Опасная привычка заглядывать в окна. Продолжение с размышлением.

Вчера покурила форум «bitcointalk», И поняла, кто мы для великих продвинутых людей, которые занимаются биткоинами. Там один сказал – «Можете такую дудку мамонтам в Голосе у себя втирать». МАМОНТЫ.
Не, ребята. Я не мамонт – я другой. Я про биткоин в 2009 году знала, была впечатлена – как элегантно и вообще инопланетно. И даже майнить собиралась, но меня отговорили. Наверное, зря.
Ну а выживет ли Голос? Наверное, от китов зависит. Будут друг друга лайкать – один расклад. Будут новеньких поддерживать – другой.

Опасная привычка заглядывать в окна
Продолжение.

Пульс летника бился учащенно. За столиком в углу блестели парчовыми топиками, тенями на веках, обтянутыми коленками проститутки. Блестели металлические пепельницы на столах и никель большого кофейника на стойке. Столики заполнялись быстро, я с трудом нашел место.

Поглядывая на остановку, я потягивал пиво и без особого любопытства вникал в немудреные отношения за соседним столиком.

Плюгавый мужичок, сидящий за ним, отхватил себе сразу трех дам. Но зависти по этому поводу я не испытывал ничуть. Все дамы были с изъянами. Одна – чрезвычайно толстая, вторая косенькая, третья же моментально выветривалась из памяти, стоило отвести от нее взгляд.

Борьба за кавалера шла нешуточная. Стимулировало борьбу то, что время от времени, заказывая, кавалер вытаскивал бумажник, из которого деньги торчали, как листы из зачитанной книжки. Пышка так опасно поправляла декольте, что ее прелести грозили вот-вот выпрыгнуть из легкомысленного наряда, косенькая так хохотала, что оглядывались прохожие. Серая же мышь пустила в ход интеллект и, судя по реакции мужика, едко высмеивала подруг, что-то нашептывая ему в ухо. Кавалер багровел после каждого шепота мыши, поглядывая то на жирную грудь толстухи, то на тощую шею косенькой. Он блаженно щурился от всеобщего внимания, потел и все заказывал водку.

На остановке мелькнул Валерка, я подозвал официантку и заказал ему его светлого.

Пивом не угостите? – на уровне моих глаз замаячили блестящие коленки. Девица была жуть, какая длинноногая и, видимо, из новеньких, потому что весь постоянный контингент знал, что мы с Валеркой журналисты и подкатывать к нам не решался.

Прости, родная, - ответил я, подняв руку, чтоб Валерка меня увидел. Не слишком разочарованная, девица отошла, оставив за собой шлейф приторных духов, призванный охмурять нас - самцов.

Ей не шли эти духи, девица была стильная и похожа на студентку. Скорей всего, она и была студенткой. Просто подрабатывала. Кем она подрабатывает, я вычислил бы даже, если бы она была в домашнем халате.

Помню, однажды в декабре, в Татьянин день, я с моей коллегой из дружественной газеты ездил на задание на объездную. Нужно было взять интервью у проститутки, работающей на дороге.

Когда мы с шофером Игорем уже вычислили девочку, стоявшую на остановке, коллега все дергала меня за рукав и шипела: «Не может быть! Будет неудобно, если мы ошиблись».

Но мы не ошиблись, и девица рассказала нам слезливую историю про негодяя отчима, который и выписал бедняге направление в плечевые, и вообще про всю свою поломатую жизнь.

Коллегу из дружественной газеты больше всего интересовал вопрос, получает ли девушка удовольствие от общения. На что та отплюнулась: «Да вы что, какое удовольствие?!» И моя коллега – порядочная женщина при муже – всю обратную дорогу переживала именно по этому поводу. То, что девушка не получает удовольствие от секса, казалось ей самым ужасным в жизни проститутки.

Заморенный Валерка плюхнулся на стул, и его длинный нос тут же завис над бокалом. Официантки с вежливыми улыбками утащили от нашего столика лишние стулья, и мы спокойно досидели до темноты.

Я сбегал в туалет, который был в ста метрах за летником и, когда возвращался, меня «накрыло».
Это продолжалось несколько секунд…

Когда я шел, глядя на освещенный летник, где, извиваясь, танцевали пары, где плясала толстуха декольте, косенькая и мышка, и рядом нелепо дергался их кавалер. Плясала компания молодых, для которых у нас забрали стулья. Изгибались проститутки помоложе, собственно, плясали все, за редким исключением.…

Так вот, когда я глянул на танцующих, вдруг, на несколько секунд умолкла музыка…Она продолжала звучать вне, но внутри моего видения было молчание, и люди извивались в напряженной тишине, как рыбы в аквариуме. Их движения были нелепыми, лица снизу освещались красным. И я вдруг понял: это ад и агония. Зазывные улыбки превратились в гримасы, движения выдавали невыносимую боль. Вдруг среди полного безмолвия прозвучал спокойный голос: «Но вот, веселье и радость! Убивают волов и режут овец, едят мясо и пьют вино: «будем есть и пить, ибо завтра умрем». Голос окреп: «Не будет прощено вам это нечестие, доколе не умрете, - сказал Господь…»

Я снова услышал музыку, когда подошел к столику. Я знал, что слова были из Исайи. Как всякий творческий человек, которому в руки попала Библия, я упивался Псалмами царя Давида и поэтом-пророком Исайей, который не только был поэтом, но и общественным деятелем царских кровей.

Давным-давно, еще в школе, когда за Библию можно было сесть всерьез и надолго, ко мне подсел один пацан из не очень приятных мне, с которым я не стремился общаться. И рассказал, вдруг, ни с того ни с сего, что у него есть знакомый парень, который прочитал Библию и сошел с ума. Я пожал плечами, какое мне было дело до какой-то Библии или до сумасшедшего парня. А пацан все выспрашивал меня – нет ли у меня такой книги, говорил, что лучше не читать – свихнешься.

Этот пацан – Сашка Москалев, как я потом узнал, был доверенным нашей классной руководительницы, и, думаю, таким способом прощупывал нас, школьников на предмет религиозного мракобесия.

Библию я прочитал уже взрослым. И, наверное, таки сошел с ума, потому что начал редко, но видеть подобные вещи и слышать цитаты из Библии. От моего желания эти процессы не зависели. Не мог я их вызвать по своему желанию. «Накрывало» меня на несколько секунд, и далее я как бы прозревал.

Я однажды разговаривал об этом с одним священником – делал материал о мужском монастыре. Поп был деловой – монастырь его рос и развивался, они там и теплицы строили, и коз завели. Когда я ему рассказал, как меня накрывает, он долго молча смотрел на меня, а потом сказал, что это – различение духов, не каждому верующему дается.

И за что мне далось, за какие прегрешения или наоборот, подвиги – не знаю.

Мне эта особенность не мешала, просто, как бы вырывала из повседневности, заставляла задуматься.

Я сел и огляделся новыми глазами. Зазывно и развратно извивались женщины перед сидящими мужчинами. Мне стало тошно.

• Пошли. Пусть они без нас агонизируют.

Продолжение следует.

Предыдущий фрагмент.