Неистовые Виссарионовичи

Написав раз этак в пятнадцатый слово «Сталин» в тексте о начале киноленинианы (она как раз при Сталине и завертелась), я подумала, что надо бы его для разнообразия заменить кое-где на «Иосифа Виссарионовича». Но рука бойца колоть устала. Вместо этого я вспомнила, и не просто так, о сериале «Налёт»; не об отечественном, с Машковым, а об оригинальном, французском (недавно французы выпустили последний сезон). При усидчивости и долготерпении там можно не без некоторой оторопи обнаружить наших отечественных Виссарионовичей. Один из них даже Иосиф.

Сперва, как положено, преамбула. Сериал «Налёт» сочинён очень ловко и увлекательно. Смотреть приятно: уместное количество крови, пыток, расчленёнки, есть даже марсельская резня бензопилой. Персонажи роют друг другу ямы, один за другим в них сваливаются, выкарабкиваются, попадают в расставленные вокруг ям капканы и сваливаются в новые ямы, волоча капканы за собой. Выживают, конечно, не все, и бывает обидно: только к кому-нибудь привыкнешь, а ему уже голову оторвали. В общем, всё нормально.

Сериал повествует о борьбе преступных сообществ друг с другом и с грязными полицейскими, а также о борьбе грязных полицейских с другими грязными полицейскими. Иногда в буквальном смысле грязными: они как будто не моются (судя по тому, как они выглядят). Но это только кажется, что не моются; время от времени кто-нибудь из них идёт в душ или выходит из душа, и мы имеем удовольствие наблюдать голого полицейского в подробностях. Не знаю, относить ли этот натурализм к достоинствам фильма. Ладно, отнесу: есть любители.

Полицейские, хотя они и нарушают закон, молодцы. Потому что они делают это, задумываясь, а преступники — не задумываясь. Плохие полицейские убивают с удовольствием, а хорошие — без удовольствия. В последние киногоды положительного персонажа от отрицательного в криминальных сагах отличает только способность к рефлексии. О раскаянии речь уже не идёт.  

Большинство персонажей-мужчин немолоды, седоваты, лысоваты, морщинисты, изрядно пожёваны (и выплюнуты) жизнью; зато многие могут похвастаться выдающимися носами. Пожалуй, я и это отнесу к достоинствам фильма. Во-первых, это красиво. 

Несчастные французские женщины — жирноволосые, потрёпанные, битые, измочаленные, рыхлые, опухшие, усохшие — попадают в переплёты из-за носатых мужчин. Была пара красоток, но очень недолго они прожили в этом страшном мире. 

Для усугубления натурализма (взвинченности, нервозности, депрессивности) французы и примкнувшие к сюжету инородцы непрерывно курят, как специально обученные обезьяны. Даже я, много курящий человек, опасаюсь за их лёгкие. Но курение тоже отнесу к достоинствам фильма, потому что я против здорового образа жизни. 

Это всё была преамбула, между прочим (чтобы вы получили представление об особенностях нового французского шика).  

 А здесь начинается амбула. «Налёт» я смотрела из-за друга, который меня втянул. Он ещё в молодости совершенно офранцузился после долгих европейских вояжей. Теперь смотрит фильмы без перевода, прерывает просмотры замечаниями вроде «А если вот тут повернуть направо, а потом налево, а потом опять направо, можно выйти к Триумфальной арке...» (там людей убивают, а он про арки) и время от времени болтает по-французски, помогая персонажам, чем, конечно, ужасно раздражает, потому что я могу включиться в разговор только требованием «ретурнон а но мутон» или жалобой «же не манж па сис жур» (или, на худой конец, исполнением арии «же пердю мон Эридисе»). Но вдруг — в третьем, предпоследнем сезоне «Налёта» — французская тирания стушевалась! Ура! Пришли наши и оккупировали Париж! Зазвучала русская речь, зазвенели колокольчики, нарисовались купола на грудях, полилась водочка, и выпали французы в мелкий осадок. Начался настоящий русский сезон. Типа знаменитых дягилевских.

Радостно, что некоторые русские персонажи «Налёта» носят настоящие, ласкающие слух русские фамилии (Сердюков, Батурин). Русским актёрам доверили, увы, самые маленькие роли, шестёрок и шестерёнок; зато, похоже, позволили импровизировать, что обеспечило постоянный негромкий шелест мата-перемата, естественного и достоверного. Если бы я попыталась воспроизвести их разговорчики, пришлось бы понатыкать слишком много звёздочек. Получился бы американский флаг вместо нормального пацанского базара.

Основных русских (и основных условно русских, ибо случился большой наплыв кавказцев) играют иностранцы, которым пришлось выучивать длинные сложносочинённые предложения на нашем могучем неподдающемся языке. Главари русской мафии выражаются велеречиво, иногда литературно, как в романах. И старательно, весомо матерятся; не междометийно, как шестёрки, а со значением. Французский акцент, конечно, не отпускает, ударения смещаются, что порождает сладкозвучное «это полная ляжА», «иди на фИг» (только вместо «фиг» другое слово из трёх букв) и тому подобное.

Как честный человек, не могу не сказать: один иностранный актёр, сын украинских евреев, говорит по-русски очень неплохо. Но он играет грузина, и его акцент грузинским точно не назовёшь.

Отдельно хочется отметить затейливые русские пытки. Обматываешь, значит, кулаки бинтами (или просто тряпками), опускаешь их в клей (или в мёд, или в смолу), а потом — в битое стекло. Получаются красивые колюще-режущие руки-крюки. И этими, стало быть, стразами бьёшь пытаемого по лицу. Уже после пары ударов — феерическое зрелище вместо лица.

Была смешная сцена, к которой достойно подключился интернет: на глазах у преступного отца, который сидел в Москве и наблюдал за происходящим по скайпу, его преступных сыновей замотали в пищевую плёнку и таким образом удушили. Отец поглядел на сыновьи корчи и не на шутку рассердился: стал в сердцах палить из пистолета в экран своего компьютера.

В помощь французским полицейским, которые с русской мафией явно бы не справились («Если мы обосрёмся, в Париже будет вторая Чечня»), приехал следователь из Грузии. По имени Андреас (ну, всё бывает). Он рассказал французам удивительные вещи. Такой-то, говорит, *лядь. Что значит *лядь? — серьёзно спрашивают французы, которым необходимо постичь терминологию. Грузин читает лекцию: *лядь — это, говорит, нарушитель воровского закона, он лишается всех званий и привилегий. Случались занятные экскурсы в историю: изначально воры в законе были противниками государственного режима и не собирались превращаться в многонациональное преступное сообщество (диссиденты, короче), а потом жизнь заставила. За статус вора в законе в Грузии сажают без суда и следствия на длительный срок (это уже рубрика «новости законодательства»).

А один армянин поведал нечто совсем удивительное: когда началась Великая отечественная, правительство обратилось к ворам в законе с просьбой принять в ней участие. На нашей, к счастью, стороне. Преступное сообщество раскололось. Кто принял участие, стал мразью (тоже термин), но выиграл войну.

Иногда разговоры условно русских были не лишены остроумия. Босс мафии Виктор Батурин приказал сжечь одного чувака (зачем-то непременно сжечь, а не просто на ломти порезать; наверное, на носу была масленица), и подчинённый армянин стал потешаться: «Вы знаете, сколько во Франции стоит бензин?» Бывало неплохо сформулировано: «В чём разница между выродком и *лядским сыном? Выродок знает, кто его отец, а сын *ляди всю жизнь его ищет».

Сладить с русскими отчествами и фамилиями бедные французы не сумели. Был там один Михаил Павлович Яковлев; фамилия сразу отвалилась, и он стал просто Михаилом Павловичем (отчество, видать, посчитали первой частью фамилии); Михаилом Павловичем его называли и враги, и друзья, и полиция. Все волей-неволей проявляли уважение: Михаил Павлович — настоящий сукин сын, подонок Михаил Павлович, сволочь Михаил Павлович.

Русская киллерша, приехавшая по делу и быстро нашедшая на французской земле свою погибель, звалась Одесса. Это же надо было откопать такую редкость! Фамилия её была в полицейской картотеке — Димаева, а в титрах — Димаев. Проклятые русские окончания.

Но всё это мелочи — по сравнению с тем, что центрового вора в законе, хранителя традиций, патриарха и мудреца, мужественно погибающего от рака (каковой рак стал следствием советских тюремных татуировок с большим содержанием свинца, но вывести эти татуировки он никак не мог, это было противно его воровской природе; в итоге патриарх принял яд и скончался), — так вот, всё пустяки по сравнению с тем, что русского дона звали Иосиф Виссарионович. При этом никто не помянул Сталина — в том смысле, что какое, граждане, совпадение, у нас есть свой Иосиф Виссарионович. Перед Иосифом Виссарионовичем все ужасно благоговели, даже после его смерти. «Безвременно усопший батя Иосиф Виссарионович». «Все мы дети Виссарионовича». А дочь Иосифа Виссарионовича Саломе гордилась тем, что в ней «течёт кровь Виссарионовича».

Создатели сериала так и не разобрались с русскими именами-отчествами-фамилиями. Поэтому упомянутая дочь Иосифа Виссарионовича вместо фамилии унаследовала отцовское отчество: её называли Саломе Виссарионовна, Саломе Виссарионович и просто мадемуазель Виссарионович. Раз пошла такая пьянка, Виссарионовичем стал и внук Иосифа Виссарионовича (Дариус Виссарионович). Можно надеяться, что род Виссарионовичей прервётся не скоро.

В доказательство вышеизложенного я соорудила коллаж из кадров и титров: 

Одно обстоятельство меня несколько подбадривало посреди этой вакханалии: мне пришло в голову, что некто Параджанов, забавный, хитрый и активный персонаж, неспроста носит эту фамилию. Культурные французы (вообразилось мне) заметили, что актёр немного похож на режиссёра Сергея Параджанова, и потому так назвали бандита. До сих пор я упорно держусь этой сомнительной, но красивой версии.

Оцени, товарищ! Слева их Параджанов, справа наш: 

После засилья Виссарионовичей необходимо было чем-то утешиться.

А мораль сей басни такова: живи ещё хоть четверть века, всё будет так. Иосиф Виссарионович — навсегда. Он преображается и перерождается, принимает самый абсурдный облик, и в любой ситуации находит способ напомнить о себе. Хотя бы только именем. Или отчеством.