Встречи с фламандцами

Друг отметил - не застольем, а просто в голове своей (заодно и в моей) - красивый юбилей: тридцать раз посетил Париж. Мотается он туда с относительно юных лет и торчит подолгу, причём не отдыхая, а работая, и по-французски шпарит так, что лично мне (русскому человеку, патриоту России и своего раёна) противно слушать это кваканье. А французы радуются. Принимают за своего. Он ещё и шарфик на их манер повязывает, и шарфики у него французские - и вообще он франкофил; только вот фуа-гра душа отвергает (а мне нравится, хотя птичек жалко).

В юбилейный тридцатый раз подвернулся моему товарищу настоящий французский таксист - не какой-нибудь тамошний улугбек, а фирменный парижский жан-поль (например). Этот таксист ему говорит: меня, мол, на мякине не проведёшь, я человек настолько бывалый, с таким тонким слухом и глубоким знанием жизни, что отлично различаю малейшие акценты в самой, казалось бы, наичистейшей французской речи; и вы, месье, зуб даю - не наш, не местный, хотя наблатыкались здорово. Друг мой, конечно, огорчился, что его раскусили. Решил уточнить; из каких же, спрашивает, я мест? Усмехнулся таксист в пшеничные усы и выдал победоносно: "Вы - бельгийский фламандец!"

Друг был горд собой до невозможности: я, говорит, вроде Эркюля Пуаро. Ну, почти.

Спустившись с небес на землю, то есть вернувшись на родину, сей Эркюль в течение нескольких часов плохо говорил по-русски. Он и так-то иногда в словах путается. И смысл, и форма страдают. Не понимаю, как его держат за умного человека; я ему всегда намекаю: "Ты идиот, ты идиот!" - а он мне: "Никто, кроме тебя, так не считает!" - а я ему: "Скажи мне, кто так не считает, и я скажу тебе, что они идиоты!" - в общем, долгий разговор, страниц на пять (очень много идиотов).
Справедливости ради, нынче и недосып, и перелёт, и усталость, и всё такое прочее усугубили ситуацию; вследствие всех обстоятельств у него в рту не только слова - буквы стали вступать в противоестественные отношения. Но посреди абракадабры вдруг блеснул перл. Самое поразительное из того, что он исторг: вместо "Жизнь Клима Самгина" сказал "Жизнь - климакс Самгина". Я была вынуждена прийти в восторг и снять шляпу. Хотя это вышло у него совершенно случайно.

Между прочим, "Климакс Самгина" - вполне подходящее название для пространного эссе о романе Горького (или современных аналогах): Клим Самгин действительно переживал что-то вроде душевного климакса.

И ещё о произношении, литературе и восторге. Как патриот своего раёна, пошла я гулять по своему раёну. Есть где разгуляться: налево пойдёшь - Газпром сверкает, направо - желтеют пятиэтажки времён Очаковских ("Очаково" - это пиво такое, да) и покоренья Крыма (того ещё покоренья, не этого). Позади меня болталась парочка, юные он и она, и случился у них такой разговор: "Ты читала "Три товарища"?" - "Конечно, ты что? Ты же сам мне книжку давал. Забыл? А потом я в "Современнике" постановку смотрела".
Это, так сказать, литературная запись; разговаривали они как стопроцентные гопники (было даже малость ссыкотно обернуться и посмотреть в их наверняка светлые лица); фонетическая транскрипция будет выглядеть примерно так: "Тчитаа тритвааища?" - "Каанеш, тчоо бл? Тшса-ам мне книшк дываал, збы-ыл? Аптом я пстаановк в срмеике смыреела".

Они свернули в какую-то подворотню - и простыл след этого редкого, обнадёживающего явления. Крепко я задумалась. И додумалась: "Всё понятно. Это были люберецкие фламандцы..."