Роджер Желязны о себе, писательстве и критике

Роджер Желязны (Roger Joseph Zelazny; 13 мая 1937 — 14 июня 1995) — американский фантаст. Мастер миров. Поэт.

Цитаты

Писатели-фантасты имеют дело с людьми, вещами и событиями, взятыми в их перспективе, рассмотренными с точки зрения ближайших последствий. Думаю, в Средние века все мы были бы теологами — и вероятно, в конце концов, всех бы нас ждал костёр за ересь. Потому что по истечении некоторого времени уже просто невозможен иной взгляд на вещи, кроме еретического: на вещи сами по себе и на тень, которую они оставят, двигаясь по искривлённому ландшафту…

Полагаю, я немного несостоявшийся поэт. Я никогда не занимался поэзией так, как собирался годы назад, в основном потому что стихами не заработаешь. Но я читаю поэзию каждый день. Мне кажется, что из неё можно извлечь необычные ассоциации и использовать их как аналогии в одной из историй, создать запоминающиеся метафоры, как это делают поэты. Читатель попадает на абстрактный уровень, точно как поэзия поднимает читателя на другой уровень.

О писательстве

Мне было лет шесть. Читая рассказы, я думал, что поступил бы с героями по-другому. Однажды меня осенило: «О, я же могу это сделать». Я попробовал и с тех пор этим и занимаюсь, хотя продавать свои произведения начал не сразу.

Я пообещал себе, что поначалу не буду замахиваться на что-то грандиозное. Мне слишком многому нужно было научиться. Первые несколько лет я собирался посвятить созданию небольших произведений. Во-первых, их легче писать, а во-вторых, на них можно поучиться многим литературным штучкам.

Пару лет я этим и занимался. Понемногу объём моих произведений увеличивался от рассказа до романа. И, наконец, я решил: «Всё, теперь я могу написать книгу».

Первое издание романа «Этот бессмертный»

И тогда я написал «Этот бессмертный» («This Immortal»), первоначальное название было «И зовите меня Конрадом» («And call me Conrad») (под этим названием он печатался по частям в «F&SF» ).
Это был мой первый роман, и все последующие годы я писал и научно-фантастические, и фэнтезийные рассказы и романы. Я не хочу, чтобы моё творчество подгоняли под рамки одного конкретного жанра. Я ненавижу саму возможность того, что мои книги могут покупаться из-за принадлежности к определённой категории. Поэтому я и старался охватить различные направления. Думаю, именно поэтому моё занятие до сих пор мне не наскучило.

В то время у меня была постоянная работа. Я был госслужащим. Это продолжалось в течение семи лет. Я пообещал себе не бросать работу, пока не начну зарабатывать столько же литераторством. Но когда это произошло, я сдрейфил и на всякий случай проработал ещё год.

Одним из достоинств того типа жизни, что я веду — здесь много свободы. Мне не нужно подниматься в определённое время и быть в определённом месте, чтобы работать. Я могу писать где угодно. Мне не нужно одеваться определённым образом.

У меня нет определённого жизненного ритма, как у многих людей. Если я захочу продолжать писать, когда мне исполнится девяносто лет, я буду продолжать.

Иллюстрация Джека Кирби к роману «Князь света»

О фэнтези и научной фантастике

Я нахожу, что фэнтези писать легче. Если я собираюсь писать научную фантастику, я трачу много времени продумывая обоснования. В фэнтези я меньше об этом думаю. Люблю уравновешивать вещи: немного фэнтези и немного научной фантастики.

В некотором смысле фэнтези более свободная игра воображения. Можешь достичь именно той ситуации, которой хотел, с меньшей подготовительной работой, меньше необходимость заполнять все пробелы в фоне.

В научной фантастике я использую много источников для создания мира, прорабатывая, например, каким может быть существо с другой планеты.

Полагаю, если бы я хотел создать чуждое существо в фэнтези, оно могло быть големом, созданным, скажем, четырьмя чародеями. Я бы не вдавался в долгие объяснения о природе этого существа.

Я могу исследовать идеи схожего типа как в фэнтези, так и в научной фантастике, но в фэнтези проще справляться с придумками. С другой стороны, многие вещи, которые я хочу исследовать, существуют в реальном мире. Тот тип общества, с которым мне нравится работать, не слишком отличается от нашего. Если я обеспокоен определённой социальной проблемой, фэнтези может не подойти. Некоторые мои тревоги больше подходят одному жанру, чем другому. Когда появляется идея, я немедленно знаю, какому типу истории она подойдёт.

О персонажах

Полагаю, меня завораживают люди с недостатками и склонностью к величию. Мне не безразличны менее колоритные персонажи. Меня и, думаю, читателей тоже больше волнуют персонажи в состоянии трансформации. Было бы неправильно писать книгу, где герой проходит сквозь все события и заканчивает в том же состоянии в конце. То, что с ним происходит, не должно быть только приключением, тем, что не оказывает на него влияния. Герой должен измениться.

Мне нравится сложный персонаж. Я не люблю писать о простодушных или средних людях. Любой протагонист, которого я создаю, должен быть сложным. Я понимаю, что читатель может посчитать их немного неправдоподобными, но это не моё намерение. Моё намерение — исследовать психологические, эмоциональные и душевные изменения в сложном человеке, человеке величия.

О писательском процессе

Для меня есть истории героев, истории идей и истории образов. Это относится к способу, которым они проникают в мою вселенную. Законченное произведение в самом лучшем случае должно содержать все три элемента. Хотя и двух достаточно.

Когда начинаю работать над книгой, я счастлив писать что-нибудь каждый день. Не важно сколько. В середине я обычно пишу по 1500 слов в день. Я склонен писать немного медленней, но рукопись, которую я произвожу, не требует много работы, когда закончена.
Когда с книгой всё идёт очень хорошо и я подхожу к концу, я пишу по вечерам и в разные моменты на протяжении дня. Я двигаюсь быстрей, когда конец близок, так что у меня получается много текста за день. Я могу напечатать три или четыре тысячи слов в день. Есть момент, когда они просто начинают литься, обычно на последних стадиях книги. Если работа продвигается таким образом на ранних стадиях, значит, я работаю над сценой, которая мне особенно нравится, от которой я получаю удовольствие.

Я стараюсь писать каждый день. Когда-то я садился за машинку четыре раза в день и писал минимум три предложения за раз. Звучит не очень впечатляюще, но если работать несколько раз в день, то выходит больше чем три предложения.
Садишься, вздыхаешь, а затем начинаешь печатать. Страница, другая… А так как есть определённая дневная норма, то в конце дня говоришь: «Эй, я сегодня садился за машинку четыре раза, по три предложения за раз, всего дюжина предложений. В каждом предложении около двадцати слов. Итого 240 слов — одна страница. По крайней мере, я не бездельничал сегодня. Я написал целую страницу, и завтра будет легче работать, потому что я сделал то, что намеревался».

Мне всегда есть что сказать. Срабатывает приём с тремя предложениями. Даже если нет вдохновения, три предложения всегда можно сочинить.

У меня никогда не было глубокого кризиса, как у других знакомых мне писателей. Но бывают моменты, когда пишешь и пишешь и точно не знаешь, чем это всё закончится. В таких случаях я притормаживаю и обдумываю то, что уже сделал. Затем работаю дальше.

Меня всегда удивляли разговоры об этих кризисах. Никогда ничего подобного не испытывал.

Обложка поэтического сборника Роджера Желязны

Я читаю стихи каждый день. Я смотрю на это как на упражнение, своего рода тай-чи для писателей. Это учит экономии форм.

Мне нравится комбинировать детектив с научной фантастикой. В детективе есть нечто меня привлекающее. Как писателю, мне нравится размещать улики и раскрывать, что случилось и почему. И мне нравится создавать финальную сцену противостояния, где всё объясняется и происходит последнее действие.

Рассказ vs роман

Предпочитаю небольшие рассказы. С точки зрения эстетики нужно стремиться к лаконичности. И не писать лишних эпизодов.

Я люблю рассказы за их техническую виртуозность — всё сжато и экономно.

С другой стороны, мне не нравится слишком уж сокращать рассказы. Иногда, для того чтобы показать, что рассказ — процесс спонтанный, такой отход от основной нити повествования в самый раз.

Такой приём придаёт рассказу определённый колорит. Добавляет мелкие штрихи к событиям или портретам персонажей.

В романе больше простора. Всегда можно выйти из положения, соединив «лишние» сцены и сказав: «Конечно, это не способствует развитию действия, но рассказывает немного о жизни героя».

О приёме Хэмингуэя

Эрнест Хемингуэй мог писать и видеть всю историю, а затем он намеренно убирал какой-то элемент, переписывая её без него. В его голове этот элемент оставался. Хотя читатели не знали о нём, элемент продолжал влиять на всю историю. Читатель чувствовал, что есть нечто, хотя и не мог указать на это пальцем.

Я тоже так поступаю, когда пишу. При работе над любым своим романом я держу в уме несколько вещей, которые произошли в прошлом героя, и никогда не упоминаю их в книге. В «Розе для Экклезиаста» я не рассказал читателю, что Галлинджера звали Майкл. Я видел его как живого человека, и у меня не было причин использовать его имя. Когда я рассказывал историю, я показал только его часть, часть, необходимую для действия. Я знал причину антагонизма для Эмори, фигуры отца в истории, но не видел причин её разъяснять. Не рассказывая всего, что я знал о Галлинджере, я сделал его реальней.

На автограф-сессии

О критике

Некоторые критики говорили: «Роджер Желязны — неплохой писатель, но все его книги не что иное, как переделка старых мифов. Было бы неплохо увидеть, что он ещё может».

Потратив несколько лет на изучение новых для меня вещей, я начал писать рассказы на научную тематику. Сразу же появились комментарии вроде: «Ха, когда-то Желязны писал неплохие мифологические рассказы».

С тех пор я решил полностью игнорировать критиков.

Думаю, критика от издателей и писателей просто необходима, если она по делу. Через некоторое время начинаешь понимать, что в ней есть доля здравого смысла. А критики-журналисты зачастую не в курсе твоей работы, и это очень злит.

Пятёрка любимых романов

«Этот бессмертный» («This Immortal»), «Князь света» («Lord of Light»), «Двери в песке» («Doors in the Sand»), «Глаз кота» («Eye of Cat») и один из последних — «Ночь в одиноком октябре» («Night in Lonesome October»).

Из произведений Роджера Желязны

Я люблю библиотеки. Мне в них очень уютно, я всегда чувствую себя в полной безопасности за стеной слов, красивых и мудрых. Я всегда чувствую себя лучше, когда сознаю, что в мире ещё осталось что-то, сдерживающее в нём самое плохое. («Хроники Амбера»)

Людей, по-видимому, ничем не исцелить от желания узнать о грядущих неприятностях. («Хроники Амбера»)

Сама по себе мудрость есть продукт знания; ну а знание, к несчастью, обычно является продуктом дурацких поступков. («Создания Света и Тьмы»)

Каждый человек несёт в себе и тёмное, и светлое. Во многих отношениях разделён человек на части, слит из крайностей. Интеллект его часто воюет с эмоциями, воля — с желаниями… идеалы его не в ладах с окружающей действительностью. Чтобы он ни делал, всё для него и находка и утрата; и прибыль и убыль. Всегда оплакивает он ушедшее и боится того, что таит в себе новое. («Князь Света»)

— Разломи плод — и ты обнаружишь внутри косточку. Не это ли центр? Расколи косточку — и внутри ты не найдёшь ничего. Не это ли центр? («Князь Света»)

Я придерживаюсь принципа: тебе ничего не грозит, пока твоя душа чиста. («Ночь в одиноком октябре»)

The world is curves, I’ve heard it said.
And straightway in it nothing lies.
This then my wish, before I’m dead:
To look through Lobachevsky’s eyes.
(стихотворение из сборника «To Spin Is A Miracle Cat»)