Записки охотницы.
Когда подражают слепо,
получается пародия.
***
В городской саванне полным-полно обитателей разной степени хищности. Здесь и кажущиеся безобидными длинношеие жирафы, при необходимости лягающиеся так, что добавки не захочешь, и глуповатые, но модные зебры, с трудом способные за себя постоять, и вечно голодные шакалы, во всём желающие видеть падаль, и пресытившиеся львы, лениво высматривающие самочек для пополнения прайда, и неизвестные зоологической науке породы, смешавшие в себе признаки всех особей сразу. Фантазёрка, оказывается, природа-мать выдающаяся. Все для кого-то добыча… Особенно мы уязвимы в молодости. В это время на нас особенно рьяно устраивают облаву эгоизм и прочие пороки. Я выросла, перебесилась, и мои юношеская несдержанность и постыдные увлечения отпали, как атавизмы, отвалились, как хвост у очеловечившейся обезьяны. И вот даже вспомнилось ненароком про типично людское умение выражать мысли на бумаге… Я не укажу здесь ни одной даты. Жизнь – колесо, притом шипованное, и сила, его вращающая, неравномерна. Иногда прошлое может показаться будущим, а то, в свою очередь, - прикинуться настоящим. Вертятся шипы, и мы, центростремительные по большей части, пусть и испытываем порой неудобства от головокружения и тряски, в целом живём сносно. Даже ухабы, бывает, перепрыгиваем. А натуры центробежные частенько срываются и попадают под шипы, и участь их незавидна. Вообще же, чтобы колёса легче поддавались управлению, принято объединять их в пары, тройки, четвёрки и иные семьи. В идеале такая упряжка должна иметь общее сердце, мощный мотор; только сила его не в «лошадках» меряется, а в любви. Но для многих сиё понятие чересчур эфемерно… Что и говорить… Мне под тридцать, а я всё ещё не замужем… Вопрос возник, как озарение… Может, я крокодил?! Зеркало, пусть и не окончательно, но отвергло эту мою догадку. Сверилась с «Жизнью животных». Не то. Не состоялось… Тогда что же? Венец безбрачия? Тьфу, надо же предположить такую нелепость! Голову, вроде, ничто не жмёт. Не сказать, чтобы я сильно была озабочена текущим положением вещей, но когда ловишь на себе сочувственные взгляды, как на прокажённую, хочешь - не хочешь, а задумаешься… (В первую очередь, конечно, о том, как бы не съездить кулаком по физиономии, позволившей себе меня жалеть.) А потом – всё остальное…
***
Прямо под моим окном во дворе отстроили танцплощадку. Сейчас она ещё стоит пустая, как загон, пока скот на выпасе. Я люблю смотреть на неё, утром и вечером после душа присаживаясь в одном полотенце на подоконник и вороша перепутанные жизнью мысли. Мучилась судьба, создавала меня, вышивая по какому-то невиданному эскизу. Всех родных смерть прибрала; я же пока ей неинтересна, и чем пробудить любопытство к своей скромной персоне – знать не знаю, ведать не ведаю. Вот и наслаждаюсь частенько одиночеством… Порой до воя. Танцплощадка стоит: ещё более неинтересная, чем я, и потому, наверное, она меня – дай Бог! – переживёт. Да, скоро заполонят её люди, но не каждому дано от присутствия других что-то приобрести. Засверкает она огнями, нарядами, улыбками – но суть останется пустой. И я буду невольно отождествлять её с собой… Безделушками блестят глаза… Ещё чуть-чуть – и сверкнут крокодиловы слёзы. (Всё ж таки врёт, видно, «Жизнь животных», опечаточка закралась.) А может, потому я одна, что ни на кого не ставлю ловушек. Нужно взять его живьём, да ещё и в глаза при этом посмотреть… А то вечно любуюсь на спину… Полминуты вечером, исключительно в будние дни, когда мы кратко пересекаемся по дороге с работы. Всё строго дозировано, чтобы не было опьянения и помутнения рассудка. Придётся, похоже, так и звать тебя мысленно: Ромео в стоптанных ботинках… Настоящего имени я не узнаю… И Джульетта твоя… многоопытная и неприкаянная. И не на такое решалась, а тут познакомиться боязно. Рыло-то в пуху. Крепко приклеился, сволочь… Джульетта с пушистым рылом. Думаю, это слишком отталкивающе. Вот ты и бегаешь мимо. Разных полей ягоды… Ты, прилежный, с христианским кольцом на пальце, с задумчивостью и сигаретой в зубах, с заботой о ближнем и с батоном под мышкой. И я, бестолковая, без веры, с легкомысленностью и плейером в ушах, с журавлём в небе и с пустыми руками. И симпатия, несмотря на то, что пытаюсь её умерить, граничащая с одержимостью… Без кольца, без конца…
***
На крыше танцплощадки появились первые посетители. Вчера заметила там воробьев, а сегодня уже другая птица почтила заведение своим присутствием. Насколько я разбираюсь в хореографии, вытанцовывала она ча-ча-ча. В вечернем мареве оперение птицы показалось мне синим. Эх, была бы под рукой сеть! Только брось – и вот она, удача! Но ближе всего к моей руке оказался стул. Я пожертвовала им, и подбитая галка, жалобно вскрикнув, убралась от греха подальше. Прости, птица, - обозналась! Стыдоба… Надо идти за новым стулом… А у магазина, перекуривая, стоит Ромео в халате синем, как пресловутая птица. Но что-то не позволяет мне его в силок или по хребту, как галку… Теперь я знаю, где ты работаешь… Но от этого ни на грамм не легче. Ты грузчик, и знаешь, как тяжело бывает телу… До невыносимости… Но что известно тебе про душу? Непроницаемый… Имеешь ли ты хоть какое-то понятие, что есть на свете души-неразлучники? И физическое расстояние суть неважно… Всё это так… Но как же хочется порой хоть кому-то сказать: «Я тебя люблю…» Без малейшего расстояния. И не просто сказать, а не покривить душой… Хочется, но не можется. Сухарик… А глаза опять на мокром месте. Что у нас может быть общего?! Ромео-переросток и Джульетта не первой свежести… *** Насидевшись на сквозняке у окна, я поймала простуду. Не работаю и прихожу в себя, насколько это возможно. Оказалось, что я не одна. Сперва ко мне зашла приятельница-зебра, потом забежала подруга-львица. В довершение всего, заслышав мой кашель, заявился сосед-павиан с дурными манерами и обожающими глазами. Его счастье, что настроена я благодушно. Мятный чай, блины с малиновым вареньем, свежая земляника… Вкуснятина! Ешь – и поешь про себя осанну людям, которые этим угощают, потом переходишь уже к тем, кто вообще добр к тебе, кто хоть раз тебе улыбнулся… Да и вслух поблагодарить не помешает… А сосед этот рад бы улыбаться мне ещё больше. Щедрый… Расточительный… Знаем ваши уловки. Расточительство тоже иногда точит камни, как вода... Затёк вместе со своими улыбками под мой лежачий камень – но тщетно. Ты вообще из другого романа. Меня уже несёт по течению. Всё дело в том, что я не умею плавать и выруливать, куда нужно. Вот и отдаюсь течению. Конечно, не совсем охотно. Иногда – совсем неохотно. А чаще – забыв о том, что неохотно. Боюсь, нахлынет волна – и меня выбросит далеко на берег, где уже никто не подберёт; только ногой, может, пнут. Хорошо, если в направлении тебя, вихрастый Ромео… Впрочем, важно ли это? Нет большой разницы, куда ты направляешься. Имеет значение лишь то, что в себе несёшь и как при этом изменяешься… А другие? Приходят и разбегаются снова. Жить-то придётся только с собой… Ёмко и лаконично, как заупокойное слово… «Предоставлена самой себе...» Смирись. Джульетта с завихрениями…
***
На небе, переча лету, разгулялась весна; кучевые раскололись, как льдины на реке, ни дать ни взять - облакоход. И погода ветреная, как блудница. Я бы запретила любую навигацию в этот день, но судьба знает, что творит. И не ошибается. Мне пришлось по делам поехать в другой город. Стою на переходе, сердце вдруг ёкнуло: «Смотри!» Оборачиваюсь: рядом Ромео. Третьего не дано: либо заговорить, запинаясь от несказáнного, либо дать тебе уйти. Кажется, сердце разобьётся на части, а мозг развалится пополам, так и не решив этой дилеммы… Робость здесь преступна. То ли эта мысль, то ли само провидение подстёгивает бичом, и я делаю шаг в твою сторону. И тут же готова расплакаться от счастья, благодарить все силы небесные… Ты смотришь на меня! И не отворачиваешься… В родном городе было бы глупо спрашивать дорогу, но здесь это не только уместно, но даже может меня спасти. Мужчины так любят почувствовать своё превосходство в познаниях… Я дам тебе такой шанс!
Продолжение по заявкам
