Океан у стен Кремля

Вот и пришло наконец лето! Красотища! Океан, солнце, горы, реки, озера… Одним словом Ванкувер.

Все-таки климат определяет сознание. Вот определяет и все!

А был бы океан у стен Кремля.
Понятно, что нет оснований для
Немыслимой такой метаморфозы.

Привычному порядку нет угрозы.
Июньский полдень, душная жара,
С волненьем ждёт курантов детвора.

Все взоры на часы, еще мгновенье,
И площадь принимает положение
Спиной к торговле и лицом к стене.

Куранты бьют. Плывут по всей стране
Державные раскатистые звоны.
Всё как всегда. Всё, как во время оны.

Прошедший век не много изменил,
Ну разве, что на стенах нет белил,
Да герб имперский заменён звездою.

И я когда-то мамой молодою
На эту площадь тоже был водим,
И тоже ждал курантов недвижим.

Я помню, как мой упирался взор
В бойницами украшенный забор
И в пирамидку с буковками ЛЕНИН.

Стояли часовые на ступени,
Маршировал на смену караул
И в чёрных сапогах носок тянул.

Ах, как мне эти нравились курсанты,
Штыки, фуражки, ружья, аксельбанты.
Я сам тогда любил маршировать.

В толпе мужчины, действию подстать,
По швам держали руки и, не горбясь,
На мятых лицах выражали гордость.

И я был горд, хотя и был так мал.
Я, как смышлёный мальчик, понимал,
Что это место всех других важнее.

Нас так учили взрослые, вернее,
Мы вместе проходили этот класс —
Там за стеною что-то больше нас.

Кремль, в сущности ведь, атрибут не власти,
А нечто большего, чего мы — части,
Архитектурный архетип страны.

Наш страх и непризнание вины,
Извечное равнение налево,
И слог высокий в оправданье хлева.

Вся эта матрица под звон колоколов
Передаётся тысяче голов,
Мутирует и разрушает гены.

Опасно для людей смотреть на стены.
Так просто оказаться взаперти,
Откуда никому нельзя уйти.

Но не сегодня. Слышите, вдали́
Прибоя шум, крикливых чаек стоны,
Гудят на дальнем рейде корабли,
Лужёные басы и баритоны.

Над вотчиной напыщенных князей
Жизнь завела иную фонограмму.
И площадь Красную, и всех кто был на ней,
Как отпустило. Мальчик тянет маму

Туда! Быстрей! Они почти бегут
По мостовой Васильевского спуска.
И мама, запыхавшись на ходу,
Расстёгивает пуговку на блузке,

Потом снимает туфли, босиком,
Пытается поспеть за прытью детской.
Уже недалеко, там за углом,
За красным бо́ком башни Москворецкой.

Там Океан! Насколько хватит глаз,
Живой воды сверкают кладовые.
Блестит волна, как голубой топаз,
И в брызги рассыпается цветные.

Солёный ветер, голову кружит,
Приносит звук неведомых наречий,
Как будто стран далёких миражи
От горизонта к нам плывут навстречу.

Я слышу песни девушек, светло
И вдохновенно выводящих кварту
На дальних островах, что только по
Случайности нанесены на карту.

Они поют в тропическом саду
В тени дере́в опутанных вьюнами
И маленькими ручками ведут
Как будто дирижируют волнами.

Я в ветре этом слышу голоса
Уставших моряков в каюте тесной
Когда они, упав на паруса,
Протяжную затягивают песню.

Про то, как трудно удержать штурвал
На вахте стоя в штормовом ненастье,
Когда сбивает с ног девятый вал,
И колокол звенит и стонут снасти.

Я слышу скрежет ледяных громад,
На ледниках в арктических широтах,
И стрекотанье луговых цикад,
И хор лягушек в торфяных болотах.

Всегда, когда стою на берегу
Нисходит эта чувственность, которой
Я отдаюсь сполна и не могу
Глаз оторвать от водного простора.

Я вижу там, в далёком далеке,
По тонкому очерченному кругу,
Вода и небо, как щекой к щеке,
Любовно прижимаются друг к другу.

Когда так просто видеть далеко,
Уже не остаётся оправданья
Не замечать того, как велико
И вдохновенно чудо мироздания.

Так понимаешь существом своим,
Ту истину, которая не но́ва,
Смешны потуги выглядеть большим
В присутствии действительно большого.

Все построенья наши часто лишь –
Цветные башенки, и многого не стоят,
Но на руках у матери малыш
Уже вдохнул солёного настоя.

Огромный мир ему в подарок дан,
Как весть благая от первопричины.
Внимая он глядит на океан
Спокойным взглядом взрослого мужчины.