Человек с аппаратом (фэнтези-2)

Через некоторое время я всё же сидел с мудрым ай-тишником за маленьким столом в моей непрезентабельной кухоньке за чашкой почти остывшего чая, но вместо самовара на столе доминировал тот самый злополучный аппарат, с которым я так неудачно «познакомился » в работе, – и мы дотошно разбирали с моим собеседником предназначение всех кнопок и рычажков этого хитроумного устройства. За пару недель я кое-как приучил свою руку, прихваченную щупальцем, не обращать особого внимания на фантомные ощущения захвата, – и сумел действовать ею в привычном для себя режиме, просто контролируя это с чуть большей сосредоточенностью. Решил пока не говорить о своей проблеме ни с кем.

Я ведь понимал, что в реальности никто меня за руку не схватил, но фантомное ощущение осталось настолько чувствительным, что страх неизвестности преследует меня до сих пор. Говорить об этом с нынешним гостем я пока не решился, потому что почувствовал в нём некоторый налёт превосходства надо мной, как технического гуру над профаном. Недолюбливаю, честно говоря, я такую человеческую гордыню, как если бы я гордился перед ним же своей поэтической способностью лишь только потому, что он почему-то лишён такого дарования, несмотря на свою техническую башковитость…

Сидели мы долго и порядком устали, и мне стало казаться, что со мной это уже было когда-то, хотя и очень давно, словно в какой-то другой, позабытой жизни.

• Что, вспомнилось что-то… волнующее? – спросил гость. Он сидел вполоборота ко мне, и на меня в этот момент не смотрел, а я не произнёс никакого звука, чтобы догадаться о моём воспоминании.
  – А как вы догадались?
• Да вот, благодаря нашему «герою», – кивнул гость на аппарат. – Он считывает не только «атомарное наслоение» на окружающей обстановке, но и флюиды человеческого настроения. Вот, посмотри сам! – И он повернул экран в мою сторону. – Это не что иное, как твоё потаённое настроение…

На этот раз экран не только не был матово-замутнённым, но очень ясным и чистым, как вымытое оконное стекло в праздничный день! Зримое пространство переливалось выпуклыми красками невиданной доселе палитры, которая сразу же захватила мой мозг! Экран переливался несказанными красотами, словно некая абстрактная живопись превратилась в настроенческую волну прибоя – и в равномерном ритме набегала на устье экрана, готовая, как мне показалось, вырваться в трёхмерный объём помещения и заполнить собою всё вокруг меня!
Меня же настойчиво уносило в прошлое, и даже дальше, за его незримые пределы, где мне становилось необыкновенно хорошо, грустно и отрадно одновременно, – и я выдержал этой высокой и тонкой муки от силы минуты две, не больше. Прикрыв глаза ладонью, я с большим волнением вымолвил прерывистым полушёпотом:

• Это какое-то невозможное волшебство, дивное диво наяву! Неужели аппарат способен и НА ЭТО?

Внезапно сняв ладонь с моих полуприкрытых глаз, я успел увидеть на самодовольном лице гостя, застигнутого врасплох, такое превосходительное выражение откровенной гордыни, что мне стало и смешно, и страшно от этого неожиданного, дикого оксюморона!
На интуитивном уровне я отчётливо почувствовал, что этот конкретный человек, с его человеческим нутром, способен при определённых обстоятельствах не только унизить любого человека, но и убить несчастного, если это реально послужит горделивцу, его гипертрофированному ЧЕСТОЛЮБИЮ и САМООБОЖАНИЮ!

Придав своему голосу привычное звучание по жизни, я как можно спокойнее сказал, что время позднее, и пора расходиться, тем более каждый из нас не на шутку устал сегодня. Слегка разочарованный «спец» полупрезрительным тоном произнёс:

• И даже не спросишь, как достигать этого волшебного эффекта от аппарата?

• Вы правы… замечание справедливое… Как же достигается… этот невероятный эффект?

• Об этом – в другой раз, если позовёшь. Даже и оплаты не нужно будет!

И посетитель тут же ушёл. А я упал на кровать, буквально проваливаясь в могучий сон…

Мне приснилось, что я прохожу сквозь белоснежный, цветущий сад, когда-то терпеливо засаженный руками моего молодого отца, пришедшего с войны, – и каждое деревце вишни, черешни и тонкого чернослива уважительно кланяется мне, словно это я герой войны и садового процветания! А родители в соответствующей экипировке и с дымарём в руках вынимают рамки из улья в самом конце сада, и я уже знаю, что к вечернему доению коровы на столе будет самый свежий и ароматный мёд под лёгкой марлей, но я не удержусь, и, приподняв краешек марли, вздохну полной грудью над самым натуральным, сладостным счастьем!

Пока я шёл по саду, ко мне слетались диковинные птицы в ярком оперении, и садились мне в ладони и даже на плечи, и мама восклицала издалека:

• А што ето за ангел такой иде к нашему краю? Близко ня подходи, пчёлы могут покусать…

Мамин голос, немного искажённый сеткой, звучал для меня настоящей музыкой, не сравнимой ни с чем! Её давно уже нет на свете, но голос мамы остался в июньском чарующем воздухе навсегда, и теперь долетел до меня во сне на несколько мгновений. Эта музыкальность проявлялась у мамы во всём, она могла звонко и красиво петь, особенно народные песни, несравненно читала стихи на белорусском языке, и к её чтению прибавлялась удивительная музыка белорусского «размовления»...

Голос отца мне почти не вспомнился, только его неодолимый кашель заядлого курильщика «Беломора». Но даже кашель, как часть отцовского голоса, мне бесконечно дорог и памятен всю жизнь…

Когда я проснулся поздним утром, я не вспомнил увиденный сон, а перед взором неустранимо торчала самодовольная рожа вчерашнего гостя!