Святая инквизиция: следствие, допрос, пытки

Следствие над подозреваемым в еретичестве начиналось легко и просто, для этого было достаточно обычного доноса. После этого арестованного помещали в средневековое СИЗО — тюрьму инквизиции, обычно представляющую собой множество казематов. В один из них и бросали нашего несчастного, где он в сырости и кандалах ждал исхода своего дела, прекрасно понимая, что скорее всего гореть ему на костре алым пламенем. К слову, если арестованный внезапно умирал или сходил с ума (что не удивительно в данных условиях), следствие над ним не прекращалось. Тот случай, когда даже смерть не являлась помехой.

Кроме доноса достаточным основанием для того, чтобы бросить человека гнить в каземат, было и обычное подозрение инквизитора, основанное на догадках и предположениях последнего. Словом — лучше было не попадаться им на глаза, а тем более наживать себе среди инквизиторов врагов. Нередки были случаи, когда следствие над подозреваемыми в еретичестве длилось годами. Все это время обвиняемые проводили в каземате, что уже само по себе было настоящей пыткой. Никаких «планов» по поимке еретиков у инквизиции не было, то есть следствие имело бессрочный характер и могло длиться бесконечно долго. Забавно, но заключенный, отправившийся на курорт в подвалы инквизиции, сам платил за свое содержание в клетке.

Следующим этапом являлся допрос обвиняемого, единственной целью которого было выбить из человека признание в еретичестве. Быть хорошим инквизитором означало уметь вытянуть из жертвы все, что нужно, да еще так, чтобы несчастный сам поверил в собственные слова! Опытный инквизитор перед допросом изучал биографию подследственного, наводил справки о его семье и друзьях, искал любые болевые точки и все это для того, чтобы сломить волю еретика и подчинить его себе. Перед допросом обвиняемый обязан был дать клятвенное обещание, что будет говорить только правду, что давало повод неудовлетворенному очередным ответом инквизитору обвинить жертву в лжесвидетельстве.

Как же вынудить человека сознаться в том, чего он не делал? Это было настоящим искусством, в основе которого лежало запутывание и психологическое давление. Так, инквизитор обычно задавал обвиняемому десятки самых разных вопросов, начиная с простеньких о семье и погоде и заканчивая совершенно абсурдными и нелепыми — так жертву запугивали и запутывали, после чего арестованный с испугу начинал выдавать разную чепуху и впадать в противоречия. Нередко в панике подсудимый признавался в каких-то своих мелких прегрешениях и пороках, что и было нужно палачу — маломальские проступки он в раз превращал в настоящие преступления против церкви, ну а там уже и до еретичества недалеко. Так, под давлением обвиняемый сбивался с толку и выдавал все: и правду, и неправду.

Конечно же, далеко не каждого возможно было расколоть хитрыми психологическими уловками и запугиванием. Тогда в ход шли совсем уж пошлые методы: обман и фальсификация фактов (мол, сдали тебя уже, осталось только получить твое признание), запугивание, угроза жизни родным и близким и шантаж. Нормальной практикой являлось подослать в камеру к подсудимому провокатора, который прикидывался белой овечкой и втирался в доверие, дабы раздобыть новые улики или разговорить человека на «нужные» темы. Нередко обвиняемым устраивали встречу с женой и детьми, но совсем не из доброты душевной — их слезы могли помочь расколоть жертву.

Дальше — больше. Особо несговорчивых могли поместить, как это делалось в Венеции, в каземат с движущимися стенами, которые ежедневно сближались все ближе друг к другу, угрожая попросту раздавить узника. В иных случаях упертых кидали в камеру, которую потихоньку, изо дня в день заливала вода.

Все вышеуказанные методы в большинстве случаев давали свои плоды — превратившийся практически в скелет заключенный наконец не выдерживал и давал показания и против себя, и против кого угодно, лишь бы с него сняли цепи и вывели из этой грязной, мокрой конуры. Однако были и невероятно сильные духом и телом люди, которые после всех истязаний не говорили ни слова. Инквизиторов это никак не устраивало — их главной целью было признание обвиняемого, его раскаяние и примирение с церковью, что символизировало собой некую победу и триумф над неверными. Тогда в ход шли пытки.

Первым был этап запугивания — жертве показывали те инструменты, с помощью которых будет производиться пытка, параллельно напоминая, что еще не поздно во всем сознаться, а заодно и друзей сдать. Происходило сие мероприятие в камере пыток, а среди инструментов были стандартные дыба, колесо и плети. Нередко в ход шла пытка жаждой и голодом, водой и многими другими изощренными методами (кому интересно, в интернете полно примеров, закачаешься), после чего врач залечивал обвиняемого, чтобы тот: а) не помер раньше времени б) выглядел целым и невредимым на костре (обязательное условие).

Пытки были узаконены папами еще в XIII веке и считались правомерным методом для получения признания в еретичестве, однако из-за общественного недовольства им все время пытались придать гуманный вид. Так, папа Иннокентий IV делал упор на то, что во время пыток ни в коем случае не следует заниматься членовредительством или подвергать жизнь жертвы опасности — ну прям пытки махровым полотенцем! Вселенский собор 1311 г. постановил, что пытки могут быть разрешены только епископом. Но как я уже говорил, власть и влияние трибунала инквизиции была настолько сильна, что зачастую епископы просто смиренно кивали головой, давая добро на все что угодно.

Другой «лазейкой» было то, что решение Вселенского собора касалось только пыток над провинившимися, но никак не над свидетелями, поэтому их инквизиторы мучили во всю без согласия епископа. Также, нередко трибунал хитрил и заявлял, что обвиняемого вообще-то тоже можно считать свидетелем — он же при допросах свидетельствовал против себя! А значит, его также можно подвергать истязаниям без чьего-либо разрешения.

Согласно другим постановлениям, призванным ограничить произвол инквизиторов, пытки должны проводиться по отношению к обвиняемому однократно и в «умеренных дозах». Но и это не останавливало доблестных борцов за чистоту веры: что считать «умеренной» пыткой они решали сами (для многих умеренно означало до победного конца), а однократная пытка нередко превращалась в «незаконченную» и поэтому через время возобновлялась снова. По закону, показания, данные под пыткой, имели вес только если они были подтверждены обвиняемым на следующий день. Многие же из них ссылались на то, что признаться их вынудила боль, и отказывались от сказанного ранее. Тогда инквизиторы впадали в настоящую ярость — заявлялось, что разум непокорного вновь окутал дьявол, и его снова подвергали жесточайшим пыткам, но только чтобы теперь тот отрекся от своего отречения. Во как!

Если после всех пыток человек все же отказывался признавать себя еретиком или не сознавался в еретических взглядах, его, как упорствующего и неотступного еретика (по определению, даже если он не был таковым) отправляли на костер! А вот если обвиняемый во всем сознавался, раскаивался перед церковью, сдавал сообщников и всячески шел навстречу следствию, его могли даже отпустить на свободу в обход костра. Другое дело, что случалось это нечасто.