Китайский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе (2012) за «галлюцинаторный реализм, который объединяет народные сказки с историей и современностью». Настоящее имя — Гуань Мое.
Цитаты
Я — сказитель.
Мои произведения — это китайская литература, но это и часть мировой литературы. В них изображена жизнь китайского народа, китайская специфика его культуры и нравов. В то же время моя проза — в широком смысле — описывает человека. Можно прямо сказать, что она стоит на точке зрения человека и показывает человека, и поэтому, я думаю, она не локальна, свободна от расовых и клановых ограничений.
Для писателя, лучший способ говорить — это писать. Всё, что я должен сказать, вы можете найти в моих работах. Сказанное уносится ветром, а написанное — вечно.
Я бы хотел, чтобы у вас хватило терпения прочитать мои книги. Я не могу заставить вас это сделать, но даже если такое произойдёт, думаю, ваше мнение обо мне не сильно изменится. Не родился ещё тот писатель, которого любили бы все читатели, особенно в такие времена, как наши.
О псевдониме
«Мо Янь» означает «молчи». Я родился в 1955 году. В те времена люди в Китае жили ненормальной жизнью. Поэтому папа с мамой велели мне не болтать за порогом дома. Если откроешь рот и будешь говорить, что думаешь, попадёшь в беду. Я их послушался и не болтал. А когда только начинал писать, мне казалось, что у каждого великого писателя должен быть псевдоним. Я вспомнил, как папа с мамой велели мне молчать. И взял себе псевдоним «Мо Янь». Смешно, что я так себя называю — теперь-то я болтаю бесконечно.
О детстве и начале пути
Я родился с уродливой внешностью, многие жители деревни, увидев меня, смеялись, и несколько задиристых учеников в школе из-за этого побили меня. Я вернулся домой, горько рыдая. Мама сказала мне: «Сынок, ты не уродливый. У тебя, что — не хватает носа, нет глаз? Руки-ноги на месте, в чём уродливость? К тому же, если иметь доброе сердце и делать добрые дела, даже уродливое станет прекрасным». Потом я уехал в город. Когда некоторые, очень культурные люди всё ещё за моей спиной и даже прямо в лицо потешались над моей внешностью, то я вспоминал слова матери и со спокойным сердцем прощал их.
Моя мать была неграмотной, но очень уважала грамотных людей. Жизнь нашей семьи была трудной, часто недоедали, но, как только мне нужно было купить книги и канцелярские принадлежности, она всегда мне это покупала. Она была трудолюбивой, не терпела ленивых детей, но, если я из-за учёбы не успевал сделать работу, никогда не критиковала меня.
Однажды на рынок пришёл сказитель — шошуды. Я улизнул, чтобы послушать его, позабыв про порученную мне работу. За это мать отчитала меня. Вечером, когда при свете маленькой керосиновой лампы она шила для семьи одежду из хлопка, я не выдержал и пересказал для неё услышанную историю. Сначала она была немного раздражённой, потому что, по её представлениям, у сказителей был язык без костей, они были бездельниками, из их уст нельзя было услышать ничего хорошего. Но рассказываемая мной история постепенно увлекла её. С тех пор в базарный день она никаких поручений мне не давала, это было молчаливое разрешение пойти на рынок и послушать что-то новенькое. Чтобы отплатить матушке за доброту, а также блеснуть своей прекрасной памятью, я живо и образно пересказывал ей услышанное днём.
Вскоре меня перестал устраивать простой пересказ, и я стал приукрашивать истории. Там, где это нравилось маме, я мог переделать сюжет, а иногда даже изменить концовку. Не только мама, но и моя старшая сестра, моя тетя, моя бабушка — все стали моими слушателями. Иногда мама обеспокоенно то ли мне, то ли размышляя вслух говорила: «Сынок, кем ты станешь, когда вырастешь? Неужели ты сможешь прокормиться бойким языком?»
Я понимал озабоченность матери, потому что в деревне разговорчивый ребёнок всем надоедает, а иногда и создаёт проблемы для себя и своей семьи. В повести «Вол» я описал такого ребёнка, который вызывает отвращение у людей своей болтовнёй, в этом отражение моего детства. Моя мама всегда напоминала мне, чтобы я поменьше говорил, она хотела, чтобы я был тихим, спокойным и щедрым ребёнком.
Как говорится, «легко изменить страну, трудно изменить характер». Несмотря на наставления моих родителей, я не избавился от природной наклонности говорить, что делает моё имя «Мо Янь» — «не говори», достаточно ироничным.
Не закончив начальной школы, я прервал учёбу. Так как я был юным и слабым, то не мог выполнять тяжёлой работы, мог на пустыре в сорной траве пасти коров и овец. Когда я со стадом проходил мимо ворот школы и видел, как мои бывшие одноклассники шумят на школьном дворе, моё сердце переполняла печаль, я глубоко осознавал боль человека — пускай даже ребёнка — после того, как он покинул коллектив.
Придя на пустырь, я отпускал коров и овец, позволяя им самим пастись. Голубое небо, как море, бескрайний луг, вокруг никого не видно, не слышны голоса людей, только птицы поют в небе. Я чувствовал себя очень одиноким, было очень тоскливо, в сердце пустота. Иногда я лежал на траве, глядя, как по небу лениво плывут белые облака, в моей голове возникало множество непостижимых фантазий.
В наших местах распространено множество историй о лисах, которые превращаются в красавиц. Я фантазировал о том, чтобы появилась лиса, которая, превратившись в красавицу, будет вместе со мной пасти коров, но она всё не появлялась. Хотя однажды из зарослей травы у меня перед носом выскочила огненно-рыжая лиса. Я перепугался так, что аж шлёпнулся задом на землю. Её давно уже и след простыл, а я всё сидел и дрожал.
Иногда я устраивался на корточках рядом с коровой, глядя на своё перевёрнутое отражение в лазури её глаз, вёл разговоры с птицами в небесах, подражая их щебету, а иногда изливал свои душевные переживания деревьям. Но ни птицы, ни деревья не обращали на меня внимания.
Много лет спустя, уже став писателем, немало фантазий тех лет я включил в свои книги. Многие превозносят меня за силу образности, а некоторые любители литературы надеются, что я раскрою секрет, как выработать в себе эту способность. На что я могу лишь горько усмехнуться.
Как сказал Лао-цзы, великий мудрец древнего Китая, «в удаче сокрыта неудача, несчастье может обернуться счастьем». В детстве я недоучился, с лихвой познал, что такое голод и одиночество, мучился от нехватки книг, но в силу этого, подобно писателю предыдущего поколения Шэнь Цуньвэню, рано приобщился к великой книге жизни.
Начался долгий путь познания, когда я учился, слушая. Двести лет назад в моих родных местах появился Пу Сунлин, сказитель величайшего таланта, и многие у нас в деревнях, в том числе и я, — продолжатели заложенной им традиции. Где бы я ни находился — работал ли со всеми в поле, в коровнике или конюшне большой производственной бригады, лежал ли на тёплом кане с дедушкой и бабушкой и даже когда покачивался на запряжённой быками телеге — везде в ушах у меня звучало невероятное множество рассказов: волшебных историй про духов и оборотней, исторических сказаний, захватывающих и любопытных. Эти рассказы, тесно связанные с природой нашего края, с историей семей и родов, вызывали во мне острое чувство реальности.
Даже во сне я не мог представить, что настанет день и всё это станет материалом для моих сочинений. Тогда я был лишь мальчиком, которому безумно нравились эти истории, который с упоением слушал всё, что рассказывали. Тогда я, несомненно, был теистом и верил, что у всего вокруг есть душа. Большое дерево могло вызвать у меня уважение. Казалось, что птица может в любой момент превратиться в человека, а при виде незнакомца я начинал подозревать, не обратившееся ли это человеком животное. Вечером, когда после отметки трудодней я возвращался из большой производственной бригады домой, меня охватывал невыразимый страх, и для храбрости я на бегу горланил песни. У меня в то время ломался голос, я хрипел и сипел на все лады, и моим односельчанам, наверное, нелегко было слушать такое.
Дом, где прошло детство писателя. На фото отец Мо Яня
Об армии и первых произведениях
Так я и прожил двадцать один год в своей деревне, не побывав за это время нигде дальше Циндао, куда ездил один раз на поезде и чуть не потерялся среди огромных штабелей леса на лесопилке. Когда матушка спросила, что я видел в Циндао, я с грустью признался — ничего, одни штабеля леса. Но именно эта поездка в Циндао зародила во мне жгучее желание уехать из родных мест и посмотреть мир.
В феврале 1976 года меня призвали в армию, и я покинул родные места, дунбэйский Гаоми, который и любил, и ненавидел. За плечами у меня был вещмешок с четырёхтомником «Краткой истории Китая», купленным на деньги, которые выручила матушка от продажи своих свадебных украшений. Начался важный период моей жизни. Должен признать, что, если бы не тридцать с лишним лет громадного развития и прогресса китайского общества, если бы не политика реформ и открытости, такого писателя, как я, могло бы и не быть.
Живя однообразной армейской жизнью, я с воодушевлением встретил идеологическое раскрепощение и литературный подъём восьмидесятых годов, и из мальчика, любившего слушать рассказы и пересказывать их, стал человеком, пытавшимся переложить их на бумагу. Путь этот поначалу был негладким, тогда я ещё не осознал, какой богатый литературный материал представляет собой мой двадцатилетний опыт жизни в деревне. Тогда я полагал, что занятие литературой предполагает писать о хороших людях, творящих добрые дела, то есть про героев, образцовым деяниям которых нужно подражать. Поэтому хоть я и опубликовал несколько произведений, литературной ценности они не имели.
Об обретении своего литературного мира
Осенью 1984 года меня приняли на факультет литературы Академии искусств Народно-освободительной армии Китая (НОАК). Там под руководством уважаемого наставника, известного писателя Сюй Хуайчжуна, я написал несколько повестей и рассказов, таких как «Осенний паводок», «Высохшая река», «Прозрачная краснобокая редиска» и «Красный гаолян».
Именно в «Осеннем паводке» впервые появилось словосочетание «дунбэйский Гаоми», и с тех пор, подобно странствующему крестьянину-батраку, который обрёл свой клочок земли, я, этакий литературный бродяга, наконец нашёл себе пристанище.
Должен признать, что в процессе создания моего литературного мира, дунбэйского Гаоми, я испытал очень серьёзное воздействие американца Уильяма Фолкнера и колумбийца Габриэля Гарсиа Маркеса. Не то чтобы я много читал и того и другого, я вдохновился их беспримерным по дерзновенности духом, поняв, что у писателя должен быть уголок, который принадлежит ему одному.
Это в повседневной жизни нужно быть скромным и уступчивым, а в литературном творчестве следует держаться высокомерно и действовать по своему произволу.
Два года я следовал этим двум мастерам, прежде чем осознал, что необходимо как можно скорее избавиться от них. Вот как я написал об этом в одном эссе: они — два пылающих очага, а я — кусок льда, и если окажусь слишком близко, то растаю.
В моём понимании, один писатель может испытать влияние другого в том случае, если в глубине души они в чём-то походят друг на друга, то, что называется — «воедино трепещут сердца». Поэтому, хоть я и не знакомился с их произведениями основательно, по прочтении нескольких страниц стало понятно, что они делают и как. После этого стало ясно, что и как нужно делать мне.
О поисках стиля
Моя задача на самом деле была несложной: писать по-своему и о своём. По-своему — значило в хорошо знакомой мне манере рыночных сказителей, так же как рассказывали мои дед с бабушкой и деревенские старики.
Честно говоря, когда я рассказывал свои истории, я никогда не задумывался, кто может оказаться моим слушателем: может быть, такие как моя матушка или я сам.
Мои рассказы поначалу были основаны на моём собственном опыте. Взять, например, получившего взбучку пострелёнка в «Высохшей реке» или не сказавшего ни слова мальца в «Прозрачной краснобокой редиске». Я действительно получал нагоняи от отца, сделав что-нибудь не так, и на самом деле раздувал мехи для кузнеца на строительстве моста. Конечно, личный опыт не перенесёшь в рассказ именно так, как это было в действительности, каким бы необыкновенным он ни был. В прозе должна присутствовать выдумка, должна быть образность.
О ведущем герое
Многие друзья считают моим лучшим произведением «Прозрачную краснобокую редиску». Я и не возражаю, и не соглашаюсь, но считаю, что «Прозрачная краснобокая редиска» — самое символичное и самое глубокое по смыслу из того, что мной написано. Этот смуглый малец с его сверхчеловеческой способностью выносить страдания и сверхчеловеческой чувствительностью — душа всего моего литературного творчества.
Потом я создал немало персонажей, но ни один не близок моей душе так, как он. Или, если выразиться по-другому, среди всех созданных писателем героев всегда есть один ведущий. Для меня таков этот молчаливый малец. Ни слова не говоря, он уверенно ведёт за собой самых разных людей, и на сцене дунбэйского Гаоми разыгрывается страстное представление.
Об истоках вдохновения
О себе много не расскажешь, и, когда запас своего опыта иссякает, приходится рассказывать о других. И вот из глубин моей памяти, будто солдаты по тревоге, собираются рассказы о моих родственниках, об односельчанах, а также истории о предках, слышанные когда-то от стариков. Все они с надеждой смотрят на меня, ожидая, когда я напишу о них. Мой дед, бабушка, отец, мать, старшие братья и сестры, тетушки и дяди, моя жена и дочь — все они появляются на страницах моих произведений. В эпизодах участвуют и многие земляки из дунбэйского Гаоми. Конечно, после литературной обработки и превращения в героев произведений их образы превосходят жизненные прототипы.
Творческий процесс у каждого писателя имеет свои особенности, замысел и источник вдохновения для каждого моего произведения тоже не совсем одинаковы. Одни, такие как «Прозрачная краснобокая редиска», обязаны своим рождением миру вымысла, другие, например «Чесночные баллады», — основаны на реальных событиях. Но лишь в сочетании с личным опытом человека и этот мир вымысла, и действительность становятся, в конечном счёте, литературным произведением с ярко выраженной индивидуальностью, с типичными персонажами, имеющими немало выразительных подробностей, с богатым языком и оригинальной композицией.
О туманной области души
Долгое время моя жизнь была полна лишений, и, возможно, благодаря этому я приобрёл довольно глубокое понимание человеческой природы. Я знаю, что такое настоящая храбрость, понимаю, что такое настоящее сострадание. Я знаю, что в душе каждого человека есть некая туманная область, где трудно сказать, что правильно и что неправильно, что есть добро и что есть зло. Как раз там и есть где развернуться таланту писателя. И если в произведении точно и живо описывается эта полная противоречий, туманная область, оно непременно выходит за рамки политики и обусловливает высокий уровень литературного мастерства.
Об истории
Если хочешь узнать что-нибудь о временах давным-давно минувших, о том, что люди чувствовали, как жили день за днём, — то такое знание следует искать в литературе. Если мои книги всё ещё будут читать через несколько сотен лет, их читатели всё поймут про повседневную жизнь людей.
Постер фильма «Красный гаолян» (1988) по роману Мо Яня
О том, почему роман «Устал рождаться и умирать» написан от руки
Когда я пишу на компьютере, мне приходится пользоваться пиньинь. Это не то же самое, что писать, пиньинь обедняет словарь, а это разбивает мне сердце. Так что я решил, что если писать иероглифами от руки, то я смогу лучше выразить то, что хочу.
Есть и другая причина. Я слышал, что рукописи, особенно знаменитых людей, могут дорого стоить. Так что я их оставлю дочери, может быть, она когда-нибудь сможет их продать.
О творческом процессе
Ничего просто так я не пишу, но как только начинаю писать, материал извергается из меня, как лава из вулкана. Закончив одну книгу, несколько лет не пишу. Например, «Устал рождаться и умирать» вышел в 2006 году, и только к концу 2009 года появилось моё новое произведение — «Лягушка».
Творческий путь Мо Яня
О чтении
Я так и не выработал у себя привычки к добросовестному чтению: взяв в руки книгу, я читаю её с конца. Если покажется интересной — начинаю читать с начала. С тех пор как мне исполнилось сорок, не было ни одной книги, которую я бы терпеливо прочёл от начала до конца, как бы блестяще она ни была написана. Я знаю, это очень дурная привычка, но исправить её уже невозможно.
О России
Летом 1996 года я побывал с двухдневным визитом в небольшом российском городе рядом с китайским пограничным городом Маньчжоули. Тогдашнее впечатление не сравнить с представлением о России, которое осталось у меня от чтения русской литературы.
В 2007 году я был в Москве, принимал участие в книжной выставке, и вот тогда-то и ощутил всю ширь и величие России. Россия — это безграничные просторы, удаль и размах, но есть в ней и тонкая, мягкая красота.
О русской литературе
Первой из всех иностранных литератур, с которыми я соприкоснулся, была русская литература. В детстве я прочитал в школьном учебнике старшего брата «Сказку о рыбаке и рыбке» Пушкина, потом прочёл «Детство» Горького. Конечно, как и вся китайская молодёжь того времени, читал «Как закалялась сталь».
Мой любимый русский писатель — Шолохов. Кроме него, большое влияние на моё творчество оказали Лев Толстой, Тургенев, Габриэль Гарсия Маркес, Уильям Фолкнер.
О Маркесе
Когда я впервые прочёл Маркеса, то был шокирован и разозлён. У меня возникло ощущение, что всё, что он умеет, я тоже умею. И если бы я сам об этом догадался, то так бы и писал. Однако благодаря ему мне пришлось многое пересмотреть в моей работе. Только подумайте: если бы Маркеса не было, то в Китае возник бы свой собственный Маркес. Но он был — и, к сожалению, успел первым.
О любимом поэте древности
Из древних поэтов больше всего мне нравится Ли Бо, а любимое его стихотворение — «Поднося вино», особенно строчки:
Неужто вы не видите, друзья,
Как воды знаменитой Хуанхэ,
С небесной низвергаясь высоты,
Стремятся бурно в море,
Чтоб не вернуться больше?
Неужто вы не видите, друзья,
Как в царственных покоях зеркала
Скорбят о волосах, — они вчера
Чернее шёлка были,
А ныне стали снегом? <…>
Вот быстрый конь,
Вот новый плащ, —
Пошлём слугу-мальчишку,
Пусть обменяет их,
И вновь, друзья, забудем
Мы о своих скорбях.
Перевод Анны Ахматовой
О цензуре
Занятия литературой часто обременены политической проблематикой. Например, в реальной жизни есть какие-то острые или слишком чувствительные темы, которых авторы не хотят касаться. Писатели, оказывающиеся на такой развилке, могут привнести воображение в эти чувствительные моменты и таким образом отделить их от реальности. Или, наоборот, преувеличить ситуацию, довести до того, что всё предельно ясно, ярко и уж точно реально. В общем, на самом деле я полагаю, что ограничения и цензура прекрасно влияют на литературное творчество.
О литературе в Китае
Принято думать, что восьмидесятые были золотым веком китайской литературы. Даже короткий роман тогда обсуждали всей страной. А девяностые были целиком про деньги и бизнес.
После того как в Китае появился интернет, все молодые люди стали основное время проводить в сети. Количество тех, кто читает художественную литературу, начало снижаться. При этом сегодня существует так много разных способов писать, как никогда раньше. Думаю, можно сказать, что пишущих людей много, очень много — и пишут все по-разному.
Ситуация начинает всё больше напоминать американскую или европейскую. Важно отметить, что всё больше пишущей молодежи публикует романы онлайн. В Китае 300 миллионов человек ведут блоги. И тексты их очень, очень хороши.
После получения Нобелевской премии
Я очень удивлен, что получил эту премию, поскольку я чувствую себя не самым достойным. Есть так много хороших писателей, и мой уровень недостаточно высок…
Если спросить меня, чего я больше всего хочу сейчас... Я больше всего хочу вернуться за мой стол и писать. Некоторые говорят, что писатель, после получения Нобелевской премии, больше не сможет представить миру хорошего произведения. Однако множество талантливых писателей уже доказали обратное. Я постараюсь попасть в ряды этих авторов.
Любимое высказывание Мо Яня
Конфуций сказал: «Не делай другим того, чего не желаешь себе». Это и мой жизненный критерий, и любимый афоризм.
