Клюшка Терпсихоры

Вместо предисловия. 1969 год. Небольшой уральский городок. Зима.
Когда Семен был маленький и ходил в первый класс, родители пытались в его, уже тогда разбитную, голову вколотить что-нибудь из искусства. Для начала после неоднократных посиделок с соседом по лестничной площадке по прозвищу «Налей Стопеич» папа решил, что в сыне погибает Паганини.
Наиль Софеич (он же – «Налей Стопеич») работал тогда преподавателем скрипки в местной музыкальной школе, а по совместительству по выходным был незаменимым собеседником папы. И послал отец как-то Сему к соседу приобщатся к мировой культуре.
Учитель для начала показал будущему скрипачу книгу о великом Николо и даже фото слепка руки этого мастера. Кисть с невероятно длинными пальцами произвела на пацаненка неизгладимое впечатление. Страшные крюки! Сема подумал, что, если он станет великим скрипачом и у него вырастет такая же рука, то кто с ним здороваться будет? Стопеич рассказывал про струны, канифоль и конский хвост, из которого делают смычки, а Сема рассматривал на стене портрет Гагарина…
На следующий день, когда пришло время идти на занятия к соседу, родители долго искали отпрыска по квартире. Нашли, зареванного, под кроватью. На вопрос, почему не идешь заниматься на скрипке к Стопеичу, мальчик сквозь слезы провыл: «Не пойду-у-у. Он сказал, что я ду-р-р-р-ак, через три буквы «р». И никакие увещевания, уговоры, угрозы не смогли сломить упрямство Семы.
Со скрипкой было покончено.
Но через неделю за дело взялась мама. Она договорилась с каким-то баянистом, что за десять рублей в месяц тот сделает из Семы повелителя кнопок и мехов не хуже Юрия Вострелова – обладателя Кубка мира по игре на баяне. Папа купил нотную тетрадь, а мама принесла с завода самодельную шариковую ручку в виде скрипичного ключа, и юное дарование направилось вечером в музыкалку, чтобы научиться отличать ноту «до» от ноты «фа».
У педагога была смешная фамилия Колобков, поэтому Сема как-то несерьезно относился к занятиям. Да и в отличие от Стопеича, этот улыбался, мягко разговаривал и особо никогда не придирался – наверное, мамин червонец успокаивал нервы и увеличивал терпение. А паренек, сидя в музыкальном классе, рассматривал портреты волосатых композиторов, мечтал, когда же, наконец, родители купят ему хоккейную клюшку «ЭФСИ», шлем и щитки. На четвертое занятие Сема не пошел. За это он дома получил нагоняй и в качестве наказания – запрет играть с друзьями на улице в течение месяца.
И тут за дальнейшее воспитание внука решительно взялась бабушка. Она пошла другим путем и уговорами, конфетами, денежными подачками уговорила Сему попытать счастья в танцевальном кружке. Тем более что малой неплохо двигался, имел гибкость и отчаянно выплясывал цыганочку еще с детского сада. По правде сказать, Семе нравилось это дело. Согласился. Идя с бабушкой в местный Дворец культуры, представлял, как он в красной атласной рубахе, черных сапогах в гармошку и черных штанах в мелкую полоску выделывает коленца на сцене, и все восхищаются его талантом. Но придя в зал, где репетировали участники танцевального коллектива, он увидел, что они не в красивых сорочках и шароварах, а в обтянутых трико, под крики «сисон фарме» и «препарасьон» выполняют не совсем залихватские движения, и вообще все это похоже на балет. А балет Сема не любил. Он схватил бабушку за руку и сказал: «Сюда я никогда не пойду!» и, твердо глядя ей в глаза, добавил: «Ребята засмеют».
Шли дни… Семен сидел дома и зачитывался Жюлем Верном – срок не выхода во двор оказался полезен. Однажды отец пришел с работы и позвал сына из его комнаты. Сема вышел и увидел клюшку, не «ЭФСИ», но все равно настоящую, «шайбичную» и самодельные щитки на ноги, которые папа сам смастерил. «Играй, сын, – сказал он, – а шлем куплю с получки».
Через пять минут Сема стремглав бежал по пролетам подъездной лестницы во двор. Еще через три – он уже на дворовой хоккейной площадке. А через полчаса его было не узнать: раскрасневшийся, довольный, азартный, он порхал по льду, крутил финты, забивал голы и чему-то улыбался.