Кащеева жена разорвалась на кофе. Разлилась. Рассыпалась. Смешалась с сахаром, корицей, мускатом, кардамоном, черным перцем, чихнула и разлетелась во все стороны. Сидевший за столом Кащей недовольно прищелкнул языком, вытащил совок, собрал на него просыпанный кофе и аккуратно ссыпал через сито в две турочки, оставив щепотку на совке. Наугад выбрал с полки в шкафу две колбы: одну с надписью «Дядя Коля, водитель, 31.07.1953 — 28.03.2016», вторую — «Софья Сергеевна, коллекционер-нумизмат, 17.10.1977 — 04.05.2017». Капнул в первую турку дядю Колю, во вторую Софью Сергеевну, и поставил кофе на плиту.
Положил совок на стул, сам сел обратно за стол и махнул рукой в сторону совка. На стуле, верхом на совке, образовалась Кащеева жена.
— Сколько раз просила, убирай совок, — буркнула она, вставая со стула. — Мог ведь?
— Сколько раз говорил – не добавляй перец, раз чихаешь от него, — возразил Кащей.—Ты рассыпаешься, а собирать мне.
— Тогда возьми на себя материализацию кофе. Превращаться, конечно, освежает с утра, но ты ведь меня с мусором мешаешь, потом полдня его из волос вытаскиваю.
— Кофе карауль, а то заново материализовывать придется.
— Ты хотя бы запомнил, какой чей? Нумизмат?! Я это не буду.
— В левой дядя Коля, в правой Софья Сергеевна. Нумизмат приятнее, чем водитель. Софья Сергеевна уж наверное приличный покупала.
Пили кофе в молчании.
От звонка будильника Кащеева жена открыла глаза. Свесила ноги с теплой лежанки в кабине дальнобойщика, пересела на сиденье, взяла пластиковую бутылку с водой из-под бардачка, открыла дверь, высунулась наружу и умылась, плеща на ладони и пофыркивая. Пригладив седеющую голову, посмотрелась в зеркало. Оттуда ей сонно ухмылялась припухшая и небритая физиономия водителя дяди Коли. Дядя Коля поставил на горелку закопченный чайник. Отломил пару ломтей батона, накромсал толстых кругов вареной колбасы, купленной ночью в магазине на автостоянке. Насыпал три ложки «нескафе» и две сахара в красную пластиковую кружку, плеснул кипятка. Откусил бутерброд, хлебнул горячего сладкого кофе и откинулся на кресло. Тугой пивной живот блаженно заурчал, и дядя Коля доброжелательно его похлопал. Перед окном кабины разгоралось солнце, по асфальту катилось его сияние, камешки золотились и теплели. Со светящейся листвы деревьев сыпалась роса. Рассвет, думала Кащеева жена, вот он какой бывает. Пока кофе дальнобойщика дяди Коли лидирует по эмоциональной насыщенности. И честно выполняет свою функцию — задушевно разбудить.
Она вглядывается в кружку, на дне которой медным озерцом переливается кофе вперемешку с крошечными сахарными кубиками. Под взглядом Кащеевой жены озерцо поднимается, внутри него закручиваются волны, поверхность превращается в водоворот, похожий на жидкую линзу. В этой линзе дядя Коля сужается и растягивается, кабина расплывается, по ней потеками стремительно струятся небо, асфальт и древесная зелень. Лимонными пятнами краски в линзу брызжет солнце. Последнее, что успевает подумать жизнерадостный водитель: «Сейчас бы еще яишенки, и совсем з…».
Кащей уже вернулся из кофейных воспоминаний Софьи Сергеевны. И, судя по его лицу, остался от них не в восторге.
— Ее заело, — сообщил он жене, — на Тютчеве. «Душа моя, Элизиум теней...»!
Кащеева жена хмыкнула.
— А кроме Тютчева?
— Сносно, но хотелось бы более жизнеутверждающий кофе. Не обязательно утренний. Ночной тоже сошел бы. Программисты хорошо по ночам кофе пьют, когда дедлайны сдают. Как в последний раз. Очень бодрит. А водитель твой как?
— Отлично пошел! Прямо жить захотелось.
— Значит, дядя Коля, водитель… Тогда нацеди у него еще воспоминаний на воду, с запасом, литра полтора. А Софью Сергеевну на черный день оставим. А то с ее кофе, честно говоря, проще повеситься, чем взбодриться. Пьет и страдает, думает о высоком. Неужели нумизматика так влияет на женщин среднего возраста?
За мытьем турок и чашек Кащеева жена размышляет о том, что люди до крайности небрежно относятся к своим чувствам и ощущениям. И ведь не в составе кофе дело. Пивала она и знаменитые в человеческом мире марки, пробовала разные сорта, любого помола, просила людей вспомнить и смешанные, и со специями, и с пирожными, и с советскими папиросами, и с ликером, и с кубинскими сигарами…
Да ведь людям что в лоб, что по лбу – полчаса варят кофе, колдуют над ним, Кащеева жена ждет, они туда маршмеллоу сыплют пачками, а как до дела дойдет – так чашки бросаются фотографировать. И остается она без кофе – разве можно пить сжиженный эгоцентризм? А то дуют литрами из кофемашин на работе, чашку за чашкой, пока до тахикардии не дойдет. Без удовольствия, лишь бы кофеин в кровь поступал. То ли дело дядя Коля: ему каждый глоток за счастье, особенно под вареную колбаску.
Кащеева жена рассеянно выбирает из волос мусор с совочка.
— Я давно хочу попробовать лавандовый РАФ! — кричит она в соседнюю залу. — Ты не помнишь, кто у нас из молодежи последним прибыл? Из девочек?
Текст является собственностью художественного проекта "Кащеевы байки".
Автор иллюстрации - Настя Яцхей
Все права защищены.
