Слово Мастеру: Нора Галь (27 апреля 1912 — 23 июля 1991)

Элеонора Яковлевна Гальперина

Блестящий переводчик, литературовед, критик и теоретик перевода, редактор. Автор книги «Слово живое и мёртвое».

Цитаты

Не всякий пишущий способен глаголом жечь сердца людей. Но, казалось бы, всякий писатель к этому стремится. А для этого глагол — то есть слово — должен быть жарким, живым.

О словесной шелухе

Слова‑канцеляризмы, слова‑штампы не безвредны. Пустые, пустопорожние, они ничему не учат, ничего не сообщают и, уж конечно, никого не способны взволновать, взять за душу. Это словесный мусор, шелуха. И читатель, слушатель перестаёт воспринимать шелуху, а заодно упускает и важное, он уже не в силах докопаться до зерна, до сути.

Если книга — всё равно, написанная по‑русски или на русский язык переведённая, — пестрит иноплеменными словами, это всегда плохо. Но есть среди них особенно зловредные, пронырливые и настырные слова, слова‑паразиты, от которых поистине отбою нет. Они не несут никакой информации, не прибавляют ничего нового. Это — всевозможные факты, моменты и иже с ними. В 99 случаях из 100 их можно выбросить без малейшего ущерба для фразы. Словесная труха эта отвратительно засоряет речь, сушит мысль и чувство, искажает образ, живых людей с их горем и радостью обращает в манекены.

Разумеется, не все иностранные слова надо начисто отвергать и не везде их избегать — это было бы архиглупо. Как известно, нет слов плохих вообще, неприемлемых вообще: каждое слово хорошо на своём месте, впору и кстати.

Но пусть каждое слово (в том числе и иностранное) будет именно и только на месте: там, где оно — единственно верное, самое выразительное и незаменимое! А в девяти случаях из десяти — приходится это повторять снова и снова — иностранное слово можно, нужно и вовсе не трудно заменить русским.

Первое издание

О языке

Родной язык — драгоценнейшее достояние каждого народа, будь он велик или мал.

Русский язык в своей необъятности, гибкости и силе может многое усвоить и преобразить. Чуть не сто лет назад одна чеховская героиня «робко замерсикала» — тоже звучит совсем по‑русски! Однако язык не всеяден, это ведь не страус, глотающий камни, и незачем ему поглощать чуждую пищу без разбору и меры.

Пусть язык, как река, остаётся полноводным, привольным и чистым! Это — забота каждого живого человека, тем более — забота тех, кто со словом работает.

О ясности

Слово дано человеку для того, чтобы скрывать мысли, сказал мудрец. Однако в литературе слово призвано всё же не скрывать, не затемнять, но прояснять мысли и чувства, приобщать к ним читателя.

Печально, когда литератор не стремится к ясности, считает её необязательной, даже излишней. Воображает (жестокое заблуждение!), будто простой, короткий, вразумительный оборот ниже его достоинства, и, дабы не уронить себя в глазах читателя, выражается выспренне и мудрёно. Нет, «высокий штиль», крайняя усложнённость оправданы и хороши только тогда, когда они действительно призваны передать правду образа, характера, настроения. Тогда и читатель их поймёт и примет.

О переводе

Давно известна истина: нельзя переводить иноязычную фразу слово за словом. Прежде всего надо перестроить её по законам своего языка. В немецкой, французской, английской фразе порядок слов почти всегда определён строгими рамками и правилами, которые ломать нельзя. Русские подлежащие и сказуемые, определения и дополнения куда подвижнее.

Но подвижностью этой не надо злоупотреблять (даже и не в переводе!), иначе получится бессмыслица вроде рассказов «Про пожары для детей»: кто и зачем, любопытно знать, устраивает для детей пожары?!

Очевидно, назвать надо было по‑другому, хотя бы «Детям — про пожары».

И всякий раз переводчику очень важно определить для себя степень свободы, какая допустима в обращении с подлинником.

Перестраивая фразу по‑русски, всегда можно найти равноценную замену любому (значимому, а не вспомогательному!) слову, образу, выражению подлинника. Но вовсе незачем непременно «сдавать слова по счёту». Порою для верной интонации, даже для ритма вместо одного слова понадобятся два, иначе фраза окажется оборванной, незавершённой. А иногда вместо трёх слов довольно одного. Но это, как правило, свобода в рамках фразы. Как говорится, от точки до точки. Очень редко можно позволить себе разорвать фразу автора или, напротив, слить две воедино. У каждого автора — пусть он не гений, не классик, а самый заурядный рассказчик — своя интонация и свой замысел, своя логика. Нарушать их переводчик не вправе. Но строй прозы должен быть ясен, ясной, естественной должна быть каждая строка. Порядок слов в каждой фразе должен быть непринуждённым, чисто русским, пусть она звучит по‑русски. Только по‑русски — и в переводе тоже, непременно! В переводе — так же, как и в прозе отечественной!

За игрой в шахматы (1920-е)

Об идиомах

Всякая идиома чужого языка для переводчика — задача. Просто пересказать смысл — жалко, потеряешь долю живой образности. Скалькировать, передать буквально? Выйдет фальшиво. Найти своё, русское речение с тем же смыслом и той же окраской далеко не всегда легко. Тут нужен верный слух и чутьё.

Настоящий литератор — только тот, кто владеет образной речью, неисчерпаемым богатством русских речений, присловий, идиом — всем, что оживляет, красит всякий рассказ и всякую печатную страницу.
Ибо искусство, как известно, есть мышление в образах.

О нужном тоне

Ох, как осторожно надо обращаться со словом! Оно может исцелить, но может и ранить. Неточное слово — это плохо. Но куда опасней — слово бестактное. Мы видели: оно может опошлить самые высокие понятия, самые искренние чувства.

Переводчик отвечает и перед автором, которого переводит, и перед читателем отнюдь не только за отдельное слово.

Настоящий переводчик сначала осмыслит и прочувствует всю книгу. Это — не общие фразы, это — прямая практическая необходимость. Иначе не найдёшь нужный тон, не подберёшь нужные слова — и перевод окажется кривым зеркалом. Надо знать и понимать всё творчество автора, место, которое тот занимает в литературе своей страны, время, когда он писал, время и события, о которых написана книга (особенно если это классика или книга историческая)… надо очень, очень много.

И, уж конечно, надо проникнуться замыслом и настроением именно этой книги, понять характеры этих героев. Осмыслить и ощутить, чем живёт и дышит, чем движим каждый из них, в каком ключе думает, чувствует, говорит и действует — в соответствии со своей эпохой, обществом, обстановкой, настроением. Только тогда для каждого из них, в каждом случае и повороте можно найти верные слова, верную интонацию, передать мысль, чувство и стиль — короче, передать то, что сказал писатель, и то, как он это сказал. Ибо словом неверным, случайным очень легко смазать, а порой и вовсе исказить то, что хотел выразить автор.

Всегда необходимо понять место каждой мелочи во всём повествовании. Видеть не только слово, фразу, штрих, но образ в целом, окраску всего события, находить ключ ко всему характеру.

Чем сложнее образ, тем важнее передать во всех тонкостях и оттенках то зрительно, поэтически, психологически своеобычное, что в нём заключено. Не огрубить рисунок, не утратить черты живого облика, не упростить душевное движение.

Образ, настроение, мысль и чувство… так важно это передать — и так невозможно передать, следуя одной лишь букве подлинника!

Ибо в разных языках разные способы выражения, и у каждого языка свои законы. А буквальный, дословный перевод — это, по сути, и есть перевод чисто механический. С законами русского языка он не в ладах, он переносит на русскую страницу строй, формы, законы языка чужого, ему не хватает гибкости и чуткости. Таким способом никак нельзя бережно сохранить особенности стиля и точно передать все оттенки мысли. Как раз напротив. Можно всё только исказить и загубить.

Бережно сохранить и передать подлинник во всей полноте и многообразии, передать все оттенки мысли, чувств, стиля можно только отходя от буквы, от дословности, только средствами и по законам нашего языка. Иначе говоря, как очень точно сказал ещё Пушкин, то, что выразил на своём языке иностранный автор, надо перевыразить по‑русски.

Одно из первых изданий на русском языке

У каждого языка свои законы. То, что по законам чужого языка неизбежно и на этом языке звучит легко и естественно, по‑русски зачастую тяжело и ненужно. Наши слова, как правило, длиннее — значит, если переводить дословно, вся фраза получится более громоздкой, рыхлой. И нужно что‑то отбросить, что‑то перестроить, что‑то упростить — как раз для того, чтобы читатель воспринимал перевод так же, как на родине автора воспринимают подлинник. Это не отсебятина. Переводчик не исправляет, не украшает автора, а отдаёт в его распоряжение все средства своего родного языка, всю его гибкость и многоцветье. Ведь писатель иной страны свободно владеет всеми богатствами своего языка. И пиши он по‑русски, он бы, конечно, пользовался не каким‑то нейтральным пресным языком с вымученным школьно‑гладким синтаксисом и бескрылой, безликой лексикой, а всем арсеналом русских инверсий, речений, образов.

Что это такое — современный реалистический перевод?

Лучшие мастера его на деле доказывают: можно полностью сохранить стиль и манеру подлинника — и притом книгу будут читать и воспринимать так, как будто она создана на языке перевода. Как будто Бёрнс и Гейне, Бернард Шоу и Хемингуэй, Сервантес и Мопассан писали по‑русски.

Чтобы такого достичь, переводчику важно владеть в совершенстве своим языком, — пожалуй, важнее, чем языком, с которого он переводит. Ибо сказанное на чужом языке надо понять и почувствовать, а на своём – ещё и выразить, творчески воплотить, что подчас несравнимо труднее.

Так — в идеале.

Перед теми, кто читает его на родном языке, писатель отвечает сам. За переведённого автора в ответе переводчик. И если замысел автора и самый его облик искажены, если хорошая книга в переводе получилась скучной, а большой писатель — неинтересным, значит, переводчик поистине варвар и преступник.

Перевести — значит постичь, истолковать, раскрыть, найти слова самые верные и достоверные. Бывают случаи очень и очень сложные, когда от переводчика, от его личности, ума, чутья зависит бесконечно многое — вот тогда совершается воссоздание творческое, которое всегда потрясает, как откровение.

Ленивыми и неумелыми руками ничего нельзя создать, обладая глухим и равнодушным сердцем, ничего нельзя выразить. И вос создать, пере выразить тоже ничего нельзя — будет бездарная ремесленная поделка. В лучшем случае — «разыгранный Фрейшиц перстами робких учениц».

А талантливый переводчик — то же, что Рихтер в музыке.

Рихтер всякий раз творит заново. Как будто вот сейчас впервые перед нами создаётся, скажем, «Аппассионата». И «Аппассионату» он воссоздаёт очень по‑своему, иначе, чем Гилельс или Ван Клиберн. Но каждый по‑своему — все они передают нам пламенное величие Бетховена.

У подлинного художника своя палитра, свой характер, свой стиль. Известно, как по‑разному перевели 66‑й сонет Шекспира Маршак и Пастернак. Один закончил словами:

Всё мерзостно, что вижу я вокруг,
Но как тебя покинуть, милый друг.

Другой:

Измучась всем, не стал бы жить и дня,
Да другу трудно будет без меня.

В подлиннике:

Tired with all these, from these would I be gone,
Save that, to die, I leave my love alone.

Два переводчика… Оба — большие мастера и поэты. Но разве не проникновенней, не человечнее строки Пастернака? В них отчётливей, пронзительней сожаление не о том, что сам утратишь, умирая, но о том, как тяжка будет утрата родному человеку.

И ещё прекрасно перевёл далеко не столь известный А. М. Финкель (1899–1968):

Устал я жить и смерть зову скорбя.
Но на кого оставлю я тебя?!

Ну а если переводчик — не Рихтер и не Пастернак?

Работать с толком и с пользой может каждый. Была бы охота овладеть не только азами своего ремесла, но и всеми тонкостями и хитростями, достичь настоящего мастерства. Кое‑что постигаешь сам, набивая на первых порах синяки и шишки. Сколько‑нибудь одарённый или хотя бы добросовестный новичок на опыте поймёт, к чему стремиться и каких подводных камней избегать.

И счастлив начинающий, если ему на первых же порах встретится хороший, настоящий редактор — тот, кто готов не столько исправить, сколько направить, научить. Широко образованный, спокойный, доброжелательный.

Нора Галь с дочерью (29 августа 1945, пос. Кратово под Москвой)

О редактуре

Каждый редактор работает с десятками литераторов, накладывает какой‑то отпечаток на десятки книг. И если это хороший, настоящий редактор, то и он в какой‑то мере влияет на движение всей литературы, и роль его ощутима и благотворна.

И ещё одним, быть может самым главным, редактором должен каждый пишущий человек обзавестись как можно раньше и на всю жизнь.

Каждый, кто пишет, — сам себе первый редактор.

Нет, речь не о том «внутреннем редакторе» с вожжами и уздой, о котором точно и памятно писал Твардовский. Речь об умении слышать себя, свежим взглядом посмотреть на свою страницу. Умение это даётся не сразу, а без него — как без рук.

Иной поэт, а нередко и прозаик бормочет строчку вслух — так ему легче уловить неверный звук, небрежность, неточность. Но не всем и не всегда этот способ помогает.

Думается, важней на время написанное отложить.

Слишком часто мы работаем в спешке, впопыхах — откуда его взять, это время? А всё‑таки надо! Даже самую спешную газетную заметку «в номер» и ту полезно отложить хоть на полчаса, как‑то отвлечься от неё — и потом перечитать словно бы сторонним глазом. А от статейки побольше хорошо бы отрешиться и на три дня, на неделю, от большой, серьёзной работы — и на месяц и на два, если возможно. Тогда, перечитывая, непременно заметишь такое, что раньше не бросалось в глаза.

«Нет в мире совершенства!» — вздыхает мудрый Лис. А подобраться поближе к совершенству всем нам очень хочется. Вертишь строчку на все лады… К иному заколдованному месту возвращаешься опять и опять, маешься с ним, меняешь, черкаешь — нет, всё не то… Такой «саморедактор» может замучить до полусмерти. Зато какое же счастье, когда наконец раскрутишь, распутаешь этот узел и найдёшь настоящее, верное слово, тот самый ключик, который непременно подойдёт к сердцу и разуму читателя.

Об ответственности

Мы не всегда бережём богатство наше, нашу гордость — родной язык, как не всегда умеем беречь родную природу, озёра, леса и реки.

А ведь и за то и за другое мы в ответе перед будущим, перед детьми и внуками. Им передаём мы заветное наследие дедов и прадедов. Им — жить на этой земле, среди этих лесов и рек, им — говорить на языке Пушкина и Толстого, им — читать, любить, твердить наизусть, постигать умом и сердцем всё лучшее, что создано за многие века в родной стране и во всём мире.

Так неужели мы осмелимся их обделить и обездолить?