Привет, Голос! Бог радует меня обалденными закатами. Солнце падает в море, что видно у меня из окна, по пути раскрашивая небо в разные цвета - от нежной пастели до буйного багрянца. На Голосе прикрутили счетчик просмотров. Посмотрим)
Продолжение.
Глава 4
Первая маршрутка в нужную мне сторону отправлялась рано. В пять утра. Сидения в салоне были холодные и влажноватые, а водитель хмурый, какой-то тоже сырой, с повисшими усами. У меня выдался относительно свободный день, и я решил провести его с пользой, не откладывая на выходные съездить в коммуну.
Я уселся у окна, следом подтянулись еще четверо. Город просыпался. Шуршали метлами дворники, вздымая пыль в еще чистый воздух. Медленно проехала поливальная машина. Поливала она не очень качественно, потому что левый фонтанчик у нее был, видимо, забит. Машина двигалась нам навстречу, и с правой стороны струя красиво поднималась вверх и рассыпалась радугой в лучах утреннего солнца. А слева фонтанчик был жидкий и оставлял на дороге жалкую мокрую полоску.
Подождали минут десять, никто больше не подошел, и мы поехали вшестером. Движение на утренних улицах было небольшое, вскоре город остался позади, и мы покатили по трассе.
Я не успел ни вздремнуть, ни соскучиться, как перед нами открылся поворот к лагерю коммунаров. Дальше нужно было идти пешком.
Подъем был крутой, солнце по-утреннему мягкое, воздух свежим, щебет каких-то птичек на проводах завершал идиллию. Птичек-ласточек, при ближайшем рассмотрении.
В сумке шуршали новые газеты. В них, на третьей странице был подвальчик (место внизу страницы) с моим материалом «Запах меда и травы». Такое поэтическое название придумал я для описания поездки в коммуну. В материале содержались восторги по поводу дела, которым занимается коммуна, и их образа жизни, и никоим образом не проскальзывало впечатление от моего ночного пробуждения, и тяжелое чувство от болезни Валерки.
У дома председателя на громадной цепи моталась псина-зверь. Пес не лаял, но беспокоился, цепь билась о крыльцо. Я вгляделся в зверя – у него была подпалена шкура на боку. Я вспомнил птицу. Как же так неосторожно… Я присмотрелся к цепи – пара звеньев на ней блестели новизной. Ясно, зверюга разорвала слабое звено и смылась в лес.
Я попытался подойти ближе, и басовый лай огласил окрестности. Но нигде ничего не стронулось, поселок был пуст, только возле домика столовой была какая-то жизнь. Из открытой двери выплеснулась вода, брильянтами заиграв на солнце, и куры, безмятежно гулявшие по двору, понеслись в ту сторону, истошно кудахча и надеясь на поживу. Но дверь захлопнулась, и они разбрелись кто куда, поклевывая камешки.
Я побрел к столовой. Тишина стояла в поселке. Дома без заборов никем не охранялись. Кроме псины у домика председателя никаких животных в поселке не наблюдалось.
Вот ведь, какой я стал приметливый и глазастый. В прошлый свой приезд, охваченный предвкушением отдыха за городом, я и не заметил, что охраняется только председательский дом, там, где черные утюжки.
Я подошел к столовой, куры панически разбежались врассыпную и, видимо, на звук их кудахтанья из двери вышел человек с двумя мертвыми гусями в руках. Кровь стекала по перьям, но не впитывалась в них. «Как с гуся вода», - подумал я.
Когда-то белый халат мужика говорил о том, что он не иначе как повар. Физиономия же у повара, надо сказать, была зверская, что подчеркивали окровавленные гуси в руках.
Я улыбнулся как можно более обаятельно и спросил,
- А председатель где?
Мужик махнул тяжеленным гусем в сторону леса и промолчал.
- А когда придет? - Не унимался я.
Повар положил одного из гусей на деревянный стол под навесом и два раза растопырил пятерню, вымазанную кровью, потом добавил еще два пальца. Из чего я сделал следующие выводы: председатель придет в двенадцать, а повар в коммуне – немой.
Но слышит.
Немой повар положил и второго гуся на стол и воззрился на меня вопросительно,
Сейчас, - успокоительно закивал я, молния моей сумки немного заедала, но я справился, и вытащил новенькие газеты.
Вот, - стараясь не торопиться, я развернул одну их газет на третьей странице. Председатель коммуны с добродушными морщинками у глаз ласково смотрел с фотографии.
А я Виктор Жуков – ткнул я пальцем в подпись под материалом, - принес заметку про вашего мальчика.
Мужик ухмыльнулся, но краше от этого не стал. Рукой в крови и перьях, он показал на свой рот, потом на меня.
А, кушать! – понял я нехитрую пантомиму, - очень даже, я не завтракал.
Мужик сполоснул руки кипятком из закипающего на плите рядом со столом чайника, не поморщившись, вошел в дом и вынес миску гречневой каши и керамическое блюдце с порезанными луком и зеленью.
- Спасибо, конечно, - протянул я, подмигивая мужику на гусей.
Мужик криво ухмыльнулся, звякнул чайником, из которого на битую птицу полился кипяток, и начал гусей ощипывать. Перьев на столе становилось все больше, они летали вокруг, утоптанный земляной пол под столом стал бело-розовым. Я взял миску и отошел к перилам ограждения, отделяющего навес, под которым мы стояли от прочего двора. Минут через пять действо завершилось, перья отправились в почему-то мокрый мешок, и повар, блестя ножом, стал вынимать из гусей потроха. С противным чмоканьем.
- Для гостей, что ли? – догадался я.
Он кивнул.
Не в силах более наблюдать за кровавым выколупыванием внутренностей, я отвернулся. Челюсти мои работали, глаза же изучали окружающий ландшафт. По-прежнему, красивый, если не вдумываться в то, что я знаю про этот поселок.
Итак, у председателя были гости. Такие гости, которых не нужно обманывать местным вегетарианством. В общем, важные, которые непременно должны представлять для меня интерес.
Я за милую душу съел кашу с зеленью. Кухарка в мужском обличье, небрежно сполоснув окровавленные руки теперь уже в рукомойнике, скрылся в кухне. Появился стакан в подстаканнике, закопченный чайник, пар которого пах мятой и керамическая миска с медом. Моему смакованию меда с мятным чаем не смогло помешать даже продолжение кровавой разделки гусей. В желудке ощущалось приятное тепло, лоб взмок. Будто читая мои мысли, повар, глядя на меня, сложил руки под щекой и прикрыл глаза, приглашая отдохнуть. Это было бы здорово, но я ведь не за этим приехал. К тому же утро было в разгаре, а я человек утренний.
Отрицательно покачав головой, я изобразил человечка из указательного и среднего пальца. Человечек пошагал по старой клеенке, а я махнул головой в сторону леса, справа от дома. Внимательно на меня посмотрев, мужик махнул головой налево. Спорить я не стал.
Может, кивок случайный, а может, не нужно, чтоб я ходил в лес справа. Туда я и направлюсь.
Сумка с газетами плотно легла на плечо,
- Спасибо нашим поварам! – как в старые пионерские времена громко проскандировал я.
Мужик опять криво ухмыльнулся, куски гуся плотно улеглись в казан. Честно говоря, если бы гости видели, в каких антисанитарных условиях происходила разделка птицы, аппетит бы у них пропал. Впрочем, смотря что за гости, и сколько приняли на грудь.
Повар ушел в кухню, теплый воздух из которой донес до меня запах тушеного лука и пряностей.
Я отошел по дорожке между домами так, чтобы меня не видно было от столовой. Рассудил, что не может же занятый готовкой человек следить за мной все время, и свернул направо.
Лес был редкий и навевал такой покой и, как говорится, негу, а может и истому, что весь мой азарт куда-то улетучился. Я снова попал под влияние лесных запахов и звуков, таких натуральных, как воздух вокруг, солнце и ветер. Я слышал дятла вдали, какие-то пичуги прямо над головой пересвистывались лениво. Меня так и тянуло растянуться на травке у ближайшей березы. И через десяток шагов, не в силах более противостоять неге и истоме, а может просто полному желудку, я опустился в траву. Спина покоилась в траве, и в отличие от прочих посещений разных лесов, в траве этой не было ни камней, ни хвороста. Мягко, удобно… Вдруг, вспомнилась горящая птица на ветке дуба, судорожные повороты ее головы. Я открыл глаза и внимательно осмотрел ветки над собой. Никаких лже-фениксов видно не было.
Я дремал уже минут пять, все так же стучал дятел, уже ближе, пичугам на верхних ветках, видимо, надоело мое присутствие на полянке, и они улетели. Далекая кукушка то принималась куковать, то резко обрывала пение. Вдруг застрекотала сорока, прямо над моей головой. Приоткрыв глаз, я увидел красавицу-сороку с белыми боками.
Она не задержалась, вспорхнула и затерялась в листве. В натуральные (от слова nature - природа) звуки ворвалось что-то чуждое. Я приподнялся на локте. Ага, голоса, женский смех, выстрелы и снова женский смех. Ух, ты! Охота, девочки! Где-то должна быть баня и водка - тогда полный набор.
Да, тут уж председатель выпадал из имиджа, который отражен был в нашей газете. Ну, да ведь это только рядовой читатель верит всему, что написано, рядовой журналюга вообще ничему не верит, в первую очередь, тому, что пишет сам. Председатель в моем материале был представлен аскетом: вегетарианство, режим, дисциплина… Сейчас весь этот набор рухнет. Голоса и женский визг приближались.
Трава под березкой скрывала меня с головой. Если я буду лежать, никто меня не заметит. Впрочем, это меня никак не устраивало. Я понимал, как неудобно представать председателю передо мной в таком свете, голоса были, ясное дело, пьяные. Но, думаю, это был не самый страшный грех в этом благостном лесу.
Я сел. Голоса все приближались, сейчас я четко различил женский и мужской - оба матерились. Им мало было делать грязь, нужно было еще выплеснуть ее изнутри. Как филологический человек, для которого каждое слово имело смысл, мата я не любил.
Наконец над травой показалась парочка. Женщина, естественно, блондинка – пышная, но длинноногая. Мужик был обрит по-молодому, на веснушчатом носу блестели очки, на шее, естественно, цепь. Мужик был не рыжий, а так, с рыжинкой, едва заметной. И я его где-то определенно видел. Мысленно перелистывая заведения, которые посещаю по журналистским делам, я живо вспомнил, что это управляющий банком «Астарта». Ах, вот, где он развлекается, этот Александр Вениаминович! Личность, на мой взгляд, совершенно ничтожная и явно чей-то родственник. Иначе не усидеть бы ему на столь теплом местечке.
Обильный макияж у дамы поплыл и придавал ей вид похотливый и стервозный. Весь ее полувековой возраст четко читался на морщинистых щеках, тонкие губы она пыталась надувать для придания им пышности, но безуспешно. Кавалер в подтяжках на голом торсе распускал губы по подбородку, пытаясь засунуть блондинке за ворот что-то или колючее, или скользкое. Что именно, мне из моей травы видно не было. Дама визжала, материлась и трясла обесцвеченными лохмами.
Эта парочка так диссонировала окружающему покою, что мне захотелось закрыть глаза и уши, и упасть лицом в траву. Пусть себе идут дальше со своими делишками. Знакомый психиатр говорил, что это первый признак депрессии: когда ни во что не хочешь вмешиваться.
Управляющий банка с языческим названием все же выполнил свою задумку, и дама завизжала уже не на шутку. Уж не змею ли он туда сунул?
- А! – захлопал управляющий в ладоши, - теперь точно разденешься!
Продолжая материться, блондинка стянула со своих прелестей алую кофточку, под которой оказался такой же алый лифчик. Управляющий зарычал, протягивая к блондинке волосатые лапы, и она, отбиваясь кофточкой, с визгом унеслась в лес. Она махала кофточкой, как флагом, и алое пятно долго виднелось сквозь зелень. Потом пятно пропало, и установилась относительная тишина.
