Осень цвета ноготков, или Почему плохо быть скелетом (часть 2)

Я безрезультатно пыталась найти поверхность, которая сошла бы мне за стол, чтобы я могла заполнить свой дневник. Вдоволь намучавшись, я решила последовать примеру Робекки и Рошель и пойти в библиотеку.

Прежде чем отправиться туда, мне пришлось выслушать от тренера Игоря трехминутную нотацию на тему того, где должны находиться освобожденные от занятий ученики во время урока, если только не в бассейне.

«Дал бог голос», - думала с перекошенной рожей я, слушая тренера и стараясь едва сдерживаться, чтобы не заткнуть себе уши. Или рот тренеру.

Потом я тихо поднималась по лестнице на третий этаж. Но, остановившись перед самыми дверьми библиотеки и услышав сдавленное хихиканье Робекки и Рошель, я внезапно поняла, что писать что-то в дневнике в присутствии этих девочек мне совершенно не хочется. И я просто села на широкий подоконник на втором этаже и открыла свой дневник, уложенный у себя на коленях.

Я хотела уже опустить свою шариковую ручку на белый лист бумаги, но потом в раздумии поднесла ручку к своим губам.

Наверное, я в первый раз не знаю, что написать.

Сегодня не было ничего особенного… кроме того странного случая в раздевалке.

Я помотала головой, отгоняя навязчивую мысль. А то еще чего не хватало.

Решив обойтись без каких-либо изысков в плане вступлений, я написала следующие строки, которые затем превратились в вескую причину для последующих моих размышлений и запросто перевернули мою жизнь с ног на голову…

«Казалось бы: будь собой, будь уникальный, будь монстром… Но почему-то делать этого в этой школе совершенно не хочется.

Сейчас осень. Я учусь здесь уже достаточно долго, чтобы понять, что никаких «родственных душ», кроме Дзенфайер и Клодин, мне тут уже и не найти. Меня это очень покоробило; то, что большинство девочек здесь думает исключительно о парнях и сплетнях, стало для меня полнейшей неожиданностью. Мне очень досадно осознавать, что никто в школе не думает о более серьезных вещах. К примеру, что ждет нас в будущем? Какими должны быть настоящие человеческие отношения? Почему я именно такой монстр, а не какой-либо иной, и как это влияет на мою жизнь: делает лучше или, наоборот, ухудшает?..

Ладно… А что я, собственно, хотела? Школы везде разные, но монстры в них одинаковые. Очень жаль осознавать, что мне с Дзенфайер, кажется, и здесь… не найдется места.

…А может, другие – Фрэнки, Катрин, Эбби, Рошель, Клео – не задумываются о своей природе, потому что такими, «живыми» монстрами быть намного лучше, чем, к примеру, скелетом?!

И правда… Раньше я не обращала на это внимание, но все они по-настоящему живые, и в итоге их всех ждет смерть. Конечно, некоторым – Дракулауре, Спектре и мне – это не грозит. Интересно, почему они не задумываются, что вечная жизнь – это не так хорошо, как может сперва показаться? Мы никогда не постареем. У нас не может быть детей. Смерть вообще не дает хоть как-то измениться.
Интересно, а они тоже когда-то были людьми и умерли, как я?

…Я помню этот день так, словно это было вчера. 1961 год. Мне было всего восемнадцать лет, и тогда я в одночасье стала знаменитой португальской моделью. Но вся сказка так же быстро кончилась, когда меня сбил поздно ночью пьяный водитель…

А через сорок пять лет, в 2006 году, мои останки извлечет из-под земли одна мексиканская семья скелетов, которая будет меня растить, как родную дочь. Их покорила моя короткая, грустная история, и они решили дать мне второй шанс, открыв для меня мир монстров, а также сделали еще один дорогой, очень большой подарок: они даровали мне вечную жизнь.

Когда я появилась в семье Калаверас, кроме меня у моих приемных родителей уже был сын, русский мальчик лет восьми, умерший по вине халатных врачей. А еще через полтора года после меня в семье появился Эцио, молодой человек не на много старше меня, умерший когда-то на войне. Сейчас он учится здесь вместе со мной, и он считает это огромной удачей…

Эти горькие воспоминания часто не дают мне уснуть. Вряд ли Спектра или Дракулаура чувствуют нечто подобное…»

Я оторвала шариковую ручку от холщевых листов, чувствуя, как слезы застилают глаза. «Не нужно плакать», - говорила себе я, и тем не менее не могла остановиться.

«Ладно… Не нужно больше вспоминать об этом.

Кроме этого, очень большого недостатка, есть еще. Во-первых, я никогда не смогу заниматься спортом, не смея рисковать своими хрупкими костями, перелом которых мне уже никто не сможет вылечить. Вот почему ко всем своим трещинкам я отношусь с особым трепетом. Во-вторых, одежда, которую я ношу, шьется исключительно на меня – точнее, я сама ее шью – и ни на кого больше. Это еще можно отнести к плюсам, но ведь то, что я абсолютно, совершенно плоская, значительно ухудшает ситуацию… И в-третьих, я никогда, никогда ничего не ем и совсем не сплю. Мне не знаком сладкий вкус, к примеру, фруктов. Я могу его только вспомнить… И мне не знакомо чувство, когда можно забыться обо всем во время сна».

Я поставила жирную точку в конце этого предложения и закрыла дневник. В этот момент прозвенел звонок.