, вдруг палить начнут...
— Так, мужики, гоним мурашки. Плечи еще шире, шаг твёрже. Врут, не возьмут!

Подземелье встретило нас мёртвой тишиной. Только щелчки затворов пулемётов и автоматов. Только дула, со всех сторон направленные на нас. Только взгляды фашистов - затравленные, ненавидящие, враждебные. Ну и пусть. Мы сюда не в гости пришли. Рейхстаг наш, мы теперь тут хозяева. А они больше никто. Да еще и в подвал забились, как крысы. И, чтобы окончательно прояснить ситуацию, чтобы до каждого дошло, кто тут победитель, я начал переговоры первым:

— Все выходы из подземелья блокированы. При попытке прорваться каждый из вас будет уничтожен. Предлагаю сложить оружие. Гарантирую жизнь всем вашим офицерам и солдатам, раненым - медицинскую помощь.

Сразу же возразил немецкий полковник:
— Еще неизвестно, кто у кого в плену. Нас в рейхстаге значительно больше. Снаружи подтянулись новые немецкие части, выход из Рейхстага под прицелом.

Хорош гусь. Надменный такой, уверенно держится, хоть и блефует. Наша разведка говорила, что нет у немцев в подвале связи с внешними частями. Вроде, последнее донесение, что они получили - из Потсдама, о попытках корпуса прорваться в Берлин, на помощь гарнизону Рейхстага. Так что это, не иначе, корпус генерала Венка немец ждёт. Надеется. А корпус-то уже тю-тю, разгромлен.

— Не забывайте, беседа проходит не в Москве, а в Берлине. Я не за тем шел сюда четыре года, чтобы сдаваться, - ответил я и решительно добавил. - Повторяю, мы вас уничтожим! Всех!

Немец надолго замолчал. Сидит, обдумывает. Без конца выходит из каземата, советоваться с комендантом Рейхстага. Хотя чего тут обдумывать и советоваться, всё и так ясно. Просто время тянет, на чудо надеется? Не будет им чуда.

— Чем дольше Вы тянете, господин полковник, тем меньше шансов выжить у Ваших подчиненных. Нам не нужна лишняя кровь. Сдавайтесь!

— Я готов вывести своих людей из подвала. Но русские должны отойти с боевых позиций, занятых ими внутри Рейхстага и по периметру здания. - Полковник оттарабанил фразу так, будто с листа прочитал.

Ну вот, хоть какой-то сдвиг в беседе наметился. Молодец, хороший ход. Только вот за кого он нас принимает? Отойти и дать им шанс попытаться прорваться с боем навстречу генералу Венку? По-моему, полковник так и не поверил, что Венк помочь им уже не сможет. Отпомогался Венк.

— Ни о каком отходе советских войск от Рейхстага не может быть и речи.

— Но мне и моему гарнизону нужны гарантии! - произнося это, полковник, сам того не замечая, оттянул пальцами воротник от горла.
Он теперь постоянно поправляет этот свой воротничок. Нервничает, не знает, куда деть руки. Потихоньку теряет спесь. Ну и хорошо, легче будет договориться.

— Единственная гарантия — моё слово. Слово советского офицера! Больше никаких гарантий.

— Мне нужно подумать. — полковник встал, снова вышел.

Ну сколько можно ходить? Третий час туда-сюда бродит... А глаза у остальных немцев уже скорее пустые и усталые, чем враждебные. Поняли, всё -таки, что и этот бой, переговоры, ими тоже проигран. Кажется, ни на что уже не надеются и ничего не ждут, просто хотят, чтобы всё это поскорей закончилось. Но палец у каждого застыл на спусковом крючке, и автоматы с пулемётами нам во лбы нацелены. Хорошо бы, чтоб им выжить захотелось больше, чем погеройствовать под конец. Тут оружия – мама, не горюй, крови будет море. С обеих сторон.

Наконец-то снова явился полковник. И опять затянул об отводе русских. Это уже какая-то сказка про белого бычка получается. Кажется, пора ставить точку в этих затянувшихся переговорах.

— Если через 20 минут вы не вывесите белый флаг, начнется штурм всеми видами оружия! — сказал я, дождался, пока Иван Прыгунов переведет, и в ту же секунду развернулся через плечо. Так, что мой преподаватель строевой подготовки, если б видел, стоя бы мне аплодировал. Так же четко и твердо развернулись и парни, и мы пошли к выходу из подвала.

Это была самая короткая и самая долгая дорога за всю мою жизнь. Сотни вражеских пуль только и ждали срабатывания хотя бы одного курка, чтобы в ту же секунду всем вместе покинуть стволы и вонзиться в наши спины. У одного кого-то из фрицев нервы сдадут, и такое начнётся... Всегда ненавидел ситуации, которые не мог контролировать, а эту попробуй проконтролируй. Практически безоружный, спиной к вооруженным до зубов. Всё, что я могу контролировать - так это себя самого. А значит, снова шаг твёрже, подбородок выше, плечи назад до упора. И помедленнее идти, неторопливо. Фортуна моя, где ты? Улыбнись в последний раз!

Уже на входе в вестибюль не выдержал напряжения сопровождающий нас эсэсовский офицер. Или ненависти своей не сдержал, не знаю. Он выстрелил мне в спину, но промахнулся. Метров с трех. Фортуна услышала? Я резко развернулся и разрядил всю обойму. Опять повезло, успел запрыгнуть за полуразрушенную статую кайзера Вильгельма, но вот патроны кончились.

А вокруг уже вовсю грохотала стрельба. На меня бросились двое немцев, а мне и отбиваться нечем. Единственное, что под руку попалось - это рука. Отбитая от статуи металлическая рука кайзера Вильгельма, - похоже, фортуна моя уже даже не улыбается, а хохочет над фрицами во всё горло. Вот этой рукой их же кайзера я и шарахнул одного из фрицев по башке. А второй фриц стал меня душить. Кто-то из наших, сверху, кинулся на помощь, хотел стукнуть фашиста по спине гранатой, но в горячке боя промахнулся и попал по моей спине, прямо меж лопаток зарядил. Болью пронзило от затылка и аж до пяток. Граната тем временем выпала у бойца из рук и волчком завертелась по полу. Мгновенно отодрав от себя вцепившегося врага, я немного приподнял его и швырнул на гранату. Взрыв просто разметал фашиста по вестибюлю, но и нам, тем, кто был рядом, слегка досталось осколками по ногам. Но это уже ерунда, перебинтовались, и снова в строй.

А немногим более, чем через назначенные мною двадцать минут, фрицы стали подниматься наверх. Ура, получилось! Фашисты выходят без боя, с поднятыми руками. Их очень много, тысячи полторы, если не больше. Боя не будет, и все мои товарищи сегодня останутся живы. Будем жить! Это было такое счастье - сознавать, что всё не зря, всё у нас получилось. Почти такое же огромное и осязаемое, как и в моём сегодняшнем коротком сне.

автор фото Шнейдеров Моисей Абрамович

Это была самая главная, самая лучшая моя минута за всю войну. Да и за всю жизнь тоже. Всё остальное будет позже: последствия моих конфликтов с офицерами из наших "трофейных команд", шедших за атакующими порядками буквально по пятам. Недоразумения со смершевцами, взявшими меня "на карандаш" и засунувшими с идиотским и оскорбительным диагнозом в спецгоспиталь на время празднования первой годовщины Победы. Ошибка комбата, написавшего в наградной реляции не просто "Берест Алексей Прокопьевич, коммунист, лейтенант, заместитель командира батальона» а добавившего еще , что я замкомбата "по политчасти", из-за чего Жуков, который терпеть не мог политработников, перед тем, как подписать наградной документ, со словами: "еще один политрук?" вычеркнет из него моё имя. И на облетевшем весь мир фото с развевающимся над Рейхстагом знаменем Победы, на этом постановочном фото, сделанном 2 мая, когда уже не стреляли, меня не будет. Я в это время буду сопровождать на Родину эшелон с репатриированными. И знаменосцами Победы для всех и навсегда станут Егоров и Кантария, но не Берест. Не я.

А моего имени в хрониках войны не будет еще очень много лет. Зато много чего другого будет. Будет даже срок за растрату, который получу по оговору, за чью-то подлость, жадность и глупость, и будут Пермские лагеря, где я проведу среди уголовников несколько лет из полученных десяти. И только потом будет реабилитация, снятие судимости и даже восстановление в рядах партии.

И будет непростая, но такая желанная жизнь. С любимой женой, со службой, с работой. С дочерью, которая подарит мне внука и назовёт его Алёшкой, как меня. Будут нечастые встречи с боевыми друзьями. И будет вечер 3-го ноября 1970 года, когда я, забрав внука из сада, поведу его домой. На станции Сельмаш толпа, кинувшаяся к подходящей электричке, случайно вытолкнет ей под колёса маленькую девочку. Я успею отбросить на перрон внука и выхватить почти из-под колёс поезда малышку, но сам спастись не успею.

(Иллюстрация к статье «Улица имени Береста»
специальный корреспондент «Кругозора» Валентин Скорятин)

И даже памятник у меня будет, от ростовчан, в благодарность за спасение ребёнка. И звание Героя Украины посмертно, которое мне, её уроженцу, присвоят на 60-летие Победы. И фильмы, и книги... всё у меня ещё будет.

открытие памятника Алексею Бересту в Ростове-на-Дону

Но это всё потом. А пока я стою, счастливый, посреди окончательно захваченного нами Рейхстага, и вижу, как мои боевые товарищи разоружают капитулировавших немцев. И эта наша Победа, еще не объявленная, но фактически только что уже состоявшаяся, наша общая, невероятная, такая долгожданная и небывало трудная Победа немножко и моя тоже. И я счастлив. Я так несказанно счастлив!

Алексей Берест, "лейтенант - полковник"
Берлин, Рейхстаг. 1 мая 1945г.

( начало тут )