Советский сыр

Зарплаты в СССР росли быстрее расходов населения, а при избытке денег и возникает товарный дефицит, что мы и видели в Перестройку, будь она неладна.*

Ах, вот почему был дефицит! Оказывается, товаров широкого потребления, в частности, продуктов питания было вполне достаточно. Просто доходов, полновесных денег у населения в переизбытке. Граждане зарабатывали так, что часть из них могла позволить себе выкупить рассчитанный на весь «электорат» ассортимент. И, насколько можно понять, потом всё выкупленное самым бессовестным образом добросовестно давили бульдозерами съедалось (и где только прятались те обжоры-толстяки, что за двоих, а то и за троих регулярно кушали? – чё-т не припомню ситуации средних США на улицах среднего СССР).

Вот же какие жадные были некоторые советские люди!

И, главное, с чего бы? Воспитывали их правильно, по-социалистически. Причин покупать больше, чем нужно, как предполагает представленная выше версия, не было. А вот поди ж ты! – часть советского народа, когда нет в том нужды, выкупает ширпотреб так интенсивно, что другая часть того же народа, причем немалая, толпится, а порой даже давится в очередях.

1981-й год – не Перестройка ни разу. Мне не больше семи. Мама только-только разрешила выходить за пределы двора: лето, солнце, гуляю!

Вокруг машеровский Минск, который в те дни снабжался хорошо. По советским меркам – даже очень. Некоторые поговаривают, лучше, чем Москва.

В соседнем доме – продуктовый магазин «МЯСО-МОЛОКО». Когда в нем появлялось мясо, молоко купить становилось невозможно проблематично. Ибо в помещение магазина было уже не войти. А если и войти, то проще сразу выйти и идти в другой магазин. Потому как за мясом – вначале в кассу, а потом в мясной отдел – извиваясь и замысловато переплетаясь, выстраивались две чрезвычайно плотные вереницы человеческих тел, которые в результате заполняли собой практически всё, бывшее до столь внезапно и вероломно наступившего «мясного изобилия» свободным пространство. Ради пары пакетов молока искать в этой полной *опе огурцов горнице людей конец очереди в кассу, найдя, пытаться пристроиться и, главное, пристроившись, умудриться не потерять, представлялось не слишком рациональным предприятием. А ведь потом еще нужно было найти, точнее, чуть ли не грудью проложить проход к молочному отделу, который, несмотря на то, что находился не более чем в 5 метрах от кассы, казался столь же далёким, как Китай, куда в те времена, образно говоря, даже поезда не ходили.

И вот, восторженной малолеткой шагаю мимо указанного магазина. Ни молока, ни мяса мне не надо. Но все равно на моём пути обнаруживается весьма внушительное препятствие – выходящая за порог магазина очередь, которая, делая множество изгибов и как следствие многократно перегораживая пешеходную часть улицы, удаляется за горизонт метров на 20-25.

Короче, чтобы обогнуть словно из-под земли выросшую живую изгородь, мне надо взять резко вправо, метров на 7, и чуть ли не на проезжую часть выйти. Ладно, радостно набираюсь наглости смелости и направляюсь, туда, где гудят и летят поезда машины, т. е. к тому самому месту, к которому мама строго-настрого запретила даже на метр приближаться. Но не успеваю пройти и пяти шагов, как очередь протягивает ко мне теплые заботливые руки, хватает  обнимает и незнакомым женским голосом ласково просит:

– Мальчик, постой со мной, пожалуйста? А я тебе за это конфетку дам.

Тут же становлюсь рядом. Не за конфетку. За совесть. Дабы помочь. Меня ведь учили делать добрые дела.

Стоим. Женщина всю дорогу развлекает. Только бы не сбежал (блин, вот когда у меня мог случиться первый секс!.. добрые дела, добрые дела...). Стоим долго. Некоторые люди перед нами, но особенно те, что после нас, смотрят на меня не очень добрыми глазами. Будто я и не доброе дело делаю, честное слово!

Наконец подходим к прилавку... нет, не мясного – молочного отдела.

Женщина, которой я всё это время помогал, радостно обращается к продавщице:

– 300 грамм сыра, пожалуйста.

О-о-очень крепко сбитая тетушка-продавщица с марлевой фигнёй на голове голосом Левитана возвещает на весь магазин, а, возможно, даже на всю улицу  очередь:

– 150 грамм в одни руки!

Моя компаньонка еще более радостно парирует:

– А нас двое! – со мной мальчик!!

Не до конца понимая происходящее, но улавливая торжественность момента, победоносно оглядываю окружающих. Те смотрят на меня уже совсем нехорошо.

Продавщица глядит на меня, потом на страждущую сыру тетушку, вероятно, считает до двух, приходит к неумолимому выводу, что нас-таки двое, и... неохотно взвешивает 300 грамм.

Моя компаньонка просто светится от счастья. И мне-таки достается конфетка (да, иногда добрые дела честно оплачиваются вознаграждаются; но это не главное!).

Прихожу домой.

– Ну и где ты запропастился? – спрашивает мама.

Честно рассказываю, как помогал доброй кофетной фее одной голодной женщине добывать сыр. Мама немного грустно:

– Ну и зачем ты это сделал?

Искренне удивляюсь:

– Ну как же? Меня попросили – я помог! Это же доброе дело?

Мама вздыхает и улыбается:

– Доброе-доброе...

На самом деле помогать стоять в очереди незнакомым взрослым соотечественникам мне доводилось не раз. Да и сырный мотив в рамках формулы «N грамм в одни руки» звучал в моем еще совсем не_перестроечном детстве регулярно.

Например, в той же Москве. Как-то, гуляя по городу, заходим с дедушкой в продуктовый магазин, где в молочном отделе мой прародитель обращается к продавщице:

– Взвесьте, пожалуйста, 400 грамм сыра. Нас двое – со мной мальчик.

В общем-то, к тому времени уже догадываясь о причинах распространенности данной формулы, в этот раз я почему-то немного неожиданно для себя самого затупил спросил:

– Дедушка, а зачем ты говоришь, что нас двое?

Ну взыграло во мне неудовлетворенное прежде любопытство – надо же было, в конце концов, прекращать жить догадками и таки получить открытый, авторитетный ответ от старшего товарища.

Но не тут-то было – мой дед вдруг не менее, если не более неожиданно, откровенно сорвался:

– Не задавай глупых вопросов!

Тогда меня подобная реакция даже не обидела (мне и было-то 8 лет), лишь немного удивила: «Вопрос как вопрос...»

И только позднее я понял, насколько неудобным, да просто невозможным для моего деда, коммуниста до мозга костей (до сих пор платит партийные взносы!), было объяснять мне, уже год как восторженному октябрёнку, почему в стране, где, согласно ежедневным выпускам программы «Время» с Екатериной Андреевой, все жили сытно (социалистическая, да еще советская, экономика – самая эффективная экономика в мире!) и уж точно лучше, чем заграницей (при тамошнем-то страшном капитализме! – «тяжел и безрадостен день простого американского... нет, английского... нет, французского... а-а-а... без разницы какого там ихнего рабочего» (c)), он, мой дед, при покупке каких-то несчастных 400 грамм самого обыкновенного советского «Советского» сыра вынужден по сути оправдываться, что позволяет себе запросить так «много».

А теперь, наконец-то, я получил ответ на вопрос, который так и оставался все эти годы без должного ответа – всё дело было в волшебных пузырьках ... волшебных цифирках, которые мы выковыривали из сыра ... высокой покупательной способности советских граждан!

--

* На самом деле, аргументы подобного рода «товарищи» и их поклонники используют далеко не первый раз. Например, в начале 30-х, во время чудовищного голода, мехлисы-калинины-молотовы говорили примерно то же самое - мол, трудности с обеспечением продовольствием возникли потому, что у советских граждан шибко выросла покупательная способность...