Стенгазеты благотворительного образовательного проекта «Коротко и ясно о самом интересном» предназначены для школьников, родителей и учителей Санкт-Петербурга. Наша цель: школьникам — показать, что получение знаний может стать простым и увлекательным занятием, научить отличать достоверную информацию от мифов и домыслов, рассказать, что мы живём в очень интересное время в очень интересном мире; родителям — помочь в выборе тем для совместного обсуждения с детьми и планирования семейных культурных мероприятий; учителям — предложить яркий наглядный материал, насыщенный интересной и достоверной информацией, для оживления уроков и внеурочной деятельности. Мы выбираем важную тему, ищем ведущих специалистов, которые могут её раскрыть и подготовить материал, адаптируем текст для школьной аудитории, компонуем это всё в формате стенгазеты и печатаем. Делаем это всё на собственные средства, никаких коммерческих, рекламных и прочих корыстных интересов не преследуем. Волонтёры развозят тираж в ряд организаций Петербурга и Ленинградской области, выразивших заинтересованность в получении газет. Это районные отделы образования, библиотеки, школы, кружки, больницы, детские дома и т. д. Их сотрудники бесплатно распространяют газеты своими силами.
Георгий Попов – соучредитель и редактор благотворительного проекта «Коротко и ясно о самом интересном: к-я.рф», генеральный директор полиграфической компании Пангея.
Сам я уже давно являюсь постоянным читателем данного проекта, и здесь я хочу представить вам одну из таких «Стенгазет», в которой рассказывается о «Гром-камне» — пьедестале для статуи Петра I.
Пьедестал Медного всадника – знаменитый Гром-камень – такое же художественное произведение, такая же неотъемлемая часть памятника Петру Великому, как и сама скульптура императора. Таков был творческий замысел Фальконе, таким он представляется нам и сейчас. В этом самом важном камне нашего города существенно всё, до мельчайших деталей: размеры, пропорции, особенности формы, характер обработки, и, конечно, его увлекательная история.
Фальконе в одном из писем своему другу Дени Дидро вспоминал «…день, когда на углу вашего стола я набросал героя и его скакуна, преодолевающих эмблематическую скалу». Значит, «дикий камень» – эмблема побеждённых Петром трудностей – был задуман Фальконе в качестве пьедестала ещё в Париже, до отъезда в Петербург. Это сейчас нам с вами Гром-камень под Медным всадником кажется абсолютно естественным – а разве могло быть иначе? А в те времена любой постамент, если только он не вторил античным или европейским образцам (то есть был «прямоугольным»), выглядел новаторством, противоречащим устоявшимся вкусам.
«Я встречал одного художника, умного человека и способного живописца, – писал Фальконе, – который сказал мне громко на весь Пале-Рояль, что я не должен был выбрать в качестве пьедестала для моего героя эту эмблематическую скалу, ибо в Петербурге нет скал. Очевидно, он полагал, что там возвышаются прямоугольные пьедесталы».
Размер требуемого подножья, согласно проекту скульптора, должен быть «пяти сажен в длину (10,6 м), двух сажен и половины аршина в ширину (4,6 м) и двух сажен и одного аршина в вышину (4,96 м)», как сообщает библиотекарь Академии наук, непосредственный участник событий Иван Бакмейстер.
Президент Академии искусств Иван Бецкой, назначенный Екатериной отвечать за все работы по возведению памятника, ворчал: «Подобный камень сыскать безнадёжно, а хотя б и сыскался, по великой тягости, паче в провозе через моря или реки и другие великие затруднения последовать могут». Интересно, что Бецкой предлагал Екатерине собственный замысловатый проект: «пьедестал должен быть украшен законодательными, военными и властительскими атрибутами и маленькими барельефами», – указывает историк Николай Собко в Русском биографическом словаре 1896-1918 годов.
Дидро в письме пытался вразумить Бецкого: «Идея Фальконе показалась мне новой и прекрасной, – она его собственная; он сильно к ней привязан и, мне кажется, он прав… Он лучше, пожалуй, вернётся во Францию, чем согласится работать над вещью обыкновенною и пошлою. Монумент будет прост, но вполне будет соответствовать характеру героя… Наши художники сбежались к нему в мастерскую, все поздравляли его с тем, что он отказался от протоптанной дороги, и я в первый раз вижу, что все рукоплещут новой идее – и художники, и светские люди, и невежи, и знатоки».
Прогрессивно настроенной части окружения Екатерины (и, в первую очередь, самой императрице) пришлась по душе идея «дикой скалы». Ведь именно на начало её царствования приходится смена художественных стилей в России: место пышного стиля барокко занимает классицизм – с его неприятием декоративных излишеств и любовью к простым образам и природным материалам. И императрица наверняка отвергла бы «прямоугольный» пьедестал – так же, как она забраковала уже готовую к тому времени статую Петра I работы Бартоломео Карло Растрелли (эта статуя, напомним, установлена только в 1800 году – перед Михайловским замком).
«Обыкновенное подножие, на коем большая часть изваяний утверждены, – вторил ей Бакмейстер, – не означает ничего и не способно возбудить в душе зрителя новой благоговейной мысли… Избранное подножие к изваянному образу российского героя должен быть дикий и неудобовосходимый камень… Новая, дерзновенная и много выражающая мысль!»
«Для полного выражения идеи, соответственно желанию Екатерины II, скала необходимо должна была быть необыкновенной величины, и тогда только всадник, на ней поставленный с лошадью, мог производить сильное впечатление на зрителя. Поэтому первым существенным и самым важным вопросом при начале постройки памятника было — приискание огромного, исполинского камня, долженствовавшего служить подножием памятнику, и затем доставление его на место, где предполагалось сооружение монумента… Дикий камень в первобытном состоянии», – подытожил библиотекарь Императорской публичной библиотеки Антон Ивановский.
Любопытно, что постамент изначально предполагалось собрать из нескольких больших камней. Фальконе и не мечтал о цельном постаменте: «Монолитный камень был далёк от моих желаний… Я полагал, что этот пьедестал будет сооружён из хорошо подогнанных частей». Он, по словам Бакмейстера, «почти изготовил рисунки, каким бы образом камни, коих требовалось сначала двенадцать, после же только шесть, высекать и железными или медными крючьями совокуплять дóлжно было».
Искусствовед Авраам Каганович в своей классической книге «Медный всадник» на основе изучения архивных материалов рассказывает о том, как проходили поиски этих камней: «Сохранившийся набросок пером на обороте одного из документов Конторы строений позволяет судить о том, как должна была выглядеть скала, составленная из двенадцати камней. Почти квадратная в своей основе, она представляла собой усечённую пирамиду, на верхней площадке которой и предполагалось установить всадника…
Любопытна «Инструкция», составленная по указанию Бецкого для экспедиции. Найдя нужного размера камень, им полагалось установить его положение в земле, произвести обмеры, уточнить расстояние от него до дороги и до водных путей, а с «зюйдового и нордового боков… отбить по маленькой штуке» и немедленно представить в Контору строений.
В конце лета 1768 года было обнаружено несколько камней, которые по размерам своим уже приближались к тому, что было необходимо. Кузнец Сергей Васильев нашёл на нарвской дороге пять камней длиной в 3-4 сажени (сажень – старинная русская мера длины, примерно 2,13 м). Андрей Пилюгин на побережье Финского залива обнаружил 27 больших камней и ещё несколько около Гатчины и Ораниенбаума. Самым же крупным оказался камень в Кронштадте, «у самого моря», который имел «уродливую кругловатую фигуру» и был длиной в 5 сажень».
Помимо того, что многие экземпляры оказались «весьма дресвяные, самой крупной сыпи и по слабости негодные», другие, более крепкие камни были разного оттенка, рисунка породы, и вряд ли хорошо смотрелись бы вместе. В общем, как писал Бакмейстер, «составлять желаемой величины камень из собранного в кучу мрамора или из великих кусков дикого камня, хотя бы и было поразительно, но не совершенно достигло бы до предполагаемого намерения».
«Долго искали требуемых отломков скалы, как, наконец, природа даровала готовое подножие к изваянному образу, – вспоминает Бакмейстер. – Отстоянием от Петербурга почти на шесть вёрст у деревни Лахты в ровной и болотной стране произвела природа ужасной величины камень… Крестьянин Семён Вишняков в 1768 году подал известие о сём камне, который тотчас был найден и рассмотрен с надлежащим вниманием».
Вишняков рассказал о необыкновенной находке адъютанту Бецкого – греческому инженеру Марéну Карбури, перебравшемуся в Россию под вымышленным именем Ласкари. Тот на следующее же утро осмотрел камень на месте и доложил Бецкому: «По словесному приказанию Вашего Высокопревосходительства велено было сыскать большой камень… который и сыскан на Выборгской стороне в даче его Сиятельства графа Якова Александровича Брюса близ деревни Конной, с которого камня… [нарисован] план… и кусок от края нарочно отшиблен, кои при сём представляю, а везти оный надлежит около шести вёрст до деревни Лахта, а оттуда на судне до означенного места…»
«Гром-камень произвёл сильнейшее впечатление на Фальконе, – отмечал Каганович. – Осмотрев монолит, скульптор уже не мог вернуться к составной горе. Он был заворожён гранитным монолитом, представляя его в виде подножия. Перед ним была такая «дикая скала», о какой только можно было мечтать». «Мне предложили его, – говорил Фальконе, – я восхитился, и я сказал: привозите, пьедестал будет более прочным». В письме герцогу д’Эгийон Фальконе так описывал находку: «Это глыба прекрасного и чрезвычайно твёрдого гранита, с весьма любопытными прожилками кристаллизации. Они заслуживают места в вашем кабинете. Постараюсь добыть осколок покрасивее и, если дозволите, милостивый государь, присоединю его к вашему собранию естественной истории. Этот камень много придаст характера памятнику и, может быть, в этом отношении его можно будет назвать единственным».
«Сначала полагали, не есть ли сие поверхность весьма глубоко в землю вросшего камня, – писал Бакмейстер, – но по учинённым исследованиям нашлось, что сие мнение было неосновательно». Тотчас же было поручено обкопать будущий постамент со всех сторон.
Размеры открывшейся взорам глыбы поражали: «Длина сего камня содержала 44 футов (13,2 м), ширина 22 футов (6,6 м), а вышина 27 футов (8,1 м)… Он лежал в земле на 15 футов (4,5 м) глубиною… верхняя и нижняя часть были почти плоски, и зарос со всех сторон мхом на два дюйма толщиною. Тяжесть его, по вычисленной тяжести кубического фута, содержала более четырёх миллионов фунтов, или ста тысяч пуд (1600 т). Взирание на оный возбуждало удивление, а мысль перевезти его на другое место приводила в ужас».
Интересно, что размеры камня по данным разных авторов (Шлея, Бецкого, Фальконе, Карбури, Фельтена и др.) отличаются, иногда существенно (Иванов в своей книге «Камень-Гром» приводит целую таблицу). Вполне вероятно, что они измеряли камень на разных этапах его обработки.
Нескрываемая радость от драгоценной находки омрачалась весьма туманной перспективой транспортировки «столь тягостного камня» – через Лахтинские болота и Невские пучины – на Сенатскую площадь.
Ивановский выразил всеобщие раздумья в следующих словах: «Если не могли тронуть с места вдвое меньший камень, найденный у Кронштадта, то как можно было надеяться доставить из Финляндии в Петербург такую громадную глыбу и притом добыть её из болота… Предполагалось разбить скалу на шесть частей и, поодиночке, каждую из них перевезти в Петербург. Но если бы и решились на эту меру, то и здесь представлялись некоторые сомнения. Решившись рассадить скалу порохом, можно ли было быть уверенным, чтобы она, разве каким-нибудь чудом, разделилась именно по желаемым направлениям. Если бы решились распилить скалу, то эта операция представила бы собою трудное для исполнения дело: ибо скала была крепка, как порфир, и нелегко могла бы податься пиле».
Позволим себе краткое отступление, без которого рассказ об истории Гром-камня был бы неполным. Что же заставило Гром-камень оказаться на месте, где его обнаружил предприимчивый крестьянин? Согласно общепринятой геологической теории, могучей силой, перетащившей «дикую скалу» за сотни километров, явился ледник (или же, по другим представлениям, невероятного размера айсберг). Поэтому историю Гром-камня следовало бы начать с тех времён, когда он находился от своего нынешнего места гораздо дальше, чем топкий лес Лахты. А именно – составлял часть одного из гранитных хребтов где-то в Скандинавии или Карелии.
Почему важно знать ледниковую предысторию Гром-камня? Ну, во-первых, это добавляет интриги в его и без того необыкновенные приключения. А во-вторых, становится понятным его уникальность как геологического тела. Например, точно известны скальные массивы, из которых выламывали монолиты будущей Александровской колонны, колонн Исаакиевского собора, фигур Атлантов. А о «родине» Гром-камня можно судить лишь очень приблизительно. Поэтому тонкости минерального состава и внешнего вида горной породы этого валуна неповторимы. Это, конечно, гранит, но гранит особенный.
Профессор, доктор филологических наук Дмитрий Спивак в своей книге «Метафизика Петербурга» обращает наше внимание на легенды и предания, связанные с древней историей Гром-камня. «Памятник получился на удивление простым и лаконичным. Тем большее впечатление на современников и потомство произвела каждая его деталь. Прежде всего, поражала идея бросить под копыта коню целую дикую скалу, служащую и поныне постаментом: «Нерукотворная здесь Росская гора, / Вняв гласу Божию из уст Екатерины, / Пришла во град Петров, чрез Невские пучины / И пала под стопы Великого Петра». Так писал в одной из своих «Надписей к Камню-грому» современник создания монумента, небесталанный Василий Рубан. «Алтарный камень финских чернобóгов», – мрачно поправил его через полтора столетия другой наш поэт, Максимилиан Волошин. Действительно, найденный в лесу близ Конной Лахты, Гром-камень был в древности расколот молнией, и с тех пор пользовался суеверным почтением местного населения. Слова об алтарном камне проницательны ещё и потому, что культ коня и камня был с древних времён присущ именно ладожскому ареалу. Мы говорим прежде всего о кургане вещего Олега в Старой Ладоге и обо всем круге преданий, к нему относящихся. «Алтарные камни», в жертву на которых (или которым) могли приноситься кони, отмечены и в других местах нашего Севера. Одним из таких мест был знаменитый «Конь-камень» на ладожском острове Коневец.
Ход работы над памятником не позволяет предположить интереса к местным преданиям, тем более основательного знакомства с ними ни у хитрого Ласкари, ни у заносчивого Бецкого, ни у самого Фальконета. Однако конечный облик монумента удивительно точно соответствует старейшей традиции нашего края, и в этом качестве был принят простым народом. Как свидетельствуют фольклористы, крестьяне нашего Севера без особых колебаний стали переносить легенды о всаднике, коне и камне на образ Медного всадника, или скорее сплавлять их воедино».
Название «Гром-камень» обычно объясняют местным поверьем – дескать, валун был расколот «громовым ударом» (молнией). А может быть, свою роль сыграло наличие в финно-угорском пантеоне (это слово означает группу богов, принадлежащих к одной религии или мифологии; от греческих слов «все» и «боги») сразу нескольких богов-громовников, в честь одного из которых и нарекли этот «алтарный камень».
Более поздние легенды сообщают, что сам Пётр Великий любил обозревать окрестности с этой «достопримечательной каменной горы», или же, по словам Бакмейстера, «неоднократно взирал на оную со вниманием».
«Довольно рано в среде петербуржцев сложилось предание о последней болезни Петра Великого, – продолжает Дмитрий Спивак. – Её связывали с тем, что осенью 1724 года царь спасал утопавших в Лахтинском заливе, сильно простудился и умер. Достоверность легенды сомнительна… но логика мифа по-своему убедительна. Достаточно вспомнить, что над Лахтинским побережьем царил вросший в землю Гром-камень – и рассказ о великодушии монарха превратится в миф об очередном жертвоприношении героя на камне».
Известно (и это подтверждает, например, Ивановский) – «в скале находилась в вышину и ширину трещина, которою отделялся выдавшийся угол и которою чрезвычайно облегчалась обработка её. Трещина… была наполнена землёю, в которой росло пять больших берёз… По преданию местных крестьян, удачный раскол скалы образовался от удара молниею».
Бакмейстер проясняет дальнейшую судьбу этого обломка: «Отбитый громовым ударом кусок был разбит на две части, дабы оные приставить после к переднему и заднему концу камня».
Оказывается, после того, как Гром-камень очистили от внешних трещиноватых частей и заново обмеряли, его длины немного не хватило, чтобы готовый постамент в точности соответствовал модели. Пришлось впоследствии наращивать центральный блок спереди и сзади этими двумя обломками, обтёсывая их с помощью объёмного лекала. Рассматривая современные фотографии постамента, обратите внимание на более светлый оттенок «приставок». Ведь они взяты из другой части валуна, а цвет горной породы редко бывает абсолютно неизменным даже в таких небольших (с геологической точки зрения) объёмах.
Эти куски были закреплены для перевозки вместе с основным камнем, чтобы, как свидетельствует секретарь Русского исторического общества Александр Половцов, «сохранить равновесие всей массы, которая, без такой предосторожности, легко могла опрокинуться, при движении на возвышенные места».
Фальконе планировал здесь же, на месте, обтесать найденную глыбу, «доколе камень не приблизился бы к размерам, указанным для пьедестала моделью; но ему отвечено было, что окончательное скалывание излишних частей камня может последовать в мастерской и что чем больше будет камень, тем более шума перевозка его наделает в Европе. Фальконет, не отвечавший ни за исправность перевозки, порученной графу Карбури, ни за излишние при этом издержки, не мог, да и не имел права настаивать на своём мнении».
Читая далее Половцова, попробуем оценить перевозимую массу камня, полагая значение фунта в 0,4 кг. «По засвидетельствованию Фальконета, камень этот первоначально должен был весить от четырёх до пяти миллионов фунтов (1600-2000 тонн), около двух миллионов фунтов (800 тонн) было сколото, покуда камень лежал на месте». Итак, к моменту погрузки от камня осталось 2-3 млн фунтов или 800-1200 тонн (вероятно, без учёта массы «отшибленного громом» куска, перевозимого вместе) – «и вслед за тем приступлено было к перевозке камня».
В Контору строений поступило множество вариантов «машины» (на брёвнах, железных катках и пр.), однако ни один из предложенных не показался заслуживающим внимания.
«Все эти обстоятельства были зрело обдуманы, неудачи взвешены и препятствия обсуждены, – рассуждает Ивановский. – Вследствие чего Карбурий решился перевезти тяжесть на ядрах, которые, как известно, касаются ровной плоскости только в одной точке, хотя на этих точках лежит и большая тяжесть. Для наглядного понимания этого дела он придумал модель, которая могла вести десятую часть веса скалы, положил на неё тяжесть и представил модель Бецкому. Сей последний чрезвычайно был удивлён, что такая большая тяжесть могла легко двигаться от прикосновения к ней пальцем и тогда только он уверился в возможности передвижения громадной скалы».
После успешного испытания «по воспоследовавшему всевысочайшему соизволению сделаны были нужные приуготовления к совершению гораздо большей машины».
Чтобы понять принцип действия «шаровой машины» Карбури, достаточно представить себе шарикоподшипник. Наружное кольцо движется относительно внутреннего с минимальным трением, соприкасаясь лишь с шариками. Роль колец играли положенные друг на друга два огромных бревна, в которых были выдолблены и обиты медью канавки – желоба. Между брёвен по желобам катились медные шары. Рядом разместили такой же «выпрямленный шарикоподшипник» из пары брёвен, а сверху – решётку из более тонких стволов деревьев. Получились исполинские «сани», на которые предполагалось погрузить камень.
«Верхние брёвна должны были оставаться неподвижными под камнем, только нижние следовало отнимать сзади и перекладывать вперёд, во время движения скалы, – поясняет Ивановский. – Выстлать всю дорогу до залива такими брёвнами с желобами требовало чрезвычайных издержек; приготовленные же вышеупомянутой конструкции были и дешевле и удобнее».
Интересно, что Карбури предусмотрел даже роль «разделителей шариков»: «Для предохранения, чтоб ни один шар не останавливался или чтоб один другого не касался, были прицеплены к каждой стороне камня по семи саней, на коих сидели люди, долженствующие железными шестами содержать шары в порядке», – читаем у Бакмейстера.
Дорога, по которой надлежало везти камень, «не была совершенно прямая, но шла разными кривизнами». Она огибала топкие болота, разливы речек, пригорки и прочее препятствия. Инженеры проложили дорогу в виде ломаной линии. Когда Камень оказывался бы в одной из её вершин, груз намеревались приподнимать домкратами, вынимать «рельсы», подкладывать «кругообразную машину» (два плоских дубовых колеса, лежащие плашмя одно над другим, с желобами и шарами), поворачивать драгоценный груз и опять ставить его на «рельсы», переложенные уже в нужном направлении.
Автором всех описанных механизмов считается Карбури; впрочем, есть предположение, что «сей хитрый грек» присвоил себе изобретение слесаря Фюгнера – мастера, изготовившего также железный каркас для статуи.
«В течение междувремения старались как возможно укрепить дорогу, по которой надлежало везти камень, – продолжает Бакмейстер. – В болотах, кои в рассуждении своей глубины зимою не совсем вымерзают, приказано было бить сваи; мох и ил, коими земля в сих местах покрыта и что препятствует ей глубже мёрзнуть, очищать, и наполнять хворостом и щебнем, полагая оные слоями». Камень приподняли железными винтами-домкратами конструкции «искусного слесарного мастера» Фюгнера, убрали решётку и подложили «сани». «15-го ноября привели его и в самом деле в движение и оттащили в сей день на 23 сажени… 20-го генваря благоугодно было её императорскому величеству смотреть сию работу, и при высочайшем её присутствии оттащен был камень на 12 сажен. Для предохранения всех беспорядков должны были сначала два находящиеся на камне барабанщика по данному мановению давать работным людям битьём в барабаны знак, чтоб они показанную работу все вдруг или начинали или переставали бы оную продолжать. Сорок восемь каменосечцев, подле камня и наверху оного находившиеся, беспрестанно обсекали оный, дабы дать ему надлежащий вид; наверху одного края была кузница, дабы иметь всегда нужные орудия тотчас в готовности, прочие приборы были везены в привязанных к камню санях, за коими последовала ещё прицепленная к оным караульня. Никогда ещё невиданное позорище, которое ежедневно привлекало великое множество зрителей из города! 27-го марта были пройдены последние вёрсты и сажени, и Камень величественно застыл на берегу Залива».
Здесь, так же как и в описании торжественного открытия монумента, Бакмейстер употребил звучное слово «позорище». Как несложно догадаться, оно раньше имело другое значение, а именно: «зрелище, что представляется взору», согласно «Толковому словарю живого великорусского языка» Владимира Даля.
«Почти все русские солдаты и крестьяне – плотники, – отмечал Карбури. – Они так ловки, что нет такой работы, которую они не выполнили бы с одним топором и долотом».
Интересно, что «гениальный метод графа Карбури» использовался для перевозки в 1880 году 200-тонного гранитного обелиска «Игла Клеопатры» (установлен в Нью-Йорке).
Итак, «Через 4 недели скала невредимо достигла до Невы, пройдя около четырёх вёрст, – читаем у Ивановского. – Ежели сухопутный транспорт гигантской горы требовал таких чрезвычайных усилий, то доставка её водою едва ли не представляла собою ещё более трудностей и опасностей…
У берега была сделана плотина в 1200 футов (366 м) длины и 50 футов (15 м) ширины… Она состояла из множества свай, вбитых в дно залива и достигавших поверхности воды; они были переплетены между собою новыми ветвями и соединены железными скобами. К этим сваям были прикреплены поперечные брёвна, которые составили таким образом дорогу для скалы, построенную у берега. На эту плотину Карбурий положил камень и сдал его адмиралтейству, которое сделало чрезвычайные приготовления для доставки скалы Невою в Петербург».
Надзор за морским движением Камня был поручен адмиралу Семёну Мордвинову, который назначил руководителями работ капитана-лейтенанта Якова Лаврова и такелажмейстера Матвея Михайлова. Опытный «галерный мастер» Григорий Корчебников разработал проект единственного в своём роде грузового судна. «По учинённому чертежу и по показанию мастера Корчебникова» Семён Вишняков (тот самый крестьянин, сообщивший про Гром-камень) и Антон Шляпкин с артелью плотников в мае 1770 года приступили к строительству.
«Для этой новой операции было построено судно в 180 футов (55 м) длины, 60 футов (18 м) ширины и 17 футов (5 м) вышины… В середине его была устроена крепкая палуба, на которую хотели поставить камень. Но при всем том тяжесть нужно было так разместить, чтобы судно не могло касаться дна Невы, глубина которой при устье только 8 футов (2,4 м).
Чтобы при нагрузке не колебать судно и не уронить камень в воду, судно затопили у самой плотины и разобрали борт; посредством шпилей (лебёдок) на нескольких судах, поставленных невдалеке на якоре, втащили камень на назначенное ему место, после чего заделали опять борт и помпами начали выкачивать воду. Но, несмотря на все усилия помп, тяжесть была так велика, что только одни концы судна начали подниматься из воды… Адмиралтейство ничего не могло придумать для спасения камня. Министр Бецкий именем Императрицы приказал Карбурию принять меры к вытащению скалы на плотину…
Карбурий приступил, со свойственною ему энергией, к исполнению воли Императрицы и вот в каком положении нашёл это дело. Нос и корма судна поднимались при выкачивании воды оттого, что тяжесть была неравно расположена по всему судну… Карбурий велел приготовить простые крепкие подпоры разных величин и намеревался на них наложить скалу так, чтобы они упирались концами в отдалённые части судна и, поддерживая подмостки камня, разносили бы таким образом тяжесть по всему судну. Судно снова затопили, двинули на него скалу, подняли её домкратами и опустили её на подпоры, и скала легла всею тяжестью равно на все части судна. Работы помпами возобновились, и судно вскоре поднялось из воды совершенно ровно всеми частями».
Когда столь счастливо поднявшееся из воды судно «к поéзду было изготовлено, – поясняет Бакмейстер, – укрепили его с обеих сторон самыми крепкими канатами к двум судам, коими оно не токмо было поддерживаемо, но и обезопасено от ударения валов и ветров; и таким образом везли его по малой Неве вверх, а по большой вниз».
История сохранила напутствие Мордвинова Лаврову: «Камень по немалой высоте ево… ежели сделается ветр и волнение, чтоб не покачнулся в котору сторону, и от того не приключилось бы какого несчастья от чего боже сохрани… При том же рекомендую… в препровождении до места иметь всекрайние осторожности, работу же продолжать со всяким поспешением».
Георгий Иванов сообщает, что ему «повезло найти роскошные залежи засекреченных Госархивом Военно-морского флота рукописных карт… карты 1747-1792 годов, выполненные капитаном Ногаевым, в которых до мельчайших подробностей обозначены все нивелировочные особенности дна залива». Благодаря этой находке им была «сделана уверенная попытка найти на карте Залива морской путь Камня» (см. рисунок).
И вот, «22 сентября, в день коронования Императрицы, скала, совершив 12 вёрст плавания, проплыв мимо Зимнего Дворца, прибыла благополучно к тому месту, против которого на площади предположено было воздвигнуть памятник. Вечером блестящая иллюминация осветила город; и исполинский камень, столь давно желанный гость, был всеобщим предметом для разговора жителей столицы», – как отмечает Антон Ивановский.
«Теперь оставалось только поставить его на определённое место, – пишет Бакмейстер. – Поелику у того берега Невы реки глубина очень велика и судно не могло быть погружено до дна, то приказано было вбивать сваи в шесть рядов и оные на восемь футов в воде обрубать, дабы судно, погрузивши в воду, можно было на оные поставить… Когда камень надлежало тащить к берегу по одной стороне судна, то чтоб другая не приподнялась вверх, прикрепили к решётке, чрез которую камень тащить надлежало, шесть других крепких мачтовых дерев, положили оные поперек судна и привязали их концы к подле стоящему нагруженному судну, отчего тяжесть камня ни на ту, ни на другую сторону не перевешивалась.
При сей употреблённой предосторожности не можно было сумневаться в благополучном успехе. Едва только последние подпоры около камня обрубили и натянули вороты, то с помощью шаров скатился он с судна на плотину, с такою скоростью, что работные люди, у воротов находящиеся, не нашед никакого сопротивления, почти попадали. От чрезвычайного давления, которое судно в cиe мгновение претерпело, переломились вышепоказанные шесть мачтовых дерев, и доски на судне столько погнулись, что вода бежала в оное с стремлением».
«Шествие скалы от берега было истинно торжественное, – добавляет Ивановский, – в присутствии многих тысяч жителей… Императрица, в память совершения подвига доставления в Петербург, посредством механики, каменной горы, соизволила приказать вычеканить медаль… Из обломков прекрасного гранита, на память этого события, многие вставляли небольшие камни в перстни, серьги и другие украшения, сохранившиеся и до нашего времени. По окончании работ для доставки камня, немедленно было приступлено к постановке на нём всадника с лошадью».
В ряде случаев мы сами пишем газету, опираясь на достоверные источники и консультируясь со специалистами. Например, готовя газету «История Гром-камня», мы получили разрешение от Музея городской скульптуры изучать камень вблизи. Пользуясь этим, я несколько раз привозил к Медному всаднику трёх докторов геолого-минералогических наук (один из них – настоящий член-корреспондент РАН). Туристы с удивлением взирали на то, как седовласые дяденьки прохаживались вокруг постамента с лупой или радиометром. Конечно, отнюдь не каждая газета готовится на таком уровне, но мы к этому стремимся.
Георгий Попов – соучредитель и редактор благотворительного проекта «Коротко и ясно о самом интересном.
@algis, читала историю этого камня. Впечатляет огромный труд и смекалка. Ничего невозможного нет, думаешь глядя на это
@nadiyamikhno, Такое ощущение, что человеку под силу всё, стоит только захотеть.
@algis, интересный проект...
@sankt-peterburg, И для взрослых и для детей.