Манная каша

Оркестр играл «Прощание славянки», и мама долго давала Костику наставления, и засунула ему в рюкзак большую шоколадку и пакет с пряниками.

Ехали на автобусах, а когда вышли, всех выстроили в линейку и стали рассказывать о том, как партия и правительство заботится о детях, в отличии от некоторых капиталистических стран, где человек—человеку волк и детей заставляют работать по двенадцать часов без выходных. И поэтому советские дети должны «соответствовать» – вносить посильную лепту в дело коммунизма: хорошо себя вести, слушаться пионервожатых и участвовать в самодеятельности. А Костик, который к этому времени сильно проголодался, думал о том, когда будет обед и где кухня.

Все оказалось не так плохо. На завтрак давали кашу: пшенную, рисовую размазню, геркулесовую или манную, и бутерброд — с чаем, кофе или какао. На обед варили суп: борщ, щи, рассольник, гороховый или куриный. На второе — котлеты, тефтели, гуляш или сардельки с гарниром, и на третье — компот или кисель. На полдник могли дать булочку с молоком или кефиром. А на ужин — тоже кашу, омлет, а иногда особенно любимую Костиком творожную запеканку и чай. Ничего особенного, но жить можно.

В столовой Костик старался доесть свою порцию побыстрее, чтобы бежать за добавкой второго. Второе варили в большом котле. Всем хватало по одной порции, но добавки на всех не хватало. Особенно если были макароны по-флотски или пюре с котлетой. Ох, как Костик это любил!
Еще было здорово, что часто ходили в лес за смородиной, голубикой или малиной.

Один раз набрали опят, и пионервожатая Олька такой вкусный суп сделала в казанке, что закачаешься. А перед сном она приходила к ребятам в палату и рассказывала страшные истории про леших и домовых, а также о собственных приключениях. Например, как она расшвыряла сразу пять набросившихся на неё тумба-юханссонов. Поверить в это было не сложно, потому что она была девка хоть куда, сложена как богатырка-Синеглазка, только без голубых глаз.

Правда, жизнь немного отравлял Колька Корень. Он постарше был, и все надирался. Но Костик сдружился в лагере с Витькой – вместе играли в футбол за честь лагеря. И один раз, когда Корень стал с Витькой толкаться, Костик незаметно подкрался сзади, свернулся у Корня за спиной калачиком, и когда Витька его толкнул, Корень споткнулся и бухнулся на спину. Тут-то Витька с Костиком оба на него наскочили как следует, отмутузили. А он все пыхтел: «Двое на одного! Двое на одного! Нечестно!» Но больше он на них уже не надирался, и после этого жизнь вообще стала — малина.

Кстати, о малине. Пошли тогда в лес, за это самой малиной. А там её… хоть ложись на землю и открывай рот. Ну и зашел Костик далековато. А когда пошел дождь и все убежали в лагерь, а Костик, пока добрался, сильно промок, замерз, и на следующее утро у него потекло из носа и глаз.
Врачиха осмотрела его и авторитетно резюмировала:

— Грипп.

Так Костик очутился в изоляторе. В большой комнате стояли четыре ряда кроватей. Накрахмаленное бельё гармонировало по цвету с отдающими в синеву белыми стенами, а палатная тишина — с запахом хлорки.

Кроме Костика здесь лежала только одна девочка, Танечка. Костика поместили подальше от неё в другой конец изолятора, у окна. Ведь он заразный, а у неё совсем другой диагноз.

Танечка ничего не ела и выглядела на удивление худой. Казалось, вот дунешь — и она полетит. И в этой рассредоточенной эфемерности плавали огромные глаза. Их выражение было полно страдания, словно у бычка, стоящего на конвейере скотобойни и ожидающего вот-вот получить дявятьсотвольтовый разряд электрической ударной пушки.

Но сколько можно смотреть в одну точку? Познакомившись с девочкой, Костик отвернулся и стал думать о завтраке.
Наконец, принесли тарелку манной каши, кусок хлеба с маслом и чашку чая. Костик быстро съел свою порцию и облизал ложку. Каша как каша. Соли и сахара достаточно. Он, конечно, любил манную кашу с маслом и вишневым вареньем. Но ведь не у мамы на кухне, а в пионерском лагере «Заветы Ильича». И другой порции не будет. Потом выпил чай с хлебом и с маслом. Пальцем подобрал все крошки и подумал: «Маловато». Здесь даже за добавкой не пойдешь. У противных на вид нянечек ничего просить не хотелось.

Посмотрел в сторону Танечки. Её каша так и стояла нетронутой. А от бутерброда она только откусила. «Удивительно», думал Костик, «как так можно не доесть хлеб с маслом?»

Пришли нянечки и, глядя на её нетронутую тарелку, зашептались.

— Опять ничего не съела. Манную кашу не съела! Какой-же у неё будет напит?

«Напит» представлял собой действительно серьезное соображение. Всякие там линейки, пионерские зорьки, «За детство счастливое наше ‎— спасибо, родная страна!» – никого не интересовали. Зато про «напит» родители спрашивали. «Напит» – это уже объективный показатель.
И в общем-то не злобные нянечки выходили из себя: «Не ест, вредина! Не будет напита! Надо что-то делать!»

Две толстые женщины сели с обоих сторон кровати девочки и с остервенением начали запихивать ей в рот холодную манную кашу.
— Ешь, Танечка, ешь! Детскому организму нужны питательные вещества, чтобы расти! Ты же хочешь вырасти большой?

Танечка кивала, и апатично жевала, в то время как из глаз через каждые десять секунд катились крупные слезы. А когда нянечки требовали открыть рот, разжеванный комок каши вываливался.

Наконец, они устали от борьбы и ушли из палаты, бросив напоследок:

— Все равно — пока всё не съешь и, вообще, есть не станешь хорошо, отсюда не уйдешь.
Танечка бессильно откинулась на подушку, смотря в потолок. Рядом по-прежнему стояла тарелка с застуденевшей, бесформенной белой холодной кормомассой.

Во время этой процедуры Костик безразлично смотрел в потолок. Но когда нянечки вышли, встал с постели, и, несмотря на категорический запрет врачихи: «Ни к кому не подходи! Ты мне весть лагерь перезаражаешь!», как был — в майке и трусах, с решительно зажатой в кулаке ложкой, быстро подошел к кровати Танечки. В палате было тихо, только издалека доносился шум лагеря и стрекотание кузнечиков за окном.

Костик не стал тратить время на бесполезные разговоры и даже не посмотрел на Танечку. Слегка нагнувшись к тумбочке, на которой стояла тарелка, он стал быстро, почти не жуя, ответственно есть. Кусок за куском манная каша исчезала у него во рту. Точно так же он расправился с остатками бутерброда с маслом. Вся операция заняла не более двух минут. Наконец, Костик облизал ложку и, бросив взгляд на Танечку, выразительно приложил палец к губам. Затем он быстро прошел к своей кровати, накрылся одеялом и отвернулся к стенке.

Когда нянечка вошла в палату и увидела пустую тарелку, то аж всплеснула руками и вскрикнула:

— Девочки, сюда, сюда! Съела! Слава тебе господи, съела! Теперь будет напит! Будет!
А когда нянечки ушли, какими глазами Танечка посмотрела на Костика! Удивительными глазами.