Мой папаша — Чарльз Линдон — рано приучил меня к охоте. Это было его главным развлечением в те редкие дни, когда он не пропадал пропадом в своих рабочих апартаментах, куда без разрешения ни я, ни мама не смели заходить. Он стремился сделать из меня своё подобие, но тогда и вообразить не мог, как сильно я его превзойду благодаря нашей общей страсти, моему дьявольскому везению и успехам науки.
В день, когда мне исполнилось семь лет, отец разбудил меня до рассвета и объявил получасовую готовность: мне следовало умыться, позавтракать и полностью одеться для дальней прогулки. Когда я, уже собранный, спустился в гараж, он уложил в багажник машины зачехленное ружье, кейс с патронами, сумку-холодильник и несколько чучел уток и гусей, которых я принял тогда за живых, но почему-то спящих птиц. Некоторые дела отец никогда не доверял ни роботам, ни слугам: так, сборы на охоту были тем священным ритуалом, исполнять который полагалось только самостоятельно.
Машину он выбрал на мой тогдашний взгляд, неприглядную; она походила на неуклюжий ящик на колесах, не сияла под солнцем и не манила глубокой матовой чернотой или загадочной синевой. Со стороны можно было подумать, что из этого пыльного драндулета вот-вот посыпятся в разные стороны болты да гайки. На самом же деле он оказался оснащен так, как я привык: автопилот, климат-контроль с регулятором влажности воздуха, кресла с массажем (хоть и обтянутые грубыми тряпичными чехлами) и бронированные стекла. Я попросил отца выдать мне смарт-очки, потому что хотел досмотреть в дороге мультик про нашествие инопланетян, но тот сказал, что мультики — это для дома. А здесь, в дороге, я должен разговаривать с ним, посматривать по сторонам и подмечать все необычное, хотя мне было сложно понять, что интересного можно увидеть на шоссе.
Чтобы увидеть, нужно иметь привычку вглядываться, - сказал отец.
Кстати, ты задумывался, почему вдруг мы сдались каким-то инопланетянам? Ты сам часто завоевываешь улиток там или муравьёв? - добавил он.
-А если им взбредет в голову поохотиться на нас? Как ты охотишься на волков и медведей?
-Ха, а ты умеешь задавать вопросы! - сказав это, отец потрепал меня по волосам. Он словно взял за правило прикасаться ко мне лишь тогда, когда я делал или говорил что-то исключительно для него приятное. А я в ту пору и не знал, что это такое — уметь задавать вопросы. Даже не думал, что это еще и уметь надо... - Но даже тогда им не резон истреблять всех до единого. Иначе не на кого станет охотиться. Лично я подозреваю, что инопланетным охотникам нужны куда более крупные и опасные твари, за которыми можно гоняться по всей Галактике. А мы Марс осваиваем едва-едва...
Дорога то петляла меж холмов, то на многие километры тянулась прямо, мимо станций подзарядки «Линдон Пауэр», мерцающих огнями мотелей, закусочных и редких бензоколонок, по большей части навеки закрытых. Помню, отец, указывал мне на них и посмеивался: «Когда-то наш дальний предок, зверек размером с крысу, вытеснил тираннозавров. И где теперь те тираннозавры?»
-За нами хвост, - сказал я, гордый тем, что смог по случаю ввернуть фразу, подслушанную в кинофильме. - Они нам отомстить хотят, эти самые тираннозавры, да?
За нами и вправду всю дорогу следовал «дом на колесах», двигаясь куда быстрее, чем «дома на колесах» обычно ездят.
-Глупый, это охрана.
-А почему в такой странной машине?
-Чтобы внимания не привлекать. Для всех остальных мы самые обычные люди.
Меня как любителя шпионских фильмов эта игра привела в восторг. К тому же, я никогда раньше не отъезжал от нашего поместья так далеко. Именно тогда я впервые увидел, как отец ведет автомобиль по-старинке, самостоятельно, не опасаясь быть осмеянным другими. Никогда, говорил он, нельзя полностью отдавать контроль над своей жизнью — ни другим людям, ни даже самым умным машинам. Тот, кто ходит своими ногами, всегда будет иметь преимущество над тем, кто разучился это делать. Тот, кто научился добывать огонь из стекла или палок, сильнее того, кто никогда не видел живого огня, пусть даже последних большинство. Тот, кто умеет охотиться, всегда в выигрыше перед тем, кто не умеет. Я слушал отца с восхищением и верил, что ему действительно есть дело до меня — ребенка и просто человека, а не наследника «Линдон Пауэр».
Мы позабыли свою дикую, животную сущность, говорил отец, а вместе с ней стали утрачивать и человеческие черты. На мой вопрос, как так могло произойти, он пообещал свозить меня в «обычную школу» и познакомить с её учениками — но через пару-тройку лет, когда я немного подрасту.
-А разве моя школа — не обычная? - спросил я.
-Обычная — для таких, как мы. - пояснил отец, заговорщицки подмигнув. - Только вот мы не вполне обычные люди. Можно сказать — последние из оставшихся настоящих людей.
Я не понял последней фразы, но переспрашивать не осмелился.
Наконец, бетонные короба бесконечных торговых центров, автомастерские, мотели и придорожные фастфуды самых невероятных конструкций вроде гигантского розового кролика или столь же гигантского яйца, лежащего на боку, уступили место жёлтым полям, в глубине которых виднелись какие-то промышленные сооружения. Отец сказал, что это фермы, где выращивают скот, но я не заметил, чтобы хоть одно животное паслось под открытым небом.
-Они не пасутся, - сказал отец. - Они всегда взаперти. Те фермы, где коровы гуляют, можно по пальцам пересчитать.
-А почему так?
-Земля дорогая.
-Но ведь её сколько угодно! - возмутился я.
-Нет земли без господина. Даже если на ней ничего не стоит.
Машина снова повернула, и вот, справа и слева нас обступили деревья и кустарники — так, что стало почти темно. Несколько минут спустя мы остановились перед металлическими воротами; выйдя из машины, отец приложил к ридеру на створке ладонь и набрал на кодовом замке цифры.
Вот, наконец, мы остановились перед высокой стеной тёмного леса я выскочил из машины, чтобы полюбоваться на могучие деревья, колоннами подпиравшие небо; некоторое время спустя подъехали и охранники, одетые как обычные туристы. После того, как подлетевший беспилотник отсканировал сетчатки наших глаз, я сменил одежду и обувь на те, что взял для меня с собой отец — толстую куртку и брюки камуфляжной расцветки, а также пару резиновых сапог — ужасно длинных, словно женские чулки. Для пущей важности отец водрузил мне на голову ковбойскую шляпу, и я запрыгал от восторга. Глава «Линдон Пауэр» оборвал мои вопли, сказав, что охота — совсем не то мероприятие, на котором бегают, прыгают и орут. Я, в свою очередь, спросил, когда набегут волки. Получив ответ, что начинать придется с птиц, я разочаровался во всем мероприятии. На моей памяти на птиц отец никогда не охотился, признавая в качестве дичи лишь крупных и зачастую опасных зверей.
Поверхность под ногами оказалась ужасно неровной — сплошные выступы, ямы, коряги и камни, подушечки мха, зыбкая мягкость прелой листвы, в которой тонула нога, неприятная жирность грязи. Совсем не ровные дорожки нашего парка, посыпанные мелким гравием и ракушками. Я заново учился ходить и казалось, тут это легче на четырех ногах, никак не на двух.
Узкая песчаная тропа, на которой мы очутились, круто спускалась вниз среди кустов барбариса с продолговатыми рубинами ягод и травы в мой рост высотой. Она вывела нас к озеру, которое в этот пасмурный октябрьский день выглядело почти чёрным. Его зеркальная поверхность слегка подрагивала под набегавшим ветерком, холодившим нос и кончики пальцев.
Затаив дыхание, я наблюдал, как он выбирает место, чтобы засесть там с ружьём. Дичь вовсе не торопилась ни скакать под нашими ногами, ни носиться над головой. Её нужно было приманивать, расставив на воде те самые чучела, дожидаться в скрадке-лежаке, не смея лишний раз пошевелиться, и лишь тогда — спокойно, без суеты и без спешки, стрелять. Тогда я еще не понимал всех этих удовольствий, но, стремясь во всем подражать отцу, всеми силами притворялся заинтересованным, ожидая, когда, наконец, он хотя бы на несколько секунд даст мне подержать винтовку, которую он сам так часто называл главным достоянием свободного человека.
Когда в прибрежные заросли с криком упал наш первый гусь — красавец с длинной чёрной шеей, интерес вспыхнул по-настоящему. Я подскочил и, хлюпая водой, опрометью кинулся в камыши, чтобы схватить добычу и принести отцу. Мне не хотелось, чтобы первым стал кто-то из охранников (они и не собирались, но я этого не знал). Но меня ждал неприятный сюрприз: птица не лежала бездыханной в ожидании, когда ее подберут, а хлопала крылом, раскрывала клюв и злобно шипела в мою сторону, а я ходил из стороны в сторону, увязая в жирном прибрежном иле, и не знал, как подступиться к добыче. То, что гусь оказался живым и окрашивал кровью воду вокруг себя, довольно сильно меня напугало.
Подошедший отец решил проблему, свернув птице шею, после чего она сразу перестала трепыхаться и замерла с приоткрытым клювом, а я зачем-то позорно разревелся. Глава «Линдон Пауэр» не стал мне за это выговаривать и лишь велел мне убрать нашу добычу в сумку, но я физически ощущал волны недовольства, которые от него исходили. Тоже ещё: впервые доверили серьезное, мужское дело, а он сопли пускает, словно не на охоту пришел, а на балет с умирающим лебедем.
До того, как стемнело, папаша добыл еще одного гуся, и этого я подобрал порасторопнее: на счастье, птица оказалась неподвижной, как сухой пень, и глаза ее были закрыты.
-А ты молодец, уже не боишься, - похвалил отец, снял шляпу и повесил её на сук. - .
Мы отошли, наверное, на тридцать метров от дерева, где висела шляпа, и я почувствовал на своих руках холодную тяжесть отцовского «Винчестера». Ого! Как держать ровно такую махину, когда руки под ней трясутся?
Отдачи не бойся. Приклад упри в плечо сильнее. Не упрешь — выбьет плечо к чёртовой матери, и я тут буду не при чём - сказал отец.
Я вжал приклад до боли, прицелился так, как он меня учил, снял ружье с предохранителя и нажал спусковой крючок. То ли резко нажал, то ли руки все-таки дрогнули под непривычным весом оружия. Грянул выстрел, с непривычки промчалась по телу дрожь, отдача сильно толкнула меня назад, но шляпа осталась висеть на дереве.
-Ты у меня охотник или дичь? - усмехнулся отец. - Соберись, это же просто!
Мои пальцы налились холодом, шум собственного дыхания отвлекал. Я отдал бы все свои игрушки, всю свою комнату, да что там — весь дом за то, чтобы отец не смотрел на меня так пристально. Как можно сосредоточиться под этим тяжёлым взглядом? Выстрел! И снова в «молоко».
-Хочешь подойти поближе?
-Нет! - прорычал я. Упрощение задачи унизило бы меня сильнее любых насмешек.
-Тогда не дёргай крючок, а мягко поведи на себя.
«Сейчас или никогда!» - сказал я себе, замедлил дыхание, прицелился и сделал так, как сказал отец — медленно и плавно потянув крючок фалангой пальца. На этот раз я даже не заметил удара прикладом в плечо, потому что продырявленная шляпа слетела-таки на траву. Не в силах поверить в такой успех, я поставил ружье на предохранитель и подбежал, чтобы убедиться: мишень сбита.
Да ты у меня Соколиный Глаз! В следующий раз попробуешь на лету.
А это как?
Смотришь, куда летит шляпа, и стреляешь с опережением — до того, как мишень в прицел попадет. Тут долго выжидать нельзя: опоздаешь.
Дай мне попробовать!
-Уже не сегодня. - по голосу отца я понял, что дальше упрашивать бесполезно: придется терзаться в ожидании следующих выходных.
Налетел прохладный ветер, пустив мелкую рябь по воде, зашелестел длинными острыми листьями камыша. Уже на пути к машине я прислушался, как шумят деревья и одиноко стрекочет кузнечик среди травы. Раньше я всего этого просто не замечал, а теперь они со мной говорили.
На следующий день отец улетел по делам в Китай и отстутствовал целых восемь дней, так что мне пришлось изрядно помучиться ожиданием; в охотничьих угодьях я оказался только через выходные. Вновь потребовалось две неудачных попытки, прежде чем я смог поразить летящую мишень — новую шляпу, копию предыдущей. И хотя папаша, как всегда, был скуп на похвалу, я заметил, как он оживился, как загорелись огоньки в его глазах- не ожидал, видать, что у меня получится так быстро. Повторить свой успех мне удалось лишь на седьмой попытке, но больше по этой шляпе я не промахивался. В этот раз мы провели на берегу озера целых два дня — с большим рыжим костром и ночевкой в палатке — и домой вернулись с пятью гусями. Когда раскаленный шар солнца погружался в воды озера, казалось — вот он, край земли, за которым ничего нет. Именно тогда я приручил огонь и научился разводить его без спичек — с помощью огнива, хоть и пришлось с ним долго помучиться. Я смотрел, как из крохотной искорки он превращается в пламя, пожирает сухую траву и хворост, набирает силу и начинает свой красивейший танец. Он гудел, трещал, шелестел, а значит, говорил со мной, как насекомые, как деревья. Я слушал уханье, щёлканье, стрекотание, свист, что доносились из лесной чащобы - и чувствовал себя первым человеком — ещё наполовину зверем, для которого эти звуки были не бессмыслицей, а целой историей. Телохранители по-прежнему были где-то поблизости, но мы не видели их и не слышали.
-Насквозь костром провоняли, - проворчала мать, встречая нас вечером воскресенья в холле, пропитанном запахом лаванды. На этой лаванде она была просто помешана, и аромат струился за нею словно шлейф. Тем не менее, я сказал, что костер пахнет лучше всего на свете.
Так кончилось детство. Игры, мультфильмы, футбол, катание на пони и прочая белиберда, которой я увлекался прежде, в одночасье стали просто жалкими. Наш огромный особняк день ото дня становился всё теснее, комната и вовсе жала, как ботинки, из которых вырос, и всякий раз, когда отец собирался на охоту, я увязывался за ним — глотнуть свободы. Он был чертовски доволен, что я полностью разделил его главное увлечение, но моим просьбам услать охрану прочь не уступал, что слегка портило атмосферу.
Я стал больше стараться в школе, ведь в награду отец пообещал отпустить меня в стрелковый клуб и продлевал мой абонемент всякий раз, когда я с отличием заканчивал семестр. Разумеется, больше всего я мечтал о собственном ружье, но всякий раз, когда я говорил об этом, отец отвечал: «Ты мог бы лучше заниматься в школе» или «Ты ещё плохо стреляешь», - даже после того, как в клубе я обогнал всех своих сверстников. Другой бы после такого вообще забросил бы это дело, но я не знал иного пути, как вперёд.
Незадолго до десятого дня рождения на меня обрушился сюрприз, хотя и давно обещанный, - день в загадочной «обычной школе». Утром отцу, как почти всегда, нужно было работать, и потому меня туда доставил шофер. Впрочем, тот лишь делал вид, что куда-то меня везёт: машиной управлял бортовой компьютер, а водитель находился в ней лишь для подстраховки — чтобы вместо школы я куда-нибудь не улизнул. Мы пронеслись по хайвею на уровне десятого — пятнадцатого этажа, затем спустились в лабиринты узких улиц, на которых, в тени чудовищных небоскребов, царил вечный полумрак. Когда я вышел из машины, передо мной растворились низкие ворота, и я увидел здание, напоминавшее груду хаотично поставленных друг на друга детских кубиков. Множество парней и девчонок моего возраста валялись на разноцветных пуфах во дворе, усаженном чахлыми деревцами. У всех были с собой планшеты, и ребята неотрывно смотрели на экран, время от времени тыкая в него пальцами.
Я подошёл к первому попавшемуся мальчику — высокому рыжему толстяку — и похлопал его по плечу. Тот сначала не реагировал, а затем дернулся, как от ожога, и недовольно на меня уставился.
-Что надо?
(продолжение следует)
