Генеральский рецепт

   Бежевый глиняный горшок с выдавленным образом спящей совы, отбрасывал размытую тень на деревянный подоконник. Его покрасили белой краской много лет назад, во время сильной грозы. Время, солнце, и ветер из раскрытого окна сделали своё дело. Если закрыть глаза и провести ладонью вдоль подоконника, создаётся иллюзия того, что вы гладите луну или кусочек окаменевшего маасдама. В воздухе витает терпкий запах герани, её красные цветочки напоминают раскаленные капельки лавы, выброшенные на волю извержением вулкана.
  В первый день лета муравей лежал, прислонившись к стеблю герани и грелся. Лучи солнца, пройдя сквозь запылённое стекло и зеленые листочки, падали на его худое тело изумрудным тончайшим одеялом. Всю свою жизнь муравей прожил в горшке, в небольшой норе у корней. Глиняные коричневые стенки горшка были для него китайской стеной, отгораживающей от невидимых врагов и всего остального мира. Единственным другом муравья была рыба, а точнее половина, а если уж совсем точно, то её голова и часть тела до спинного плавника. Рыба висела в рамочке над горшком и была небрежно нарисована, синим химическим карандашом. Вместо естественного продолжения рыбы - от её спинного плавника и до самого края листа тянулась утончающаяся с расстоянием линия. Множество дней и ночей напролет муравей и рыба рассуждали о том, к какому виду она относится. Со временем, муравей научился угадывать мечтательное настроение рыбы и говорил, что она, скорее всего грациозная форель или барабулька, хотя на лицо было сходство с обычной речной плотвой.
  Сейчас рыба спала, судя по всему ей опять снился сон, что она плавает, а может даже и летает, ведь есть летучие рыбы. Муравей, пригретый летним солнцем, тоже начинал дремать, его глаза мечтательно сузились так, что он был похож на новый вид китайских улыбающихся муравьев.
  Ж-ж-ж-ж, странный журчащий звук. Муравей повернул голову, слегка приоткрыл глаза и обомлел – рядом с его норой стоял огромный волосатый шмель и мочился на ствол герани.
  Эээ, уважаемый это моя герань, что вы делаете!? – воскликнул муравей.
  Прости дружище, но я не долетел и мне показалось, что твоя пальма требует срочного полива – произнес шмель, продолжая орошение.
  Муравей яростно пнул маленький камешек, шмель был слишком огромен. Наконец фонтан иссяк, шмель повернулся и пошатывающейся походкой пошел в сторону муравья.
  А ну проваливай отсюда, я океанская рыба-пила! Я шмелями завтракаю! – прокричала проснувшаяся от происходящего рыбья голова.
  Шмель остановился, взглянул на рыбу, затем послюнявил крыло и выставил его в сторону, словно определял направление ветра.
  - Тоже мне рыба-пила, что я плотву не видел чтоль. Но ты мне, вяленная-недорисованная, подсказала отличную идею. Рыба-пила, говоришь – ответил шмель и засмеялся, затем посмотрел на муравья и задорно гаркнул – Эй, муравей! За то, что я .. скажем так немного расшатал калитку в твоём доме, открою тебе фамильный секрет. Мой дед был генеральским шмелем еще при царском режиме. Сам понимаешь, генералы в то время всякую бормотуху не пили. Запоминай, берёшь литр мёда, нагреваешь его, но не сильно, так чтобы был тёплый. Потом смешиваешь с литром спирта и все это перемешиваешь хорошенько, в конце добавляешь стаканчик сухого белого винца и снова перемешиваешь – сказал шмель и мечтательно закатил глаза.
  Муравей не знал, что и сказать, ведь рецепт был очень интересным, да и герань, если признаться уже давно засыхала. Поэтому он не нашел ничего лучше чем ответить – Спасибо, будете в наших краях, залетайте!
  - Обязательно, только я в сторону вашего дурдома не часто летаю. Ходят слухи, что ваши пациенты шмелям крылья обрывают. Ну, бывай, муравей, и ты плотва! – ответил шмель и взлетел.
  Нарисованная рыбья голова презрительно хмыкнула и сделала вид, что не слышит. Шмель был стар и плохо видел, два раза не найдя открытую форточку он с треском врезался лбом в стекло. Затем разозлившись, набрал скорость, но так и не смог пробить стекло. Когда его мохнатое тело коснулось белой лунной поверхности подоконника, он уже был в объятьях своего деда, на нем были генеральские погоны.
  Клара Захаровна! Захаровна! - кричала Даная, пухленькая женщина в белой одежде медицинской сестры. Такие женщины в СССР рождались прямо на складе магазина №2 или овощебазе. Ей было к лицу весло и белая огромная пилотка петушком – атрибут повелительницы кулинарии.
  Клара Захаровна, вот вы где! Давайте уберем с окна эту вонючую герань, у меня от неё уже голова болит! – воскликнула Даная в белом халате.
  Бюст Клары Захаровны, был словно Астрахань. Также тепло и большие арбузы. Поправив очки на переносице, она гнусаво ответила – убирайте, он все равно уже списан с баланса больницы.
  Третий этаж. Под окном стоит синий мусорный контейнер, словно внебрачный ребенок Оптимуса Прайма с диагнозом Дауна – он смотрит в небо, раскрыв свой беззубый рот. Пухлая рука Данаи схватила горшок с геранью и, прицелившись, кинула. Горшок, не попав в контейнер, разбился об асфальт, разрисовав его грязными брызгами. Рассердившись своему промаху Даная, смахнула тельце шмеля с подоконника, скомкала рисунок с рыбой и выбросила в окно.
  Смеркалось, на асфальте, рядом с осколками горшка лежали безжизненные тела муравья и шмеля. Листочек с нарисованной рыбой плавал в мутной луже, она впервые плавала наяву. Карандаш постепенно растворялся в воде, унося в страну забвения рыбу нарисованную сумасшедшим, а вместе с ней и последние знания о генеральском рецепте медовухи.