НИНА МОЛЧАНОВА
ВОЙНА
ГЛАЗАМИ МАЛЕНЬКОЙ ДЕВОЧКИ
Часть 2
Самиздат
Россия, 141142, МО
2015
Бабушка Ирина Тимофеевна
Есть ещё одна ни с чем несравнимая забава: катание по дороге на самодельных санях, которые делают большие мальчишки. Толстенную проволоку сначала сгибают пополам, а потом место сгиба заворачивают вверх. Сани для катания стоя готовы: свободные концы проволоки – полозья, загнутая вверх петля – передок. Улица у нас имеет сильный уклон. Команда собирается в верхней её части и занимает места. У передка – самый высокий и сильный паренёк, он держится за проволоку и будет удерживать равновесие всех, кто прицепится за ним. Я – самая маленькая и, обычно, замыкающая.
Слегка отталкиваемся и наращивая скорость несёмся вниз. Эх, только бы не появилась встречная машина! До конца, как правило, доезжают не все – кто-то расцепился, и все последующие остаются лежать на дороге. Зато первые – самые сильные катятся до самого перекрестка: дальше нельзя – там оживлённое движение.
Чем бы ни закончился заезд, всё равно весело всем: мокрые, вываленные в снегу, голодные, сопливые – всё равно весело!!! А мне особенно, уже потому, что старшие не прогнали, позволили встать, хотя бы и позади всех. Мечтаю о том времени, когда я буду стоять у передка и управлять движением.
Машин тогда было мало: полуторки с брезентовой кабиной, трёхтонки с широким зелёным кузовом, эмки – легковые. Были и американские машины: огромные, с высоким кузовом студебекеры и виллисы – это уже высший класс! Изредка такой красавец приезжал к кому-то в соседний дом, и тогда вся улица, ну если не вся, то уж наверняка половина всей ребятни, собиралась в их дворе. Прокатиться на виллисе было моей самой заветной мечтой. Иногда думалось – вот был бы у меня папа, у него непременно был бы виллис.
Но был ещё и гужевой транспорт: лошадка, редко две, запряжённые в телегу или в сани – если зима. В нашем доме жил какой-то большой начальник из "Треста". У него была персональная, служебная кибитка с лошадью и сменной ходовой частью: летом – колёсами, а зимой - полозьями. К экипажу был прикомандирован штатный конюх, он же кучер Петя. Был Петя слегка «не того», но с работой своей справлялся вполне.
Лошадка жила в стайке в нашем дворе, и мы могли часто наблюдать, как Петя чистил своего друга, поил его пойлом, ублажал кусочком хлебца и скидывал с сеновала охапки пахучего сена. Случались такие счастливые моменты, когда нам разрешалось залезть в шарабан и промчаться галопом по нашей улице вверх, а потом вниз. Редко случались! Но кто вам сказал, что счастье должно случаться часто?!?
У Пети был огромный овчинный тулуп. В праздники, приняв "маленькую", Петя появлялся во дворе в расстегнутом тулупе и не совсем твёрдой походкой направлялся к оврагу, который начинался сразу за нашими огородами. Зимой на склоне оврага всегда образовывалась наледь (канализация была самотёчная). Вся соседская ребятня сопровождала его в ожидании редкого удовольствия. Петя ложился на снег у начала наледи и жестом давал понять, что пора занимать места.
Сияющие и галдящие, нещадно толкая друг друга, мы рассаживались кто, где смог: кто на полах тулупа, а кто и на могучем теле Петра. "Ну, с Богом! Поехали!!" И мы неслись по ледяной дороге со скоростью звука, кто-то, не удержавшись, кубарем отлетал в снег, кто-то, судорожно вцепившись в овечью шерсть или в одежду живого паровоза и подвывая от счастья, продолжал движение.
Но тут появлялся дядька из "Треста", и праздник заканчивался. Смущённый и виноватый Петя отдирал наши цепкие ручонки от своей одежды и, понуро свесив голову на грудь, следовал за грозным начальником. Наверняка, ему здорово доставалось за эти представления!! Но мы, ни разу не видевшие телевизора, цирка – сейчас в это даже трудно поверить! ‒ как мы были ему благодарны!!!
А ещё у меня были лыжи. Это две короткие дощечки, слегка загнутые и зауженные спереди. В середине досочки прикреплялась широкая петля, в которую вставлялась нога. В четыре года я уже могла проехать на этих лыжах несколько метров не упав. С гордостью подхожу к краю уже известного вам оврага, отталкиваюсь заранее припасёнными хворостинами и мчусь! Через несколько метров валюсь носом в снег.
Никаких жалоб, рёва – всё равно никого нет рядом: снова на лыжи и снова вниз. Мне хватало упорства за три-четыре раза преодолеть весь спуск, до самого низа. Длинный и трудный подъём наверх и снова спуск. И так до тех пор, пока окончательно не окоченеют ноги и не застынут руки. Потом плетёшься домой: мокрая, уставшая, не в состоянии расстегнуть пуговицы на пальтишке.
Бабушка помогает раздеться, закутывает в свою старенькую шалку и садит на маленькую табуреточку к печке. На верёвке сушится моя нехитрая амуниция.
Печка – спасительница! Топим углём, бабушка собирает его с Юркой на угольных отвалах – терриконах. Юрке - 8 лет, он уже настоящий мужик, единственный мужчина в нашем доме. А вот собирать щепки на растопку – это уже моя обязанность. Эта повинность исполнялась мною до 12 лет, пока мы не переехали в дом с паровым отопление и газовой плитой.
Вообще-то печек у нас две. Первая – на кухне: варочная, с духовкой, вьюшкой, с двухконфорочной чугунной плитой: с кольцами и блинками. Сбоку дверца – через неё засыпают уголь на колосниковую решётку. Когда уголь сгорает, то зола осыпается вниз. Её достают через другую дверцу – поддувало, складывают в ведро и уносят на завалинку. На завалинке так приятно посидеть в тихий вечерок.
Кроме печки на кухне ещё железная бабушкина кровать на досках. На ней мы всегда играм, читаем книжки ‒ особенно тогда, когда на дворе непогода, и гулять нельзя или не в чем. В центре кухни огромный, высокий, письменный (почему-то?!) стол без ящиков, несколько табуреток и деревянный диван, с вырезанной на спинке надписью: "МПС" – Министерство Путей Сообщения. У этого стола много назначений: бабушка на нём стряпает, вся семья собирается, чтобы поесть, мы с Юркой делаем уроки, мама проверяет свои ночные тетради, бабушка иногда шьёт или вяжет. Посуда и припасы хранятся в . . . курятнике, который стоит в углу кухни и заменяет нам буфет. Вот бы куры удивились, если бы узнали!!
Вторая печка у нас ‒ "голландка". Она вмурована в стену и обогревает сразу две комнаты. Топят её с одной стороны, но помалу: из экономии. Зимой там всегда холодновато. Свету мало, так как окна наполовину завалены снегом. До 46 года там жили эвакуированные. Мебель: кроме кроватей на досках и второго канцелярского стола (но уже с ящиками), только полки с тётиными книгами: в основном, русская классика: Пушкин, Кольцов, Никитин, Майков, Гоголь… – довоенные ещё издания. Так что центр жизни – всегда кухня.
Ещё в нашем доме были коньки. Обычно на них катался брат, но иногда он бывал занят и это счастье перепадало мне. Коньки были стальные, со специальными отверстиями в передней и задней части для крепления на валенки с помощью верёвочек. Одну верёвочку продеваешь в задние дырки и обвязываешь вокруг валенка, другую в передние и обвязываешь ей носок валенок на уровне пальцев. Потом начинается главное: верёвки надо натянуть туго – для этого служат специально выструганные палочки. Палочку просовывают между валенком и верёвкой и крутят до тех пор пока конёк и валенок не примкнут друг к другу плотно.
Катков, разумеется, тогда не было, никто их не заливал – не до этого было. Катались по любой мало-мальски пригодной поверхности. Чаще по проезжей части дороги. Благо машин в то время было мало. Слово "пробка" тогда имело ещё только традиционный смысл – затычка для бутылки. Мальчишки постарше катались с крючком. Из жёсткой проволоки сгибается крюк, которым удобно зацепиться за задний борт, и машина тебя повезёт: стой – не падай. Были и в моей биографии такие моменты. А бывало, заметит лихачей шофёр, выскочит, поймает и натреплет одному, другому уши.
Только в 8-ом классе купили мне настоящие коньки с ботинками. К тому времени у нас в городе уже был настоящий каток на стадионе.
Пришло время написать, наконец-то, о том, как мне купили новые валенки. Однажды, в конце апреля, тётя Аня пришла с работы радостная с огромным свёртком в руках. Меня поставили на стул, тётя торжественно развернула свёрток. В её руках возникли два огромных, как мне показалось, серых валенка. Меня вставили внутрь, коленки исчезли, я застыла в ужасе: как же я смогу ходить в таких бахилах? Но ноги (спасибо им за это!) за конец весны, лето и осень подросли. Хотя поначалу и было трудновато передвигаться, но зато как тепло, мягко, уютно!!! Я проходила в этих скороходах пять лет, и это были лучшие годы моей жизни!
Летом, в отсутствии зимних развлечений, начинались уличные войны. Собиралась ватага ребятни с одной улицы, и шли воевать с другой. Почему, за что – непонятно. Да это и не важно. Нынче и я – новобранец. Форма одежды – сатиновые трусишки и… всё. Мне от силы четыре года. В одной руке хворостина, в другой камешек. У меня тогда даже рогатки ещё не было!
Что-то происходит в первых рядах, и наша Армия позорно бежит. Теперь я в первых рядах. Отдышались только на своей улице. Короткое совещание: у нас не хватает Вождя!! Вот позовём Андрюху из 14-ого дома и тогда … Он уже во второй класс перешёл, во! Толчёмся всей гурьбой у 14-ого дом, стучим в калитку, кричим, но нам никто не открывает. Неожиданно над забором появляется грозная голова Андрюхиной бабушки: "Ребята! Разойдитесь по-хорошему". Кто-то отошёл, но самые горячие головы остались. Продолжается галдёж. Бабушке это порядком надоело. Ведро холодной воды ‒ в самый раз. На месте славной Армии не остаётся ничего, кроме лужи, и та к утру высыхает. Вот если бы так кончались другие бессмысленные войны!!!
Культурно-развлекательных центров было в городе два: Кинотеатр и Горсад. И, какое счастье, что всё это было совсем рядом с нашим домом. Летом в Горсаду по вечерам играла музыка (наверное, это было уже после Войны!) и только в субботу и воскресенье. Нас – ребятню, туда не пускали: там была таинственная, только взрослая жизнь. Во-первых, конечно, танцы, ну и палатки и киоски с "выпить-закусить". Детям разрешалось приходить с родителями в воскресенье днём, но это, как и вечерние посещения, стоило денег. Мы себе не могли это позволить.
Пользуясь близостью к дому ‒ наладились было, пробираться в Горсад "тайными тропами". Перелезть через забор было нам не под силу, а вот проползти между нижней доской и землёй, нещадно карябая живот, измазавшись в пыли или в откровенной грязи, в зависимости от погоды ‒ это было доступно. Вначале мы попадали на огромную поляну, заросшую высоченной, никогда не кошеной травой. Было страшно: вдруг в траве караулит змея, а мы-то бо́сые! Но так тянуло попасть в "культурную" часть сада, туда, где была танцплощадка, сцена с амфитеатром деревянных скамеек.
Знатоки рассказывали, что там иногда выступают настоящие артисты!! Были в Саду и качели, и небольшие карусели, и, как я уже говорила, ларьки с горячительными напитками. Квас продавали прямо из бочки, газированную воду с сиропом со специальной тележки, к которой был приделан баллон с газом. Но обо всём этом мы только слышали. Нашей компании дошколят никогда не удавались проникнуть в это волшебное место!!
Когда казалось, что все преграды уже позади, появлялся неожиданно сторож с букетом… свежей крапивы и мы, как мыши разбегались к своим тайным лазейкам. Сторож, огромный как Карабас-Барабас, намечал себе жертву и… Чтоб неповадно было!!
Кинотеатр назывался "Кинозабой". Для шахтёрского посёлка вполне подходящее название. Попасть в кино я могла только с братом. Иногда Юрка выпрашивал деньги для этого у старших. Непременным условием было, взять с собой меня. Брат знал это заранее, но всё равно торговался: "А на мороженку дадите?" Бывало, что и на мороженку давали. Но редко удавалось мальчишке доесть лакомство до конца! Слишком много было вокруг жаждущих и смелых пацанов!! Интересно, что у меня мороженое никогда никто не отнимал – это была уличная этика тех времён. Только непонятно было почему? Потому, что девочка, или потому, что маленькая.
Мороженое, как и газировку, продавали с тележки. Обложенный со всех сторон льдом, в ней стоял цилиндрический бочонок с продуктом. Небольшая чашечка с выдвигающимся дном: сперва кладётся небольшой кусочек вафли, потом накладывается само мороженое (сколько Бог на душу положит!), потом снова вафелька, выдвижное донышко выталкивает всё это наружу, и тётенька даёт эту драгоценность тебе прямо в руки. Растянуть удовольствие было невозможно – порция таяла моментально.
Изо всех фильмов запомнился только "Дорогие мои мальчишки" по Льву Кассилю. Эта лента была собственностью Кинозабоя, поэтому её показывали каждый раз, когда заявленный в афише фильм не успевали подвести. Весь город знал его наизусть, и фильм этого стоил.
Кроме ребятни, на дневных сеансах часто бывали молодые парни: солдаты – не солдаты, не разберёшь. Мы называли их чучмеками. Говорили они на каком-то непонятном языке с вкраплениями мата. Позже я узнала, что эти ребята призывались, в основном, на Кавказе или в Средней Азии, служили по большей части в инженерных войсках – в стройбате, попросту говоря, а свою нелепую кличку "чучмеки" получили от названия одной из народностей Северного Кавказа – чеченов. Мы – дети всего этого не знали и побаивались их. Но они нас просто напросто не замечали и никогда не обижали.
Был в городе книжный магазин со смешным названием КОГИЗ. Оказалось, ничего смешного: Книготорговое объединение государственных издательств. Там продавали книги и газеты. Читать мы тогда не умели и заглядывали туда только затем, чтобы посмотреть картинки и всякую сопутствующую мелочь. Когда мы подросли и стали потенциальными покупателями, магазины уже назывались Книжными.
Мало кто из ребят мог попасть тогда в Детский сад – их было мало, а безнадзорной ребятни много. Но вот наконец-то и маме, то есть мне, дали желанное направление. В садике мне понравилось. Во-первых, кормили лучше, чем дома. Продукты в садик поступали в соответствии с детской нормой, а дома, даже имея на руках карточки, не всегда удавалось их "отоварить". За хлебом, например, можно было и "не достояться"! Кончился хлеб – приходите завтра, а завтра – та же история. Вот и приходилось занимать очереди засветло и стоять часами. На другие продукты карточки отоваривались чаще по месту работы: продуктов тоже могло не хватить, особенно тем, кто работал на второстепенных производствах, в школах, например. На следующий месяц карточки были уже не действительны!
В детсады продукты привозили по полной программе, да ещё иногда шефы подкидывали! Не лишне сказать, что когда я не ходила в садик из-за недомогания, бабушка три раза в день "бегала" в садик, чтобы забрать моё питание. Вот представьте сейчас, что вы идёте в детский сад, чтобы получить малюсенькую порцию манной каши и стакан киселя.
В садике было тепло, как не в каждом доме, были игрушки, с нами занимались воспитатели: песенки, танцы, игры. Игрушек, конечно, было маловато. Вот, к примеру, строительный набор. Моя любимая игрушка, он был один на всю группу! Желающие становились в круг, а воспитательница высыпала детальки в середину. Иногда доставалось 3-4 детальки – ну что из них можно было построить?!
Помню, такие наборы появились в продаже, когда я училась уже в 6-ом классе. Я тотчас же сообщила об этом маме. Цена была очень существенной для нашего семейного бюджета. Я это отлично понимала сама. Подавив в себе жгучее желание и приняв самое безмятежное выражение лица, я от покупки отказалась!!! А чего мне это стоило?!
Когда я сама уже стала матерью троих детей, то всегда покупала подобные наборы по три штуки. Дети сваливали всё в одну куча и сообща строили замечательные дворцы. Очень часто к строителям присоединялся их папа, и тогда я подумывала о четвёртом наборе.
Но одна вещь в садике мне не нравилась, хотя я никогда об этом никому не говорила. Это был сончас – необходимость спать полтора часа после обеда! За два года пребывания в детсаду я так ни разу и не уснула в это время!
Среди моих воспитательниц иногда попадались бывшие мамины ученицы. Как-то одна из них раздобрилась и разрешила мне не ложиться в постель, а остаться в группе. Я собрала все стульчики и построила из них немыслимое по высоте и конструкции сооружение. На самой высоте поставила стульчик для водителя и разместилась в нём. Высота и шаткость конструкции, которую я назвала "Машина турголическая", меня не смущали. Я воображала себя - то водителем грузовика, то лётчиком, то капитаном военного корабля, смело крутила воображаемый руль (штурвал) и издавала соответствующие звуки. Восторг переполнял мою душу!!!
Вот эти-то звуки, по-видимому, и привлекли заведующую садиком. Женщина осторожно приоткрыла дверь и едва не лишилась чувств от того, что она увидела в комнате, но, боясь испугать меня, тотчас же её закрыла. За несколько минут был собран по боевой тревоге весь персонал, включая "кухню". Они образовали плотный круг, в середине которого всё ещё гордо, но несколько испуганная внезапным вниманием, восседала я. Мне было предложено спускаться вниз с максимальной осторожностью. Женщины, как можно спокойнее и ласковее, подбадривали меня. Спуск прошёл успешно, но едва я сделала несколько шагов в сторону, как «турголическая машина» с треском рухнула – сказалось царившее в комнате напряжение!! Излишне сообщать, что с тех пор я проводила всё послеобеденное время в кровати. Сама заведующая частенько заходила проверить ‒ лежу ли я на месте.
Своё шестилетие я встретила в детской инфекционной больнице – скарлатина. В то время больных детей изолировали на 40 дней. Весь этот срок мне предстояло провести в больнице одной. Посещать меня было некому. Больница была очень далеко от нашего дома, внутригородской транспорт отсутствовал начисто. Только бабушка, и то не часто, добиралась до меня, забросив на произвол судьбы все текущие домашние дела. Но и она могла лишь увидеть меня через зарешёченные и сверх того забитые плотницкими гвоздями, окна. Передать мне гостинчик, как посетители некоторых моих соседей, она тоже не могла.
В больнице никак не лечили, по крайней мере, меня. Кормили приварком, а хлеб, всю дневную порцию, выдавали утром. К сожалению, есть этот хлеб было почти невозможно – только корки и часть мякиша около корок. Особой удачей считалась получить горбушку: она съедалась почти целиком. Передать остальной хлеб бабушке, она бы подсушила его и пустила в употребление, возможности не было. И вот мы мучились, зная как голодно дома и не имея возможности помочь. Недоеденные кусочки няни убирали из тумбочек на другой же день.
Конечно, я сильно скучала по своим, особенно, по моей верной спутнице и заступнице ‒ бабушке. Резал мой слух, постоянно употребляемый к месту и не к месту мат. Матерились все: дети всех возрастов, мамаши, которые лежали с грудничками, няни, медсёстры. Ни один обмен информацией не обходился без этого. Исключение составляли двое: врач – заведующая отделением и я.
Но об этом я узнала после одного случая. А пока, не в силах что-то более действенное предпринять, я дала сама себе зарок никогда не употреблять бранных слов. Вот держусь уже 69 лет.
Больница – не детсад, никто тебя не развлекает, песенки не поёт, и танцевать не учит. Дети развлекаются, кто как может. Нескольким мальчишкам очень захотелось зайти в нашу палату. Мы - девчонки ‒ держим дверь, а они стараются её открыть: кто кого! Палец одного из нападающих попадает в притвор, он дико орёт, и тут сразу же оказывается, что во всём виноваты мы, и особенно я – храбрее всех защищала наши владения. К тому же оказывается, что у хулигана есть заступа: какая-то его родственница, работает здесь же санитаркой. Она как раз делала уборку поблизости. Когда мальчишки рвались к нам в комнату, она, вроде как, ничего не видела, а тут сразу же подошла с горящими от праведного гнева глазами. Без суда и следствия отхлестала меня по лицу мокрым полотенцем и велела сидеть на кровати весь день. Я не плакала. Целый день просидела на солнце, боялась даже в туалет отлучиться. А на вечернем обходе обнаружилось, что у меня поднялась температура выше 39 и на утро по всему телу заполыхала яркая сыпь. Я не испугалась – у меня и дома несколько раз бывало такое, когда меня несправедливо обижали или я сильно волновалась. Видимо, это были последствия тяжёлых родов. Но обычно сыпь бывает при инфекционном заболевании. Вот представьте: в скарлатинном отделении на 50 человек ещё какая-то инфекция!! Прибежало сразу несколько врачей. Надо немедленно изолировать! И меня поместила в кабинет заведующей, перегородив угол шкафом. Вот тут-то я и узнала, что наша врач тоже не материться. Мы даже слегка подружились. И, конечно, я рассказала ей о том, что предшествовало моему "заболеванию".
