Моя история как экопоселенца. Глава 1. Детство. Бабушкина дача.

1. Детство. Бабушкина дача.

Родился я в начале 1980-х на Южном Урале, и довольно долго жизнь моя не имела, как кажется, никакого отношения ни к экопоселениям, ни к сельской местности вообще. На протяжении всего детско-юношеского периода я, как и большая часть современных россиян, был горожанином, что называется, с головы до ног и на полном серьезе думал, что электричество берётся из розетки, а хлеб и молоко - из магазина. Я хорошо помню, что тот факт, что зимой в квартире тепло, воспринимался мной как нечто само собой разумеющееся, а батареи под окнами довольнодолго были для меня каким-то совершенно загадочным и чуть ли не мистическим устройством непонятного назначения. Я помню, что мы использовали батареи для того, чтобы прятать в них свои детские игрушки и прочий мелкий хлам (и это было очень удобно, хотя мы заметили вскоре, что пластилиновые фигурки там почему-то быстро превращаются в странное жидкое месиво и начинают как-то слишком уж сильно пахнуть), а чуть позже с восторгом обнаружили, что самое выдающееся свойство батарей - это то, что они могут служить средством связи и оповещения. Если стучать по ним, то звон очень хорошо распространялся по всему дому, что позволяло при помощи простейшей системы кодировки сигналов передавать важные сообщения моему другу Димке, жившему этажом ниже. Тот факт, что основное назначение батарей - это отопление, я осознал уже где-то годам к 12-13, когда проследил связь между периодическими похолоданиями в доме и визитами сантехников, имевшими обыкновение проводить с батареями самые невероятные манипуляции от запускания в них троса с ручкой которую можно было крутить, до разрезания и обратного склеивания их сварочным аппаратом, после чего под них частенько надо было подставлять ведра и тазики. Я помню, что когда я, наконец, в полной мере осознал, что ВСЕ помещения, в которых я бываю зимой - от подъездов до магазинов и огромных складов - требуют сжигания топлива для своего отопления, я был шокирован до самых глубин своей детской души, особенно учитывая тот факт, что зимой мы (как и многие другие жильцы дома) всегда спали с открытой форточкой.

Откровенно говоря, я не помню в своем детстве какой-то особой тяги к жизни на природе и не помню какого бы то ни было осознания такого явления как "природа", в принципе, и его противопоставления, скажем, урбанистическому ландшафту. Похоже, что этого понятия лет в 5-10 у меня вообще не было. Я знал примерно, что такое лес или поле, что такое "пойти купаться на Волгу", я знал, что такое, например, дача. Но вот совершенно не помню, чтобы я каким бы то ни было образом сравнивал или сопоставлял жизнь в городской квартире с пребыванием в каком-то из этих мест и думал, что что-то из этого для меня лучше и приятнее, а что-то хуже. Ничего подобного: поездки на дачу воспринимались такими же естественными и закономерными событиями жизни, как и возвращение в квартиру, и я хорошо помню, что радовала меня как дорога туда, так и обратно. Я не знал, что кроме горожан, живущих так, как живем мы, существуют и сельские жители, у которых жизнь устроена совсем по-другому, и, хотя в наших букварях и встречались тексты про крестьян, живущих на земле, и были красочные картинки с тракторами и комбайнами, я не помню ни одной своей мысли, затрагивающей эти предметы. Мы читали эти вещи даже не как сказки (потому что сказки были куда интереснее и вызывали куда больше эмоций), а как... некую политинформацию, которую можно прочитать "для общего развития" и назавтра забыть. Во всяком случае, никому из нас не приходило в голову играть в крестьян, вспашку полей или сбор урожая, или, скажем, в попытку проехать в район по сельским дорогам в период распутицы (любимая тема игр у детей в экопоселении Ковчег), хотя очень и очень много мы играли в войну - в самых разнообразных формах, от рисунков и пластилиновых танчиков до дворовых "войнушек" с игрушечными автоматами (я прекрасно помню, что играл в войнушки и солдатики вплоть до окончания школы, а 40-Летие Победы 9 мая 1995 года мы с мальчиками и девочками со своего двора отметили прямо-таки "третьей мировой войной", описанию которой я даже посвятил целую тетрадку листов в 18). Казалось бы, странно: настоящих войн мы в своей жизни видели еще меньше, чем тракторов и комбайнов (собственно говоря, не видели вовсе), однако эти милитаристические предпочтения в играх были настолько явственными, что невольно начинаешь задумываться, ОТКУДА все-таки берутся дети со всем этим опытом и столь странными предпочтениями.

(Впрочем, можно предположить, что источником военной темы в играх были во многом книги, которые мы читали, а также фильмы и мультики, которые мы смотрели по телевизору. В них-то как раз было очень много войн и драк самого разного масштаба – от разборки пиратов с кинжалами над телом зарезанной и изменившей одному из них красотки Мэри, до многочасовых киноэпопей с танками, пушками и авиацией про разгром гитлеровских захватчиков под Москвой и Сталинградом и победоносное шествие Советской Армии на Берлин. В кино и книгах – как я сейчас это вспоминаю, - войны было не просто много – она повсеместно составляла там самую основу сюжета. И мы впитывали эти картинки с колоннами танков, артобстрелами, трупами, беженцами, героями и предателями – как какое-то настолько само собой разумеющееся содержание жизни, что, снова и снова воспроизводя эти побоища среди своих игрушек и солдатиков, мы даже как-то особо не задумывались, что война и убийство – это кровь, боль и жестокость, и никто из нас на самом себе даже сотую долю того, во что мы играли, пережить бы не захотел. Наверно, в плане отношения к войне, мы впитывали информацию так же механически и бездумно, как дети 2000-х, играя в компьютерные игры, впитывают и тысячекратно обыгрывают истории про стрельбу с размазыванием мозгов противника по стенам, про грабежи, воровство и угон автомобилей, мошенничество и банковские махинации, террористические акты, изнасилования попадающихся на пути красоток и т.п. В 2010-х я своими глазами и ушами видел и слышал, как очень милые и добрые с виду дети восторженно обменивались друг с другом рецептами на тему того, что и у кого нужно украсть, в какую часть тела (в глаз или в рот) метнуть снаряд вражескому монстру и какую девочку нужно похитить или изнасиловать для того, чтобы успешно пройти очередной уровень в каком-нибудь Grand Theft Auto. Ассоциировал ли кто-то из этих детей подобные игровые «приключения» с реальными грабежами, убийствами и изнасилованиями? Хороший вопрос. Скорее, нет. Хотя мне и известны истории, когда группа малолетних гопничков пыталась «поиграть» в реале с каким-нибудь пойманным «мелким» в то, чем они занимались на своей игровой приставке или видели в порнофильме. И если даже мне в конце 1980-х – начале 1990-х выпало поучаствовать в нескольких детских историях с отбиранием денег, угрозой «поставить на бабки» или требованием «отсосать», то есть все основания предполагать, что детям эпохи повального ВКонтакта и Ютуба, этих приключений достаётся поболе.)

В общем, в войну, которой мы в жизни не видели, мы играли, а в сельскую жизнь, которой тоже не видели, - нет. Настоящую деревню я впервые увидел в 14 лет - на самом деле совершенно мельком и проездом, - однако это событие показалось мне настолько выдающимся, что по возвращении домой я даже некоторое время хвастался перед своими приятелями, что своими глазами видел такую диковинную вещь.

Хотя я и не могу припомнить, чтобы меня в детстве как-то особо тянуло к природе, в моей жизни всё же были некоторые эпизоды, обогатившие меня впечатлениями простой и естественной жизни, которых, пожалуй, не было у среднестатистических горожан моего возраста. Одним из любимых моих воспоминаний являются поездки на дачу с дедушкой и бабушкой - место, которое мы, непонятно почему, очень любили. Даже вот что странно. Я весьма плохо помню нашу жизнь в Новотроицке в первые шесть лет моего детства, но воспоминания от летних поездок в Камышин (это на Волге), к бабушке и дедушке, где мы частенько оставались на целое лето, остались очень яркими. Причём, ярко запомнились как моменты, когда мы проводили время в бабушкиной-дедушкиной квартире на 7-м этаже, так и от наших поездок на дачу.

Сейчас, нынешним своими умом я осознаю, что дача это была, что называется, a typical Russian dacha вроде той, что приведена на фотографии в американском издании 1-й книги Мегре для того, чтобы жители Соединенных Штатов получили хоть примерное представление о том, что же это такое. И размер у нее был, наверно, соток шесть (ну, максимум 10), и соседей было хорошо видать с обеих сторон через проволочную решетку, и вообще, наверно, ничего особо такого выдающегося в ней не было. Но для нас с братом и сестрами тогда, в 3-5 лет размер ее казался поистине огромным, и вся она казалась наполненной удивительными и интересными вещами, так что открытия в ней можно было совершать чуть ли не каждый день.

Между кирпичным садовым домиком и высоким деревянным забором, отделяющим дачу от дороги, было пространство шириной всего метр с небольшим, из которых полметра занимала бетонная отмостка домика. Однако даже на этом крохотном и убогом пространстве (всего около шести квадратных метров) мы умудрились не только посадить из желудей три настоящих дуба, но и разместить целый песочный город с домами, железными дорогами и множеством прочих атрибутов, включая самих жителей, которых мы изготавливали из зеленых плодов сливы или абрикоса и называли "водяными цыплятами" (это была такая раса живых существ, в противовес, скажем, расе "котов", расе "разбойников" или расе "водяных утят"). И если так много всего могло разместиться на этой пустынной и голой окраине (площадь между домом и забором уже тогда осознавалась нами как явный badland, потому что там не было почти никакой растительности и качество песка было далеко не самое лучшее), то что уж говорить про наш центральный город Рух-Лядск в уютной тени виноградной беседки или про все остальное пространство дачи, куда можно было бесконечно посылать исследовательские экспедиции, и они вечно возвращались бы с диковинными открытиями!

На дедушкиной-бабушкиной даче удивительным было все. Кирпичные бордюры вокруг грядок и деревьев были идеальными хайвэями для наших игрушечных автомобилей, Бак с водой был глубоким и страшным омутом, купаться в котором осмеливались только самые отважные. Каждое дерево - яблоня, черешня, слива, абрикос - было приглашением полазать и попокорять вершины, а равно поупражняться в самых экзотических способах нарезки, сушки, засолки, мариновки и прочего заготавливания впрок их замечательных плодов. Я очень хорошо помню, что на даче росли персики, потому что косточки персиков не спутаешь ни с чем, хотя мама и сейчас станет убеждать меня, что персики в Волгоградской области не растут. Сарай и небольшой "чулан" по соседству с ним (размером с туалет) были полны самых невероятных предметов, какие только могут быть. Те из них, чье предназначение нам удавалось определить (например, обрезки от шлангов), мы временами выпрашивали и уносили к себе в Рух-Лядск, где благополучно использовали в прогрессивных строительных технологиях, однако, несмотря на это, там оставалась еще целая уйма вещей, гадать о смысле которых можно было веками. Сам садовый домик тоже создавал ощущение глубокой таинственности и богатства. Чего в нем только не было! Дедушкины картины на стенах, плетеные стулья, соломенные шляпы... даже самая настоящая керосиновая лампа, навевавшая воспоминания о джинах, Алладинах и прочих восточных чудесах.

Но самым притягательным местом была для меня южная граница участка. Она представляла собой что-то вроде дамбы или возвышения и где-то на метр нависала над участком соседей (весь дачный поселок располагался на длинном склоне, обращенном к Волге, и участки часто формировались в виде террас на этом склоне), а вместо забора вдоль всего возвышения стояли железные столбики с натянутой между ними проволокой. Столбики имели перекладины, и проволока тянулась в две параллельные (в одной горизонтали) нити - в точности с таким же рисунком, как подвешены провода на столбах в линиях электропередач. Сделано это было для того, чтобы оградить от чрезмерного разрастания в стороны кустов смородины, посаженных между натянутыми проволоками, однако, пока смородина была невелика, вся эта конструкция воспринималась как точнейшая миниатюрная имитация высоковольтной ЛЭП. Вместе с самой террасой все это очень живо рождало в моем воображении образ приподнятого на насыпь железнодорожного полотна, и я очень любил ходить вдоль этой южной границы туда-сюда, изображая собой пассажирский поезд, и наблюдая при этом мелькание "за окном" сменяющих друг друга "высоковольтных столбов".

Для чего я сейчас описываю это? Наверно, для того, чтобы каждый, кто читает эти строки, смог вспомнить свое собственное детство и вдруг открыть для себя забытое сладостное ощущение от совершенно другого способа восприятия мира - целостного восприятия, в котором большое и бесконечное живет в малом, буквально на шести сотках, в котором еще нет противопоставлений понятий сущего и должного, в котором, собственно, ещё нет, как таковых, даже добра и зла. Иногда мне кажется, что это состояние - и есть то самое lost happiness, к которому мы стремимся и ради достижения которого строим теперь новую жизнь в наших поселениях. Можно ли ее построить, эту жизнь?

Возможно ли счастье?

Чем дольше я думаю над всем этим, тем больше прихожу к мысли, что счастье наступает не тогда, когда добро побеждает зло (", поставит на колени и беспощадно убьет"), а тогда, когда добро и зло, наконец, примиряются друг с другом и перестают враждовать, когда добро и зло исчезают как нечто непримиримое друг к другу...

Нам очень мешает быть детьми то, что мы не чувствуем себя в безопасности и думаем, что у нас есть проблемы.

И, наверно, тогда, когда в 2002 году с мыслью о построении новой жизни я поехал в деревню, я искал место, где бы мог ощутить себя в достаточной свободе и безопасности, чтобы перестать бороться. И тут сложно сказать, искал ли я просто своего рода "материнскую колыбель", из которой, как и все мы когда-то, видимо, выпал раньше времени, или же просто искал условия, максимально свободные от каких-либо помех, для того, чтобы в полную силу погрузиться в исследование более важных вещей, которые меня тогда занимали.

Так или иначе, мне виделось что-то гораздо более естественное и правильное в детской позиции открытого восторженного исследователя неведомой вселенной и творца в ней своих собственных маленьких островков красоты, чем в позиции "серьёзного" взрослого, утратившего способность удивляться и ощущать восторг, занятого напряжёнными, тоскливыми, рутинными заботами по выживанию...

(продолжение следует)