Записки комнатного гурмана. Как я попала на бабку

Брела по делам и тут смотрю, бабуся незрячая уперлась в магазинный штендер. Стоит. Ну, чисто одуванчик божий, только голова не светится.

Тимуровец внутри меня расправил галстук, дунул в горн и стройно пошагал пионерить.

Подошла, отрапортовала о готовности помочь, она же немного помолчала и выдохнула:
«Кинули меня... Понимаешь? Грубо так развели, без всяких прелюдий. Ничто, как говорится, не предвещало!»

Я за бабусю оскорбилась:
«Идём, -говорю, - провожу!»

Она подумала и кивнула:
«Ладно, выведи на прямую, дальше сама доковыляю!»

Пошли. Бабуся за меня держится, я ей про лужи рассказываю. Уже и дорогу перешли. Как вдруг...

Догоняет нас очень сердитая пожилая дама. Тростью своей машет, бабусю у меня вырывает под аккомпанемент матерных причитаний.

Ни разу меня так не грабили ещё. Кошелек из сумки пытались достать, но бабок из рук никогда не уводили.

Я стою на своем! Чуть его не отдавила уже. Бабусю держу крепко. Что характерно, жертва обстоятельств сохраняла вселенское спокойствие. И только через пару минут открыла рот, чтобы осадить налетевшую престарелую фурию:
«Я теперь с ЭТОЙ хожу. Она порядочная шмонька, а ты, Зинка, нет!»

«Штааа?! Это я-то непорядочная» - тётя брызнула на меня слюной и закашлялась от возмущения.

Я же почесала затылок, примеряя на себя безжалостный комплимент. Мой пионерский горн сразу как-то приуныл, галстук осунулся.

Старушка тем временем продолжила обличительную речь:
«Ты, Зина, мне что сказала? По малой нужде ушла! А сама что? За косого фраера языком зацепилась?»

Зина поморщилась: «Если я за что и цеплялась, так это за жизнь, Маня! После твоих угощений никакое порядочное днище не выдержит!»

Я невольно прониклась сочувствием к Зинке всей своей растрепанной от чувств душонкой.

Тут по закону жанра настал Манин черёд оправдаться, но она не стала: «Слабак ты, Зина! Ни дать ни взять! Как Борис Игнатич мой...покойничек!»

Повисла пауза, похожая на минуту молчания по почившему. Первой подала голос стряпуха в законе:

«Мент родился! - сказала она, а потом добавила, - ладно, Зинка, пошли. Там ещё голубцы остались. Будешь? Нет? Подуууумаешь, какая цаца! А я говорю, будешь!»

С этими словами бабуся выскользнула из моих рук, и подружки пошаркали вперед вдоль желтеющих вязов и лип.

Внутри меня замер немой вопрос: таки своей ли смертью умер Игнатьич?