Крестовые походы — между мифом и правдой

Представьте, что вы открываете школьный учебник истории 1980-х годов. Крестоносцы — это жадные варвары в ржавых доспехах, грабящие «просвещённый» Восток. Иерусалим взят не верой, а алчностью. Арабские города — не святыни, а сундуки с золотом для европейских авантюристов…

Но что, если всё было иначе?

За последние 75 лет историческая наука проделала титаническую работу по переосмыслению Крестовых походов. Современные исследователи — от Стивена Рансимена до Бернарда Гамильтона, от Джонатана Райли-Смита до Томаса Асприджа (Аспридж также известен широкой публике как автор и ведущий трехсерийного документального фильма BBC Two о крестовых походах. Он выступал в качестве исторического консультанта для фильма «Царство небесное») — показали: мотивы участников Первого крестового похода были прежде всего духовными, а не экономическими. Это были паломники с мечами, движимые страхом Божьим, надеждой на спасение и верой в то, что Иерусалим — не просто город, а центр мира, попранный неверными.

В этом помогает и особое направление в исторической науке — история имагинарного. Оно изучает, как люди в прошлом воспринимали мир через призму символов, образов и сакральных метафор.

Вы когда-нибудь видели средневековые миниатюры, где вассал возлагает свои руки в руки сюзерена? А теперь вспомните изображения, где кающиеся христиане или молящиеся святые кладут ладони в ладони Христа. Это не совпадение. В этом — глубочайший символизм: принося оммаж (фр. hommage), ты не просто клянёшься верностью феодалу — ты подтверждаешь Божественный порядок мироздания.

Для рыцаря Запада Бог был высшим Сюзереном. А при посвящении в рыцари он давал клятву защищать Веры Христову. Поэтому, отправляясь в Крестовый поход, он исполнял обет не перед церковью, королём или обществом — а перед Самим Господом. Нарушить его значило не просто предать веру — это было кощунство, ведущее к вечной гибели.

В таком контексте «алчность» выглядит абсурдно. Да, грабёж врага был частью воинской культуры — но не как корысть, а как право победителя. Однако поставить кошель впереди Бога — значило вызвать не только небесный гнев, но и земное презрение. Таких «трусов» и вправду находили — но за подобные проступки полагалась не просто укоризна: требовалось отрабатывать вину — новым обетом, паломничеством, пожертвованием.

И ещё один нюанс, о котором забывают сегодня: многие предпочитали остаться дома. Потому что предприятие это было отнюдь не «выгодным». Представьте: смерть от жажды, дизентерии или стрелы в сорокаградусную жару — в лучшем случае. Дома — жена и дети, поместье без хозяина, долгие годы неизвестности…

Тем не менее именно воинское сословие проявило наибольшее рвение — и зачастую самые богатые. Роберт Куртгёз, герцог Нормандии, продал всё до последнего лена. Раймонд Сен-Жильский, один из могущественнейших магнатов Южной Франции, вёл армию через адские переправы. Бодуэн де Эно, Годфруа де Буйон, Филипп Фландрский, Конрад Монферратский, норвежский принц Сигурд, короли Ричард Львиное Сердце и Людовик Святой, император Фридрих Барбаросса… Список можно продолжать.

Большинство из них ничего не выиграли. Двое вернулись почти сразу, один уплыл вынужденно, один утонул в реке, другой провёл годы в плену — и всё равно во второй раз отправился на Восток, где погиб от эпидемии. А первый из них — Годфруа де Буйон — после взятия Иерусалима отказался от королевского титула, довольствуясь скромным званием «Защитника Гроба Господня».

Вот вам и «выгодное предприятие»…

Однако эта академическая революция почти не достигла широкой аудитории в странах СНГ. За исключением отдельных работ Светланы Лучицкой и ограниченного интереса Дениса Хрусталёва, систематического изучения Крестовых походов в регионе нет. Тема остаётся «белым пятном».

В массовом сознании до сих пор доминирует советский штамп, подкреплённый леволиберальной повесткой: крестоносцы — чванливые преступники, алчущие сокровищ и крови мирных жителей «высококультурного» Востока. Под крестом — грабёж, под религией — феодальная экспансия. В учебниках остались клише: «агрессия феодалов», «кровавый крест на щитах», «грабёж Востока».

А что советское наследие? За семь десятилетий СССР не создал даже собственной историографии Крестовых походов. Имеем лишь разрозненные упоминания в работах по феодализму и Средним векам — и знаменитый сборник Марка Заборова, который, увы, не компенсирует общей пустоты. Ни одного полного перевода ключевых латинских или арабских источников на русский язык не было сделано. Даже Фульхерий Шартрский и Гийом Тирский — летописцы самого Утремера — до сих пор недоступны русскоязычному читателю.

Есть, конечно, отдельные находки: например, частичный перевод трудов Гамильтона Гибба, полный перевод хроники Михаила Сирийца (личного современника короля Балдуина IV), а также издание Ибн аль-Асира, переведённое Академией наук Узбекистана. Но последний — мусульманский взгляд на события, тогда как для понимания мотивов крестоносцев критически важны именно латинские источники.

Без знания первоисточников невозможно понять дух эпохи. А этот дух — в молитве, покаянии, вере в чудо и жажде защиты Гроба Господня. Спрашивать у арабских хронистов, почему франки пошли на Восток — всё равно что пытаться понять мотивы администрации Джорджа Буша-младшего через мемуары Саддама Хусейна. Они не говорили на одном языке — ни буквально, ни культурно. Только современные историки, владеющие латынью, арабским, греческим в контексте того времени, могут реконструировать внутренний мир крестоносца.

Кто же они были? Основу армий Первого похода составляли предки французов: нормандцы, анжуйцы, аквитанцы, пуатевинцы. Значительный вклад внесли немцы — баварцы, франконцы, тюрингцы, швабы. Были и скандинавы, нидерландцы, венгры, итальянцы… Что очень интересно, как отмечает историк-медиевист Евгений Подвальнов, в Магдебургских анналах содержится прямое свидетельство: в 1147 году русские дружины участвовали в Вендском крестовом походе — одном из «северных» походов, направленных против языческих славянских племён. Так что на вопрос: «Участвовала ли Русь в Крестовых походах?» — можно теперь ответить чётко: да, участвовала. Правда это участие было, в составе польских войск, а не самостоятельных русских дружин, посланных с Руси. В анналах упоминаются некие Rutheni (рутены). Термин Rutheni в средневековых латинских источниках часто использовался для обозначения жителей Киевской Руси или связанных с ней народов.

Но «наций», в современном понимании, тогда не существовало. Не было и «англичан» — например, знаменитый Ричард Львиное Сердце на деле был Ришар Кёр де Льон, франк по языку, культуре и происхождению. Ричард принадлежал к династии Плантагенетов французского происхождения. Он родился в Англии, но провел большую часть жизни во Франции (в Аквитании и Нормандии), рассматривая свои французские владения как основу власти. За 10 лет правления он пробыл в Англии не более шести месяцев. Его подданные в Англии говорили на нормандском французском, а не на английском. После нормандского завоевания 1066 года и до XIV века французский (в частности, его англо-нормандский диалект) был языком королевского двора, аристократии, права и управления. Большинство населения Англии — крестьяне и горожане — продолжали говорить на древнеанглийском языке, который постепенно трансформировался в среднеанглийский под сильным влиянием французского.

Даже Балдуин IV — «Прокаженный король» из «Царства Небесного» — был полукровкой: его мать была из армянской знати (Хотя его мать Агнес де Куртене не была чистокровной армянкой, как это может подразумеваться упрощенным изложением в художественном фильме «Царство Небесное»). Таких в Утремере называли «пуленами» — «жеребятами», потомками смешанных браков. Именно они стали ядром латинского Востока, пытаясь выстроить хрупкое христианское царство между двумя мирами.

Интересно, что из всех работ, рекомендованных 35 ведущими специалистами мира по Крестовым походам, лишь одна — биография. И это книга Бернарда Гамильтона (он был профессором (Professor Emeritus) истории крестовых походов в Ноттингемском университете) о короле Балдуине IV. Почему? Потому что в нём — вся трагедия Утремера: вера, болезнь, долг, одиночество и отчаянная надежда.

Так что да — стоит прислушаться к мнению профессора. Тем более когда он советует, какой перевод Гийома Тирского использовать. И хотя издание 1986 года с «превосходной латынью» найти трудно, классическое издание 1943 года — надёжный и проверенный вариант.

Главное — не оставаться в плену стереотипов. Крестовые походы — не просто эпизод средневековой агрессии. Это сложнейший феномен, где переплелись вера и страх, милосердие и жестокость, идеализм и политика. И только честное обращение к источникам — без идеологических фильтров — может приблизить нас к истине.

И последнее. 848 лет назад, 25 ноября 1177 года (день святой Екатерины Александрийской по юлианскому календарю), рыцари Иерусалима одержали величайшую победу в истории Христианства. Около 500 рыцарей и 3 тысяч пехоты, во главе с юным королём Бодуэном IV нанесли сокрушительный удар войску Саладина. В течении следующих 2-х недель, 18-тысячное войско перестало существовать. В Каир вернулось не более 150 всадников.

In Hoc Signo Vinces - Сим знаком победиши:

"Перед крестоносцами маячило страшное зрелище. Перекатившаяся равнина была скрыта под вихрем тысяч всадников, их желтые, зеленые и черные знамена вращались, барабаны и трубы звучали, когда они скакали в строю. Ситуация казалась мрачной для непокорных воинов, окруживших Истинный Крест. В то время как не было места для отступления, генеральное сражение несло серьезный риск. Поражение означало бы уничтожение, потерю Иерусалима и большей части королевства одним ударом. Но опытный военный глаз заметил бы некоторую путаницу в маневрах Саладина. Армия султана была застигнута врасплох. Многие из его войск все еще занимались грабежом. В некотором замешательстве Саладин срочно послал за ними, чтобы призвать обратно к главным силам. Несмотря на некоторое удивление, Рено не стал ввязываться в драку. Прозорливо осматривая врага, он собрал свои силы в боевой порядок и сдерживал своих рыцарей, ожидая подходящего момента, чтобы нанести решающий удар. Столкнувшись с таким подавляющим числом, он знал, что у них может быть только один шанс. Все еще не успокоившись, дивизии Саладина начали сложный тактический маневр, чтобы улучшить свои позиции. Это нарушило их строй. Рено увидел возможность и принял важное решение. Он напал.

Тяжелая франкская конница, выкрикивая боевые кличи, устремилась в самое сердце турецких позиций. «Проворные, как волки», и «ярые, как пламя», они напали на силы Саладина, «как орел набрасывается на стаю куропаток». Мусульманским центром командовал Таки ад-Дин, племянник Саладина. Способный генерал, он держал своих людей вместе перед лицом яростного нападения крестоносцев, и две армии столкнулись с шокирующей силой. Один отряд рыцарей прорубился сквозь ряды мусульман и оказался в пределах досягаемости самого Саладина. Спасло его только вмешательство личной охраны.

Оставив за собой кровавую бойню, Рено бросился в гущу боя. В тот день, когда годы сдерживаемого разочарования и бездействия кипели в ярости битвы, он лично совершил величайшие подвиги доблести на поле боя. Какое-то время турецкий центр сдерживал франков с обеих сторон, но Рено хорошо оценил его тактику. В момент атаки, ярость тяжеловооружённых крестоносцев, воодушевлённых священным рвением, в ближнем бою была просто неодолимой.

Когда Истинный Крест засиял таинственным светом, Бог поднял вихрь против врага, и Святой Георгий появился на стороне крестоносцев, борьба неумолимо повернулась в их сторону. Мусульмане подверглись ужасной бойне. Несмотря на их огромное численное превосходство, мусульманские ряды дрогнули, заколебались, а затем рухнули в смятении. Гордая армия Саладина развернулась и бежала." (Джеффри Ли, «Божий волк: Жизнь самого печально известного из всех крестоносцев, Бич Саладина»)

по материалам:

Плуг, Меч и Книга...

Литература по теме:

книга «Первый крестовый поход: зов с Востока» оксфордского историка Питера Франкопана (Cambridge, Mass.: Belknap Press of Harvard University Press, 2012)