Про мои выборы

Дело было давно. В стране бурлила зарождающаяся демократия. Партии и движения возникали одно за другим и одуревшему от долгой однопартийной зимы народу такая оттепель напрочь снесла голову. Все куда-то вступали, где-то митинговали, к чему-то примыкали и солидаризировались.

Я по-прежнему пребывал во мраке тоталитарных убеждений с твердой верой, что Демократический Союз, Демократический выбор России, Народная партия большинства и национал-большевики – это пена и это не надолго…
Махровым цветом цвел какой-то новый НЭП! Но уже было ясно, что лихие 90-е будут постепенно сходить на нет под давлением олигархических группировок, тесно сросшихся с властью и правоохранительными органами.
Все это создавало в голове моих друзей, да и в моей такую смуту и сумбур, что даже вспомнить стыдно: я постепенно восторгался то Новодворской, то Аксючицем, то Алкснисом, то Станкевичем, то Гайдаром, то вообще совершенно непонятными одиозными личностями, являвшими пряную смесь народных знахарей, вангующих по ночам на тему политики, и патриотов-радикалов с красными значками Соратников на широкой накаченной груди.
В общем, походив еще какое-то время на митинги с монархическими знаменами, казаками и философствующими малоизвестными писателями, я окончательно потерялся на политическом спектре той молодой России и понял, что дезориентация – серьезное психическое заболевание, которое может быть вылечено только известной долей скепсиса по отношению ко всем политиканам на свете.

В то время я работал в небольшом, но очень дружном коллективе, который пахал за идею, не получая ни копейки. Понятно, что когда 20 здоровых мужиков не могут заработать на жизнь, это очень скверно. И мы организовали шарашку: предприимчивости было с избытком, навыков и умений тоже хватало и мы брались фактически за любые работы, которые сулили хоть какой-нибудь заработок. Заработанное делилось практически на всех: и тех, кто работал на стороне, и тех, кто прикрывал, оставаясь на рабочем месте.
И вот в это время мне позвонил один из моих знакомых по политическим тусовкам и предложил подежурить на выборах от Справедливой России. Причем нужно было 7 человек. Естественно, услышав, что за сутки дежурств наблюдателями заплатят 500 р. мы все дружно согласились. Справедливая Россия это ж не хухры-мухры… Можно и подежурить…

И вот недалеко от м. Кропоткинская нас собрали на инструктаж. Инструктор, лысеющий молодой человек, картавящий, что делало его похожим на Ильича, вернувшегося из Финляндии, первым делом внимательно оглядел зал и в абсолютной тишине произнес:

• Уважаемые товарищи! Вы все будете представлять на выборах партию Союз правых сил!
  И взял паузу… В зале повисла тревожная тишина, но длилась она не долго: человек пять с грохотом отодвинули стулья и чеканной походкой вышли из зала…
  Инструктор оглядел оставшихся и с усмешкой спросил: « Есть еще не разделяющих идеалы нашей партии».
  Конъюнктурщики и приспособленцы соглашательски промолчали.

Достался нам Зеленоград. Народ распределили по участкам и мы приступили к наблюдениям. В тот год голосование происходило по новым правилам и мы, конечно, подготовились, вызубрили их наизусть, и как оказалось, не напрасно.

Правила знали всего три человека: я, председатель комиссии и старенький дедок, наблюдатель от КПРФ. Нарушения голосования сыпались как из мешка: тут и использование карандашей, тут и какие-то странные авторучки, у которых чернила можно стирать, тут и либеральное отношение к членам семей, пришедших голосовать за всех своих родственников, и еще, и еще.
Фиксацию нарушений вели строго только этот коммунист-дедок и я. Председатель комиссии, номенклатурная дама, скрежетала зубами, но наши писульки принимала… Так прошло пол-дня…
В обед ко мне подошел дед-коммунист и начал проводить свой прозелитизм среди меня .
Я мычал, уклонялся от прямых ответов о своих политических предпочтениях, но деду было интересно, он наседал, чувствуя во мне в принципе государственника, не слишком восторгающегося «либеральными ценностями».
Дед это ущучил. Почувствовал и, искренне удивляясь, воскликнул: «Молодой человек! И как же вас с такими взглядами занесло в СПС?». И я ему, подбоченясь ответил: «Штирлиц тоже был членом НСДАП! А Родину любил!».
У деда отвисла челюсть! Он как-то внимательно посмотрел на меня и сказал: «Я понял! Вы за нас, но под прикрытием!». Спорить я не стал, меня эта формулировка устроила, а дед, воспылавший к единоверцу симпатией, начал угощать меня кофе из термоса и отменными пирожками, которые ему напекла старуха.

Остаток дня мы действовали сообща: если я находил нарушение, то делал рукой призывные жесты и звал деда, а если он видел какую-нибудь вопиющую несправедливость, звал меня.
С полуночи, когда участок закрылся, мы после получасовых препирательств с объединившимися против нас членами избирательной комиссии, организовали-таки мало-мальски реальный подсчет голосов, пресекли неуклюжие попытки какого-то дядьки сунуть в урну пачку левых бюллетеней, в общем, работа пошла. Мы дотошно все смотрели, контролировали и проверяли. Пересчет закончили только часов в 5 утра. Как потом оказалось, дольше нас только 1 участок в Зеленограде возился, там тоже были наши люди. Все оформили, подписали, уложили, опечатали и гордые своей непримиримостью и правдолюбием разошлись…
На остановке я тепло распрощался с дедом и только тут понял, что я забыл на избирательном участке свой дипломат. Рысью кинулся обратно в школу, где был участок, поднялся на второй этаж, и без стука вошел в кабинет…
То, что я увидел называется… немая сцена: зиял открытый сейф, на сдвинутых столах были высыпаны все бюллетени, и вокруг с открытыми ртами стояли члены избирательной комиссии, никак не рассчитывавшие увидеть меня снова… Шла переделка результатов голосования…
На меня смотрели настороженные глаза. Пауза затягивалась…
Я прошел в свой угол, взял из-за стола забытый портфель, и обернувшись к комиссии сказал: «Продолжайте, граждане! Не буду вам мешать!».

И с этими словами я, беспринципный, уставший, отправился домой, чувствуя себя, как после осмотра у проктолога… Хорошо, что дед-коммунист этого не увидел...
Больше я никогда не принимал участие в выборных процедурах.
Но сам голосую постоянно: свой голос я никому не отдам!