Ключ от избушки

В тёмной комнате, покрытой паутиной и пепельными снежинками, к бревенчатой стене прислонился мужчина.

Клоди поднялась на кровати, наклонила голову и потрясла рассыпанными по плечам волосами – опять тот же сон. Мучительно, в конце концов!





Встав, она пошла в ванную чистить зубы. Там её сестра Джейд, повернув к Клоди запачканный пастой рот, промычала:

− Опять в облаках витаешь?

Клоди не ответила, а только удручённо вздохнула и, взяв электрическую щётку в руку, стала выдавливать на неё пасту.

− Опять тот же сон? – удостоверилась Джейд, прополоснув горло.

− Угу, − теперь уже Клоди жужжала щёткой.

− Надо меньше в облаках витать и больше практическими вещами заниматься. Тогда и дурацкие сны сниться не будут. − Джейд презрительно дернула плечом. – Практики, больше практики! – она сделала сестре гримаску в зеркале и удалилась.

Этот сон был притчей во языцах у всей семьи.

– А кто этот человек? – волновалась мама.

– Не знаю.

– А почему, ты думаешь, он так стоит?

– Ему грустно.

– Грустно? Почему?

– Может, потому что он заперт в этой избе и не может выйти.

– И что ты думаешь, это означает?

– Не знаю.

Папа советовал Клоди не обращать внимания.

– Какая разница, стоит он, сидит, лежит или ходит. Что всё это значит? Да ничего! Тебе надо фокусироваться только на своей жизни. Ты – способная девочка. Все в семье тебя любят, у тебя впереди большая светлая дорога. Ты можешь стать кем угодно: врачом, адвокатом, риэлтором, банкиром. У тебя будет много денег, хорошая семья и дети.

Клоди понимала, что папа прав, что много людей на планете живут несчастливо, что где-то гремит война, рушатся дома, людям нечего есть и пить. Да, она согласна! Конечно, семья, дети – всё это хорошо и правильно. Но это казалось каким-то замкнутым кругом. Родители живут ради Клоди, а Клоди должна жить ради своих детей. Когда же она будет жить для себя, лично для себя? Кажется, что жить для себя можно только тогда, когда ты совсем маленькая.

Праздновали день рождения дяди. Пахло соевым соусом. Клоди сидела на краю стола, далеко от основной нити разговора, который вертелся вокруг вкусовых качеств заказанных блюд, политики и событий в универе сестры. На лице девочки застыло отсутствующее выражение, словно душа вылетела из тела и где-то заблудилась. Напротив сидел её дед, который тоже не участвовал в общем разговоре и с интересом за ней наблюдал.

– Я слышал, ты очень ответственна в школьных делах.

– Стараюсь, – Клоди криво усмехнулась, предчувствуя один из тех разговоров, с которыми всегда надоедают взрослые.

– А какой предмет тебе больше всего нравится?

Клоди пожала плечами.

– Да ничего особенно не нравится. Не люблю я школу. То-есть мне нравится встречаться с друзьями, играть в теннис, петь в хоре, играть на пианино... Она хотела было продолжить, но тут вмешалась мама, сидящая по её правую руку.

– Когда задание выдают всей группе, Клоди берет все в свои руки! – широко открытые глаза мамы сверкали гордостью.

– Это вовсе не потому, – защищалась Клоди, – а потому, что если сама не сделаешь, то никто не сделает. Всем безразлично!

– Молодец! – улыбнулся дед и протянул руку, пытаясь слегка похлопать Клоди по щеке. В раздражении Клоди отпрянула и закатила глаза.

– Вы все говорите об одном и том же. Работай, работай, работай! А что с моей душой?

Тут неожиданно в разговор вступил папа. Словно нить разговора перешла на сторону стола, где сидела Клоди.

– Для души? Пожалуйста. Ходи в церковь. Слава богу, мы живем в стране, где есть свобода вероисповедания.

– Церковь, школа, универ, работа, муж, дети... – мотала головой Клоди, и у неё вырвался вопрос: "Господи, неужели нет никакой надежды?" Вопрос был явно риторическим, но папа воспринял его на свой счёт.

– Надежды на что? На праздность, на безделье? Нет, конечно! Может, ты хочешь ещё нанести тауеровку и курить марихуану? Нет, дочка! Ты должна быть полезным членом общества!

– Да, я согласна, – почти крикнула в сердцах Клоди, – но...

– Никаких "но"! Человек должен выжить, так же, как в стародавние времена. Только теперь это делается по-другому. За мамонтом больше не гоняются. Теперь нужно образование. А в связи с инфляцией образования, нужна по меньшей мере докторская степень. Посмотри на свою сестру. Она уже включилась в крысиную гонку. А ты заладила... Теннис, хор, пианино... Ты знаешь, сколько людей попадает в Карнеги Хол?

В тёмной комнате, покрытой паутиной и пепельными снежинками, к бревенчатой стене прислонился мужчина. Он очень устал, так как долгое время пытался открыть дверь, но не мог.

Клоди поднялась на кровати, наклонила голову и потрясла рассыпанными по плечам волосами – опять тот же сон. Мучительно, в конце концов! Она повела головой и посмотрела на картинку на стене. На картине девочка, у которой волосы убраны в старинную прическу. Она гладит миниатюрного единорога, примостившегося у неё на коленях.





Клоди улыбнулась и встала.

Сестра высказала мнение, что картинка явно не для музея.
– Тупая она какая-то.

Но Клоди, картинка очень нравилась. Что-то в ней было знакомое и теплое. Прямо до слез.

Один раз из-за этой картинки они даже сильно поссорились.

– Сними ты эту дрянь! – Джейд сделала движение, чтобы сорвать картинку со стены, – Раздражает, ей богу!

– Сама ты дрянь! – крикнула Клоди и бросилась на защиту.

Тогда они сильно подрались. Папе пришлось их разнимать.

– Оставь её, – резюмировал он, обращаясь к Джейн – пусть вешает у себя в комнате, что хочет.

Две недели спустя, в воскресенье мама отвезла Клоди в торговый центр, где она раз в месяц встречалась с подругами. Девчонки глазели на витрины, ели замороженый йогурт, болтали, обсуждали школьные дела, видео с TikTok, компьютерные игры, а также переглядывались со шныряющими в том же торговом центре мальчишками.

Где-то неподалеку Клоди услышала музыку. Она узнала ноктюрн Шопена, и ей сразу стало понятно, что играл новичок. Пальцы жестковато барабанили по клавиатуре, и здесь и там проскакивала ошибка, особенно при переходе к арпеджио. Не хватало диапазона громкости, и исполнение казалось эмоционально бедным. Фразировка и артикуляция практически отсутствовали, словно все сваливалось в один котел. В то же время темп прыгал, явно из-за неумения поддерживать его на сложных пассажах, а не намеренно.

Подталкивая за собой группу девчонок в направлении звука, Клоди заметила рояль. Предыдущий исполнитель уже ушел, и люди сновали мимо, скользя по инструменту безразличными взглядами.

Клоди страшно захотелось сыграть. Это чувство до тошноты страшило и, в то же время, радостно будоражило, так что вспотели ладони. Девчонки к тому времени пошли дальше, а она все еще стояла, приткнувшись к колонне, с глазами, устремленными на рояль, но погруженная в себя.

Наконец, она решилась, села за рояль и открыла крышку. В этот момент Клоди словно забыла все другие музыкальные пьесы, настолько её внимание приковал только что сыгранный новичком ноктюрн. Память словно замкнулась. Ей стало до слез обидно за такое исполнение Шопена, как будто неумелый исполнитель дал композитору публичную пощечину.

Взяв первую ноту, она уже не могла остановиться и поплыла на музыкальной волне, от меланхолии к светлой надежде и радости. Клоди казалось, что она перестала существовать, став инструментом эмоционального выражения.

А когда закончила, услышала громкие аплодисменты от образовавшейся вокруг толпы, среди которой стояла и её группа девчонок, глядя на Клоди с удивлением, переглядываясь и делая большие глаза. Люди мотали головами и разводили руками, а подружки теперь окружили её и громко наперебой высказывали свой восторг.

Все дальнейшее путешествие по торговому центру Клоди чувствовала себя счастливой, и ощущение счастья осталось с ней, когда её подобрала мама.

Ночью Клоди опять приснился тот же сон. Та же темная комната, покрытая паутиной и пепельными снежинками. Тот же мужчина стоял, прислонившись к бревенчатой стене, с тем же выражением отчаяния и безысходности. Только сегодня сон на этом не закончился. Клоди увидела себя стоящей снаружи бревенчатой избы, на двери которой висел огромный металлический замок. Клоди только подумала, чем бы его открыть, и тут увидела у себя в руках скрипичный ключ.





«Вот и выход» – пронеслось в голове.

Подойдя к двери, она просунула ключ в скважину и открыла замок. А очутившись внутри комнаты, уверенно протянула руку мужчине со словами: «Пойдем». Мужчина улыбнулся, подал Клоди руку и она почувствовала шероховатость ладони.

Клоди проснулась, села на кровати с радостным чувством. Взгляд упал на картину с девочкой и единорогом. "Ведь не каждой картине суждено висеть в Метрополитен-музее?" – подумала она. "Есть просто картины, которые дополняют интерьеры домов и радуют глаз".