Среди неведомых тропин,
на перекрёстке среди елей,
что упираются костьми
в живот небесный понедельно,
сидел один в молчанье томном
волк,
о нём мы скажем поподробней.
Среди некошенных травин
на тверди древностью покорной
волк был один и нелюдим,
и неволчим,
и сыт, и гладен словно ворон,
добычу кто в когтях несёт,
ещё вкусить её не смея,
но предвкушая велик пир.
Но то был ворон,
волку слово:
«Я жил. Я умер. Вновь воскрес.
Закон я волчий чтил умело.
Я в тёмной ночи мощно выл
и зайца гнал, и охранял свои уделы.
Моя шерсть сединой пошла,
цвет серебра мне не приятен.
Вот злата блеск, - другая песнь,
и звон монеты был бы кстати...
На перекрёстке я сижу,
хвост в прошлом, нос мокрее лужи.
В грядущее думно гляжу, -
как с тягою небесной сдюжить?!
Мой нюх с летами поострел,
с зимами стал славно калёным,
добычу чую впереди,
подзасиделся я у дома!
Здесь ели колют небеса,
впиваются костьми упорно.
Свежа здесь память про беса,
дрожал который у костра,
завидев тень лишь вольна волка.
Здесь шепчет мудрая трава
пути и сроки для походов,
и вот сей час слышу слова,
зовущие меня в дорогу.»
Ночь покрывалом бранным кроет.
Звёзды желаньями шумят.
А волк упорною стрелою
к цели стремится на закат.
Долга ли дальняя дорога?
Сколь близок сердца родный шаг?
Познать сие не каждый сможет, -
лишь тот, кто обратится вспять!
Ударил волк о земь собою
и обернулся в тот же миг
он витязем. Хорош собою.
Блестит кольчуга. Меч блестит!
Идя в края людского нрава
не гоже шерсть и хвост иметь,
согласно писанного права, -
лишь ложка да скупая снедь.
Неподалёку деревушка,
там брёвнышки лежат костьми,
там печи сложены умело,
свечою чищены углы.
Водицы колодёзной витязь
испил, с дороги ободрясь,
да ковш залил себе за ворот,
народу местному явясь.
Толпа мгновенно замолчала.
«Видали? Что это за пень,
что корни корчит не стесняясь
в сей дорб и прекрасен день?»
«Вам здравия желаю, люди!
Поклон он неба до земли!
Друзьями крепкими мы будем
к закату, счёт ведя с зари.
Путь долгий я держал доселе,
пришёл к вам я из-за черты,
чтобы в поисках златой монеты
свести начала и концы.
Скажите мне, честные люди,
где мне найти купца сей миг?
Он явно знает цену цели,
и явно даст её достичь!»
Среди толпы, шагая важно,
купец, одежею богат,
в круг выходил, держася статно,
и молвил слово к слову в ряд:
«Здравия, путник, я желаю
тебе и торга по чести!
В ответ я щедро предлагаю
монеты звонкие мои!»
Витязь смотрел в купца упрямо,
взор проникал свободно в глубь,
внутри роскошного кафтана
узрев нагую сердца суть.
«Что ж, чую в тебе друга,
с таким дела вести я рад.
Будь добр, покажи скорее
звенящий гуслями товар!»
Купец, не молвя ни едина,
достал из сумки злата грудь
и путнику вручил в тот миг же, -
«Считай, ласкай, грызи, мой друг!»
Витязь прищурил глаз, как месяц.
Се злато не того ряда,
чей поиск начал недалече.
Что ж, пытка вовсе не беда!
Раскланившись по кругу низко,
влекомый поиском един
наш путник вновь в простор пустился, -
объехать он готов весь мир!
Долга ли долгая дорога?
Сколь близок сердца родный шаг?
Ответить нам помогут горы,
что в облаках дремуче спят.
Наш витязь уж среди ухабов,
срывая камнем кожи слой
за слоем движется к вершине,
он наг и голоден. Изгой…
Ах, каково это бывает,
оставив сплетни и совет,
когда лишь сердце точно знает,
поверить и пуститься в бег.
Мечта зовёт и манит сладко,
но с грузом прошлого хламья,
как прикоснуться к ней? Загадка…
А вот без хлама на «раз-два»!
Вот уж вершина рядом, близко,
рукой протянутой достать!
А как достиг, - всего лишь выступ,
ступенька, коих ещё ряд…
И так вершина за вершиной
куют характер меж собой,
был мальчик, - стал уже мужчина,
хранящий мудрость и покой.
Ужо смеркалось. Воздух плотный
стал холоднее и добрей.
Всплыл месяц-свет над горизонтом,
межуя звенья в цепи дней.
Долга ли долгая дорога?
Сколь близок сердца родный шаг?
Наш витязь видит в небе злато, -
жарит в груди, глаза горят!
Он руки тянет к неба своду,
он на мыски встаёт скорей, -
«Ах, месяц, мне даруй свободу
от старостью поросших дней!»
Но месяц молча смотрит с выси,
лишь улыбаяся слегка,
мол, ты давай-ка исхитрися,
меня коснулась чтоб рука!
«Ах, что же я в людском обличьи
за волчьей шерстяной мечтой
гоню себя. Ведь, право, глупо,
терять сноровку и покой.»
Сказал и оземь кинулся в тот миг,
и обратился волком вольным.
Из самых недр его груди
вой разразил раскатом грома!
И содрогнулася земля.
И улыбнулся месяц мило.
И протянул кусок себя,
погладив волка по загривку.
От злата волк расцвёл собой,
как в тот далёкий ясный день,
когда рождён он был с любовью.
Так явью стала сера тень…
Вдохнула идею муза Оленька, любимая жена.
Фон нарисован акриловой гуашью нашей дочерью, 7 лет.
Слушайте заветный ГОЛОС веков!
Критике, советам, похвале буду рад. Пишите в комментариях.
Впервые это стихотворение было размещено в творческой мастерской рода Мельниковых "По щучьему велению".
