Роберт Ирвин Говард (Robert Ervin Howard) — американский писатель, родоначальник героического фэнтези — жанра меча и магии, отец Конана Киммерийца, Кулла и Соломона Кейна.
Цитаты
Никакое занятие не даст мне той степени свободы, что даёт мне литература… я пишу ежедневно по двенадцать-четырнадцать часов; доходит до восемнадцати — но это работа по моему собственному выбору…
У меня есть способность запоминать любую песню или стихотворение, которые я их услышу; многие, особенно старые шотландские и ирландские баллады я услышал от своей бабушки, когда был ещё ребёнком.
В некоторых областях я позорно невежественен. Недостаток знаний в этих областях объясняется скорее отсутствием у меня какой-либо возможности узнать больше, нежели отсутствием интереса. Западный Техас нельзя назвать великой сокровищницей культуры; здесь практически невозможно достать книги о чём-либо необычном, таинственном, неразгаданном. Большую часть своей жизни я провёл на ранчо, на фермах и в городах, охваченных «нефтяной лихорадкой», где на сотни миль вокруг не было ни одного книжного магазина или библиотеки. Поэтому я читал урывками, в минуты, свободные от другой работы. Только последние несколько лет я смог посвятить сочинению рассказов и чтению, вот почему мой уровень знаний не совсем такой, каким он должен был бы быть.
Роберт Говард в юности
О писательстве
Мне кажется, что многие писатели скатываются к писательству именно из-за своего культурного, художественного и образовательного окружения. Я стал писателем вопреки своему окружению. Поймите, я не критикую этих людей. Они были хорошими, солидными и достойными. Тот факт, что они не были склонны к литературе и искусству, не в их пользу. Тем не менее нелегко заняться профессией, совершенно чуждой народу, среди которого выпал жребий жить; профессией, которая кажется такой же тусклой, далёкой и нереальной, как берега Европы.
Народ, среди которого я жил — и живу в основном — зарабатывал себе на жизнь хлопком, пшеницей, скотом, нефтью, с обычным процентом дельцов и профессионалов. Это уж точно не в их пользу. Но мысль о том, что человек зарабатывает на жизнь писательством, казалась в той суровой среде настолько фантастической, что даже сегодня меня иногда одолевает чувство нереальности.
Тем не менее, в пятнадцать лет, никогда не видя ни писателя, ни поэта, ни издателя, ни редактора журнала и имея лишь самые смутные представления о процессе, я начал работать по выбранной мною профессии. Я добился немногого, но то, что есть — результат моих собственных усилий. У меня не было ни помощи экспертов, ни совета. Я не учился на писательских курсах; ещё год назад или около того я никогда не читал книги, в которой бы кто-нибудь советовал писателям, как писать. У меня не было доступа к публичным библиотекам, а если и был, то не к таким библиотекам, какие существуют в городах. До недавнего времени — фактически несколько недель назад — я не нанимал агента.
Я не добился успеха и, вероятно, никогда не добьюсь. Но какой бы ни была моя неудача, я должен помнить одну вещь: я был новатором в своей профессии, как мои деды в своей, я был первым человеком в этом районе, который зарабатывал себе на жизнь писательством.
Из письма Г. Ф. Лавкрафту (июль 1933)
Комната Роберта Говарда. Дом-музей писателя
О мыслях, подсознании и бренности сущего
Я всё время думаю. Что представляет собой действительность и что такое иллюзия? Никто не может утверждать, будто мы мыслим абстрактно, но совершаем конкретные действия, ибо в таком случае мы низводим сами себя до уровня машин, не способных думать. Когда в чьей-нибудь голове рождаются мысли, приобретают ли они сразу какую-то невидимую, неосязаемую, но конкретную форму? И рождаются ли они вообще? Или они просто проникают в наш мозг снаружи? Быть может, человек — это не более чем сосуд для неоформившихся, но тем не менее реально существующих мыслей? Может, на самом деле мы вовсе не размышляем и не контролируем свои действия при помощи мыслей, а, наоборот, нас контролирует какая-то сила извне? Индусы считают, что ни одна вещь не имеет своего начала. Они утверждают, что мысли — это символы, свидетельствующие о прошлых жизнях, о космических скитаниях души, которые на некоторое время располагаются у нас в голове. Значит, мысли — это либо порождение нашего ума, либо вещество, появившееся ниоткуда, существующее вечно, либо проявления высшей, непостижимой силы извне? Что, если мы просто марионетки, пляшущие на нитях Судьбы?
Подсознание имеет на нас гораздо большее влияние, чем мы можем себе представить. Оно полно загадок, обманчиво и туманно, но всё же обладает невероятным могуществом.
Подсознание — это та часть разума, которую нельзя уничтожить, хранилище забытых мыслей и образов.
В моей душе, если таковая у меня имеется, борются идеалист и материалист. Чем больше я узнаю, тем меньше я знаю; чем лучше мне удаётся формулировать собственные мысли, тем меньше мне хочется это делать. В любой вещи наличествует масса правдивого и ложного. Иногда мне кажется, что всё вокруг — порождение какой-то чудовищной шутки, и достижения человека, и его знания, приобретаемые им постепенно, ценой невероятных усилий на протяжении веков, — это всего лишь колеблющаяся дымка над песками Времени, песками, которые однажды поглотят меня. Значит ли это, что мой облик изменится, что нынешняя форма уступит место более лёгкой и прекрасной или всё сведётся к тому, что пыль смешается с пылью? Я не могу дать ответа на этот вопрос.
О любимых писателях
Я старательно вспоминал наиболее могущественных людей (по моему мнению) во всей мировой литературе, и вот мой список:
Джек Лондон, Леонид Андреев, Омар Хайям, Юджин О'Нил, Уильям Шекспир.
Все они, в особенности Лондон и Хайям, настолько превосходят всех остальных, что любые сравнения тут бесполезны, и незачем тратить на это время. Читая произведения этих людей и восхищаясь ими, чувствуешь, что жизнь — это не такая уж бессмысленная штука.
О поэтах и писателях
Поэт очень остро всё ощущает и поэтому может так ярко выразить себя и заставить других испытать те же чувства — но никогда по-настоящему не думает. Ибо настоящая поэзия — это чувства, а не мысли. Поэт никогда не приходит к окончательному выводу путём логических умозаключений. Но он необыкновенно остро и безошибочно чувствует.
Поэт чувствует, а писатель думает. Строка, написанная поэтом, глубже по содержанию, если иметь в виду ту область чувств, которую он затрагивает, но она проигрывает по сравнению с широтой видения писателя.
Каждый человек держится за свою собственную точку зрения, а писатель имеет право использовать в своих произведениях любые теории, как бы противоречивы они ни были. Быть может, однажды я напишу рассказ, в котором буду опираться на какую-то научную теорию, документы, антропологию — на всё, что угодно, а на следующий день напишу историю, в которой будет утверждаться нечто абсолютно противоположное. Автор художественных произведений, задача которого — развлекать и забавлять читателей, должен отдавать должное каждой теории.
Час дракона (1935)
О персонажах
Я сомневаюсь, что какой-либо писатель точно знает, откуда взялись его персонажи.
Мои персонажи больше похожи на мужчин, чем настоящие мужчины. Они жёсткие и грубые, у них есть руки и животы. Они ненавидят и вожделеют; сорвите кожу цивилизации, и вы обнаружите под ней ревущую обезьяну с руками в крови.
Может показаться фантастическим связывать термин «реализм» с Конаном; но на самом деле — не считая его сверхъестественных приключений — он самый реалистичный персонаж, которого я когда-либо создавал. Он просто представляет собой комбинацию нескольких мужчин, которых я знал, и я думаю, именно поэтому он вошёл в моё сознание созревшим, когда я писал первый рассказ серии.
Какой-то механизм в моём подсознании воспринял доминирующие характеристики различных боксёров, бандитов, бутлегеров, забияк с нефтяных месторождений, игроков и честных рабочих, с которыми я вступал в контакт, и, совместив их всех, произвёл слияние, которое я называю Конаном Киммерийцем.
Иллюстрация из журнала «Weird Tales» (март 1933)
О жизни
Жизнь — всего лишь паутина, сотканная из призраков, снов и иллюзий.
Не все люди ищут покоя и мира; некоторые рождаются с духом бури в крови.
Я думаю, что истинная причина того, что так много молодёжи требует какой-то неясной свободы, заключается в беспокойстве и неудовлетворённости нынешними условиями. Я не верю, что этот век машин даёт полное духовное удовлетворение, если можно так выразиться.
Если бы я был богат, я бы только и делал, что слонялся по разрушенным городам по всему миру — и, возможно, меня укусила бы змея.
Стихотворения Роберта Говарда
Поющий в тумане
Безвинно я качался в колыбели,
Когда меня колдунья закляла,
И я повлёкся по дорогам зла,
Срывая ледяные асфодели.
По гребням скал, что призраки обсели,
Вблизи щелей, где залегала мгла,
Незримая рука меня вела
На встречу с Бесом в адской цитадели.
Рекой кровавой плыл корабль-дракон,
По берегам — рычащие берлоги.
Я заходил в чугунные чертоги,
Я знал объятья змеехвостых жён.
Теперь же — осеклись во тьму дороги,
И я лучом рассвета озарён.
Размышления
Поэт-мозгляк поёт о мелочах:
Любви, надежде, вере; о цветах
В руках влюблённых в тишину полей;
О подвигах тряпичных королей.
Поэт-силач, смахнув кровавый пот,
Единственно в агонии поёт,
Вытягивает невод, ослеплён,
Из тьмы, где кольца вьёт Безумье, он,
И в ячеях, запутавшись, кишат
Чудовища, каких не знает Ад.
Перевод Максима Калинина
Предсмертное четверостишие Роберта Говарда
All fled, all done
So lift me on the pyre.
The feast is over
And the lamps expire.
@amidabudda, с интересом почитал, теперь знаю о таком писателе
🤝