«АНАРХИЯ И НРАВСТВЕННОСТЬ» ПЕТРА КРОПОТКИНА: УДАР ДАРВИНЫМ ПО «СОЦИАЛ-ДАРВИНИЗМУ».

(Статья написана в рамках паблика "скRAPы" )

До их пор популярно мнение, мол, капитализм инертен человеческому существованию, а чаще даже звучит вот это – «человеческой природе»; волей-неволей, вооружившись аргументом вполне осознанно или косвенно подхватив его содержимое в этом самом нынешнем «человеческом существовании» (равно «общественном бытии», равно «информационных потоках», - тут как ни посмотри…) – люди выговаривают, как бы вдогонку, эту чарующую фамилию: Дарвин.

Это можно рассмотреть, в том числе, и как следствие одной из вульгарнейших тенденций «бытия» - «опопсевания» науки и приватизации её религиозным (по правде говоря, «лже-религиозным»), обрядоверческим мышлением (лже-…); важно люду хоть как-то причаститься к институту «науки», задать своей речи соответствующее светскости беседы измерение, блеснуть «умом», в промежутке еще сказать, зачем-то, сдавив себя рефлекторной пацифистской блажью, что все-де наши конфликты и споры на Земле – абсурд, потому что есть космос, и вместе с этим почему-то неизбежно самому же совершать налёт на якобы «архаичную» жизнь абсолютно архаичным же методом: догматически проговорить особо тебе-то и непонятную вещь, или такую, которая, в общем-то уже очень спорна, но в сфере «поп-науки» имеет вес.

Ладно б Дарвин – но особо смешна в этой тенденции регулярная «научная» апелляция к Фрейду. Иной раз и задумаешься – а не лучше ли, в самом деле, узаконить традиционалистскую или религиозную принадлежность как необходимость каждому человеку (пусть — выбирает сам, но обязан будет выбрать!...) – чтоб у него, грубо говоря, вся эта «обрядовость», раз она неизбежно скребется кошкою на душе – хотя бы уходила в ей и присущее русло, и не трогало ту же науку?... (Опять, по Эволе: получается, традиция более бережна по отношению к науке, чем этот поп-прогрессизм.)

И да, сейчас мы не отвлеклись, - потому что связка «капитализм-Дарвин» только в свете этой тенденции и должна быть рассмотрена; попытаемся без особой натуги конспирологии, и даже без излишнего марксизма и прочего «экономического детерминизма», но: а кому, как не капиталу («духу» его как сумме материалистических критериев – то есть всех взаимоотношений «сильных мира сего»; или, вполне конкретно – «крупному капиталу»…) – выгодна такая вульгаризация науки, особенно – в случае с Дарвиным? Люди никогда его не читали – это ладно бы, но люди никогда и О НЁМ не читали, никогда! – и вторят какую-то мысль, ему приписываемую – и в тех контекстах, которые ему приписываются, и — в той вырванности из контекста научной концепции. Отчасти тут играет на руку и вполне здравая тенденция в науке, в том плане, что Ньютона-то по сути тоже никто не читал, но законами его пользуются и готовы восстанавливать их в пересказе; только вот зря этот метод с такой же готовностью проецируется на ту область, где начинается стык биологии и социологии. Очень зря.

Какова логика подобной, «продарвинистской», аргументации? – проста, попытаемся восстановить её даже на более умном, так сказать, уровне, с большим вниманием к деталям аргумента, чем у тех, кто его так часто выказывают вслух; потому что последние не знают, о чём говорят – совсем, и лишь крестоносно выкрикивают коротенькую реплику аки «Deus Vult!», что нам, конечно, претит; логика тут следующая: Дарвин-де исследовал межвидовую борьбу, или даже «открыл» оную, перевернул в этой области человеческую мысль, придал этой «борьбе» ещё и зачатки «социального» измерения, спроецировав ряд тезисов на человеческое общество, в том числе – в «расовом «смысле», - и пугаться слова «раса» тут не стоит, во времена Дарвина оно еще не было осквернено некими другими «крестоносцами» Третьего Рейха; тем более, Дарвин — «цивилизованный европеец» — а хотим мы того или нет, но с развитием колониализма (да и не только его, но больно яркая иллюстрация) к XIX веку «расизм» был вполне инертен «цивилизации».

И-и-и… главным образом «находка» Дарвина (скорее же, научная популяризация уже всем понятной тенденции) – посредством оправдывающей и даже боготворящей «капитализм» логики – увязывается с таким забавным словечком как «конкуренция».

О да! – конкуренция. Наслышаны. Нет даже смысла разводить сейчас ни стойкого, ни побитого камнями ироничного нытья по поводу «невидимой руки рынка» и прочем-прочем-прочем, - всё и так понятно.

Важно другое: есть, значит, человек, человеческие расы, человеческие, на худой конец, «нации», государственные образования, по сути – виды, и внутри них тоже – много-много разненьких почти «видовых» групп, по интересам объединенных, а внутри тех групп – опять-таки, вдруг! – человек, - и все меж собой, «ПО СВОЕЙ ПРИРОДЕ»! – конкурирует. В конце концов, один человек – с другим. Природа, природа! – толкает человека бороться, человек, значит, к этому и склонен – конкурирует, эта борьба – норма, природа продиктовала борьбу за «место под солнцем», отчего у нас и сплошь «камни на сердце» - вот и воет почти-подземный гул, обращенный к подобному «конкурентному» миросозерцанию: «мил-человек, подвинься, пусти погреться!»… (25/17 - “Место под солнцем»)

А к этому, в свою очередь, частенько примешивается, в ходе спора с апологетом капитализма, финальный аргумент: «ну, ведь мы с тобой сейчас спорим. Даже тут: кон-ку-рен-ци-я!...»
«Новые левые» сегодня, точнее, огромное количество людей себя к ним причисляющих – идеальные наследники системы, с которой борются; что она, на описанную выше логику – идеальную чисто с формальной точки зрения – богата, что они: популярен среди них аргумент, что ЛЮБАЯ апелляция к человеческой «абстрактной» природе – сплошь блеф, идеализм, а то и фашизм. Конечно, с такой оппозицией они далеко не пойдут, потому как наслушаешься – и тошно, и грешно – и самому не хочется использовать даже близкий этому довод… но придется.

Да – данная апелляция к «человеческой природе» - абстрактна. В силу двух причин: во-первых, уже оговоренной – по сути, все эти «дарвинисты», прямо или косвенно, ссылаются именно на Дарвина, именно на его методику и результат – но притом никогда сами Дарвина не читали, даже в пересказах, - это лишь расхожий попсовый образ, который является пересказом одного из лейтмотивов дарвинских изысканий; во-вторых, потому что «эмпирический опыт», которым они пытаются доказать «конкуренцию» человеческих существ между собой, на примере любой дискуссии – это просто попытка примерить термин к любому явлению. Ну, как иной либертарианец горазд заявить, что даже отношения по любви – это, в каком-то виде, рынок. А ведь и не поспоришь, - потому что...

«Экономически детерминированная» «конкуренция» - сова, натягиваемая на глобус, и уж очень-то символичен этот образ посреди смысла такого явления как «глобализм». Более чем символичен. И… иронично, - хотя ироничного тут больно много: ведь как же сами апологеты «капитала» не понимают, что «позднесоветский» марксизм, как, в общем-то, и ранний (школы некоего Покровского, когда любовь Пушкина к осени объяснялась экономическими условиями, там-де у крестьян наибольший «оброк» был (или как это тогда называлось…), и Александр Сергеевич потому и «кайфовал»!...) - такой марксизм в постоянном подвязывании ВСЕГО к «классовой борьбе», в религиозной адаптации каждой крупицы «об-щест-вен-но-го бы-ти-я…» к этой, тоже экономически детерминированной идее – ПРЯМОЙ предок описанного выше мышления.

Ну, и потомок, в общем-то, тоже – ибо «социал-дарвинизм» тут же на почве изысканий Дарвина и пророс, к середине XIX века неплохо так упрочнив положение капитализма.

Тут-то на помощь и приходит… анархист Пётр Алексеевич Кропоткин (9 декабря 1842 — 8 февраля 1921). Человек, нанесший удар Дарвиным – по социал-дарвинизму. «Удар Дарвиным» — да потому что Дарвин исследовал далеко не только «межвидовую борьбу», и вообще подобрался к этому «тезису» именно сквозь исследование животной среды… и её внутривидового сотрудничества. По сути, акцент на таком прочтении Дарвина и обусловил деятельность Кропоткина, впоследствии уже более чем самостоятельную и использующую тавтологически излишне уже упоминаемого ученого именно как инструмент в числе многих прочих. Инструмент — в достижении одной, идеологической цели: анархо-коммунизм.
Сразу оговоримся: да, безусловно, и марксизм пытался бороться с этим откровенным или косвенным социал-дарвинизмом, в том числе и терминологически, понятием «соревнование» пытаясь вытеснить «конкуренцию» в социалистическом производстве, и даже был в этой борьбе, порой, успешен, - но отдалившиеся от всего, от реальности государственной, от реальности научной-марксистской же, идеологи позднего «Застоя», «спамившие» пошлейшие книги наподобие «Научного коммунизма» издания годов эдак 1980-ых, где каждый норовил либо «религиозно» причаститься к неверно понятому им Ленину, либо откровенно-враждебно «поконкурировать» с «Ильичом», показав, мол, и я могу! – хотя бы одну книжку размером с его «том сочинений» -написать!! – могу!!! – вот такие люди и породили теоретическую, идеологическую смерть Советского Союза. Во всяком случае, внесли в нее огромный вклад.
И голоса тех марксистов, как адекватных из ранней школы, так и поздних, «революционного духа» 1968-го года – попросту заглушил гул голосов совершенно неопрятных. Наконец, цензура СССР тоже сыграла роль нехорошую – сами знаете, ссылаться на «анархистов» и их вот эти, как их – до сих пор не разберешь – то ли слишком «левацкие», то ли «правацкие» отклонения и замашки – еще с 1920-ых годов было… ну, не очень хорошо; причем мы можем предположить, что на самом деле такие ссылки и даже объемные работы по анархизму, может даже не очень «ангажированные», а может, и совсем не ангажированные – были, но те же голоса пошлости их перекричали; ну, а потом уж и «Перестройка», и всё это совсем растерялось в шуме игрулек рок-коллективов. А кто знает!… – не испугайся официальная надстройка, «официоз» - анархизма как своего постоянного союзника, или хоть «попутчика» - может, и… а, неважно.

(По глупости да слабости и ряд упомянутых ранее «новых левых» сегодня на попытку примирения с анархо-коммунистической мыслью набрасывается с воплем «солидаризм!» - на что смотреть совсем уж больно. Вроде бы «нацболы» должны быть, кстати, в этом смысле подинамичнее – но тот же Лимонов, наоборот, слишком увлёкся Мальтусом, которому Кропоткин тоже много чего «опосредсованно» противопоставил; и нездоровый импульс это дало и по национал-большевистскому организму – хотя вот же он, Кропоткин, вот, стоит в «Буквоеде» на полке, и читается легче, и местами даже актуальней, и даже революционней Маркса!... но – нет. Одним Лимоновым, Эволой, и частицей Маркса надстройку риторически — не вывезти; но это — укол, конечно, не самим нацболам — а некоторым их интернет-представителям. Так, на всякий.)

Пётр Кропоткин – один из виднейших представителей «анархизма» как идеологии в России (да и не только в ней) рубежа XIX-XX веков, наряду с Бакуниным, - хотя имя последнего, как ни странно, всё ещё имеет более «популярные», и даже «попсовые» коннотации; может, это тоже следствие того, что именно на примере Бакунина в свое время было легче показывать «прорехи» анархистской мысли. А вот с Кропоткиным и тем, что составляет сборник его трудов «Анархия и нравственность» — такого не провернёшь, а потому что… а потому что там очень мало самоидентификации. Её там почти нет. Да и пора привыкнуть: «бей красных — пока не побелеют» в знаменитом лозунге анархистов, — это, по сути, секундный исторический момент, правда, растянувшийся на несколько месяцев; вот у Кропоткина, как деятеля еще периода, предшествовавшего Гражданской войне — с «красными» вообще нет противоречий, существенных.

То есть автор редко говорит: «Я – анархист, и думаю вот так, так и так», даже в части «Нравственные начала анархизма», и в крупнейшей части книги под названием «Этика», ну, там вообще – читаешь и думаешь, что писал это ранний русский марксист. Та же регулярная апелляция к марксисткому пониманию прогресса, например, с признанием «первобытно-общинного коммунизма», доказываемого примерами из «дикарской» жизни, которые, до возникновения государства, и не думали о «борьбе», а стремились к равноправию и «общественной» жизни; сразу, пример с ссылкой на Дарвина:

«Так, например, Дарвина поражало у патагонских дикарей, что, если кто-нибудь из белых давал что-нибудь съедобное одному из дикарей, дикарь немедленно распределял данный ему кусок поровну между всеми присутствующими. То же самое упоминается многими исследователями относительно разных первобытных племён, и то же я нашел даже в более поздних формах развития, у пастушеского народа – у бурят, живущих в более глухих местах Сибири…»

Тут уже — и об истоках «нравственности», которая у первобытного человека подразумевала взаимопомощь; в отличие от, например, всяческих, ух! — реакционеров» - никакого противоречия с линейным развитием истории у Кропоткина нет, генезис своей «революционности» все еще берется где-то в области «Просвещения», 1789 года, - да и на полит-экономию ссылки более чем одобрительные.

«Политическая экономия показала выходы разделения труда для увеличения производства, что, конечно, необходимо; и в лице, по крайней мере, некоторых экономистов, например России, она указала также, что это разделение труда ведет к отупению рабочего и к созданию класса рабов. Мы видим, таким образом, что единственным возможным выходом из этого положения может быть только взаимность услуг вместо их подчиненности одних другим, и, как естественное последствие, равенство прав и состояния. Так и утверждалось в Декларации Конвента от 15 февраля и 24 июня 1793 года…».

Ладно, уточним: у Кропоткина нет никакого противоречия с «линейным» развитием, какого не было бы… в самом марксизме. Потому что разницы между «Золотым веком» христианским и «первобытно-общинным коммунизмом» особой, признаем, нет – или как минимум это накладывает на «линейность» истории некоторую принципиальную сложность, - хотя это — тема для отдельного разговора.

Каковы ж главные заслуги работ Кропткина, суммированных сборником «Анархия и нравственность» - «Этика», «Справедливость и нравственность», «Нравственные начала анархизма», «Моральный выбор Л. Н. Толстого», «О смысле возмездия» (главным образом – первых двух, слегка — четвертой)?

Во-первых, в Дарвинском контексте, он рассказал уже тогда забывшемуся миру, что… Дарвин писал не только про борьбу, но и про внутривидовую, а иной раз и про межвидовую – кооперацию; про сотрудничество живых существ, и природную же (!) готовность их к сотрудничеству. Казалось бы, тоже - вполне очевидный человеческий атрибут, но как-то на фоне эксплуатации термина «конкуренция» он не то чтоб подзатёрся, – на уровне риторики мы о нем вообще позабыли. Иногда тут тоже и «позитивное» проскальзывает, у нас же само по себе подразумевается данное «добро», но… - нет; пропаганда все равно берет свое, и когда у людей, «по жизни живых» сотрудничеством и взаимопомощью, нет своей «риторики» - это плохо.

Во-вторых, Кропоткин – в общем-то, следуя цели, поставленной для описанного первого пункта - суммировал человеческие учения об этике и нравственности, о морали, - людей, по правде говоря, в фокус своих исследований ставивших далеко не эту проблему – но как бы подспудно её затрагивавших в рамках других своих популярных концепций.

И, ко всему этому привязалось своё «в-третьих» - анализ общественных «анархо-коммунистических», скажем так, практик – на протяжении истории, с соответствующей трактовкой всего – от религиозных контекстов и до коммунальных различных сообществ.
Логично, что посылом всему этому стала биография Кропоткина, можно сказать, «политическая биография» - а она у него богата, - из царского Пажеского корпуса и дальнейшей военной службы в Чите, сквозь участие в различных «народнических» или около-народнических организациях – и до тюремного заключения, эмиграции, анархической деятельности уже в Европе, и — до всяческих с этим связанных «приключений». В Россию впоследствии вернулся, с Махно – виделся, с Лениным — списался, на Родине — умер. Опыт во время всех этих «сюжетного» характера событий обусловлен был постоянной «учёной практикой» его как географа и «геоморфолога», говорят, во время службы острый ум его и совершил важнейшее наблюдение – мол, животные почти не «конкурируют» друг с другом, но – склонны именно что к сотрудничеству; отсюда и импульс к теоретической составляющей.

Так что – наиболее важны здесь первые два пункта. Что же касательно «борьбы» и «сотрудничества», не нужно думать, что Кропоткин идеалистически отрицал факт «борьбы», - но ему принадлежат два важнейших здесь наблюдения: первое – что, зациклившись на борьбе, мы забыли, что сотрудничества внутривидового, и связанного с ним позитивного выхлопа – как минимум не меньше, чем борьбы «межвидовой» (по Кропоткину – уж точно «больше»); из мира животного это подкреплялось разными примерами, и регулярно, вплоть даже до некоего самоповтора, с достаточно очевидными примерами заботы животных о потомстве, «коллективистского» характера муравьев и пчёл.

Схожесть же у людей и животных — зависимости инстинкта от «кооперации» внутривидовой, иллюстрируется например, оригинальным образом:

«Неспособность муравья, собаки или кошки сделать открытие или напасть на иснтинное разрешение какого-нибудь затруднения… вовсе не доказывает существенного различия между способностями человека и животных ... Подобно муравью в одном из опытов Лебокка, тысячи людей, ранее не ознакомившихся с местами, точно также пытаются перейти реку вброд, и гибнут при этих попытках раньше, чем перекинут через нее какой-нибудь первобытный мост…».

С исследованием наследия «этических» учений у «животного», «рефлекторного», «природного» образа жизни и связывается необходимость, по Кропоткину, пересмотра «истории этики» вообще, чтобы, наконец, сформировать этику универсальную, суммировав всё — и главные закономерности, на которые он напирает:

_«Многими будет задан вопрос: «Возможно ли, чтобы из полуживотной общительности могли развиться такие высоконравственные учения, как учения Сократа, Платона, Конфуция, Будды и Христа, без вмешательства сверхприродной силы?» Вопрос, на который этика должна дать ответ. Простой ссылки на биологию, которая показывает, как из микроскопических одноклеточных организмов могли выработаться в течение десятков тысячелетий все более совершенные организмы, вплоть до высших млекопитающих и человека, было бы недостаточно. А потому этике предстоит выполнить работу, подобную той, которая была сделана Огюстом Контом и Спенсером в биологии и многими исследователями в истории права. Этика должна по крайней мере указать, как могли развиваться нравственные понятия — от общительности, свойственной высшим животным и первобытным дикарям, вплоть до высокоидеальных нравственных учений…».

Человеческая история тут подкрепляет доводы Кропоткина примерами вроде следующего, причем, в оригинальной взаимосвязи с предпосылкой:

«А потому является вопрос: действительно ли римскому дохристианскому обществу чужда была взаимопомощь, как это утверждают некоторые писатели, указывающие на отсутствие государственной и религиозной благотворительности? Потребность в таковой не сказались ли вследствие ослабления цеховой организации «коллегий» по мере усиления государственной централизации? Мы должны, следовательно, признать, что, проповедуя братство и взаимопомощь внутри своего народа, христианство не вносило никакого нового нравственного начала. Но где христианство и буддизм действительно вносили новое начало в жизнь человечества, это в требовании от человека полного прощения сделанного ему зла».

Таким образом, «новая» религия не становится спасителем, который-де, единственный, и первый, и неповторимый, продиктовал необходимость сотрудничества (тем более,на это Кропоткин напирает, ибо то, во что превратились эти религии под властью государства – по его мнению, может рассматриваться лишь как антитеза сотрудничеству и взаимопомощи), но – религии сами по себе совершенствовали мораль новым принципом прощения; а примером «кооперации» становится склонность людей к коллегиальным объединениям внутри христианских, буддистских общностей.

Правда, есть тут элемент русского европоцентризма, об «Азии» Кропоткин толкует мало — но, собственно, и в марксизме однажды возник не проговоренный его первопроходцами «азиатский способ производства», так что тут — дали о себе знать условия времени; известно было про это всё не то чтоб «мало», но — плохо. Ориентализм, все дела. А «буддизм» у Кропоткина появился только, опять-таки, в силу «европоцентризма» русской гранки: личный опыт «поездок» и жизни в близких Китаю областях России обуславливал какое-никакое знание о традициях этой религии, — да даже не знание, но… тягу к имевшему знанию и к использованию собственного опыта.

Так или иначе, кооперация, взаимовыручка, поддержка друг друга – уже только на этих примерах – заслуживают исследовательского, да и пропагандистского внимания – совсем не меньшего, чем борьба видов; правда, есть тут и очередная некоторая проблема – Кропоткин, как будто увлекаясь, иногда чуть ли не прямо противопоставляет сотрудничество – борьбе, хотя смысла в этой антитезе маловато, ведь эти две сути человеческих друг другу под таким ракурсом вообще не противоречат.

Но – тем не менее, заслуга Кропоткина тут уже в самом совершенствовании риторики – на фоне уморительной привычки людей забывать об одном, и постоянно апеллировать к другому; он внес свою лепту в своеобразное «восстановление баланса».

«Высочайший нравственный идеал, до которого поднимались наши лучшие люди, есть не что иное, как то, что мы иногда наблюдаем уже в животном мире, в первобытном дикаре…», - вот, чем нас, «цивилизацию», угостила природа, а далеко не только необходимостью «борьбы». (Ещё момент критики: тут можно завести извечный спор о «курице и яйце», и задвинуть непроверяемое, мол, «сотрудничество и появилось вследствие борьбы, как минимум, с климатическими условиями…», и таким образом принести «борьбе» как сути более мощное и всеобъемлющее измерение – но в ответ на это можно завернуть что-нибудь экзистенциальненькое, мол, «но ведь это все из первоначального, природой же обусловленного посыла к гармонии с природой!...» - так что, да; нерешаемое «курица или яйцо»; хотя сама загадка «курица или яйцо», вроде бы, наукой уже решена – но всё же.)

Собственно, второй пункт выразился в анализе… всего. Нравственности — от Древних веков, Сократа, Платона и Эпикура – до, собственно, XVIII века (и начала XIX), которому уделяется особо пристальное, точечное внимание: Гоббс, Кедворс, Кумберленд, Спиноза, Локк, Кларк, Шефтсбери, Хатчесон, Лейбниц, Монтень, Шаррон, Декарт, Гассенди, Бэйль, Ларошфуко, Ламетри, Гельвеций, Гольбах, Морелли, Мабли, Монтескье, Вольтер, Руссо, Тюрго, Кондорсе, Юм, Смит, Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель, Шлейермахер, Спенсер. Перечислять имена – погибнешь; можно использовать как пособие-шпору для ознакомления с философскими и социологическими и прочими-прочими концепциями деятелей XVIII-XIX века, отчасти это ещё и — пособие по классическому либерализму. А, заодно — по «гедонизму» и «эвдемонизму», развивавшимся примерно в то же время.

Основной мотив – прослеживание этических истоков их теоретических взысканий, как у того же Герберта Спенсера – между прочим, первопроходца непосредственно «социал-дарвинистического» рассмотрения Дарвина:

_«Рассматривая затем развитие нравственных понятий с социологической точки зрения, т.е. с точки зрения развития общественных учреждений, Спенсер указывал прежде всего на то, что, раз люди живут обществами, они неизбежно убеждаются, что в интересе каждого члена общества поддерживать жизнь сообщества – хотя бы иногда и в ущерб своим личным порывам и убеждениям. Но, к сожалению, он всё ещё исходил из ложного понятия, утвердившегося со времен Гоббса, о том, что первобытные люди жили не обществами, а в отдельности или небольшими группами…».

То есть? у Кропоткина наблюдается и вполне себе «комплексный» анализ учений во всем их историческом контексте – что не может не радовать, но придает книге и определенную сложность: вот эти главы с разными учениями желательно либо конспектировать, либо читать каждую отдельно, чтобы что-то запомнить и конкретизировать, — чем «этика» Юма отличалась от Кантовой, например. Зато – общий посыл усваивается более чем «на ура».

Наконец, Кропоткин зафиксировал фигуру Льва Николаевича Толстого в анархистском течении общественной мысли: проанализировал Христианские метания Толстого; тут интересно, что общая его концепция тоже в известном смысле спроецировалась на Толстовское учение – то же «непротивление злу насилием» как своеобразный вызов современности, где все завязано на «борьбе» и, как следствие, еще и «конкуренции». Ну, или прямо, дословно увязывает Толстого с «анархо-коммунизмом» - и за счёт его «пересмотра» Христианства (помним – «Евангелие от Льва»), и за счет образа жизни (аскетичный, плюс контакты с «народниками») – а это уже помещает нас в важнейший русский контекст конца XIX века:

_«Другими пунктами христианского учения (конечно, в толковании Толстого) являются следующие четыре: не гневайся или по крайней мере воздерживайся от гнева насколько возможно; оставайся верным женщине, с которой ты соединился, и избегай всего, возбуждающего страсть; не клянись, что, по мнению Толстого, значит: не связывай себе рук никакой клятвой, ибо при помощи присяг и клятвы правительства связывают совесть людей, заставляя их подчиняться потом всем правительственным распоряжениям, и, наконец, люби своих врагов или, как Толстой неоднократно указывает в своих сочинениях, никогда не суди сам и не преследуй другого судом. Этим пяти правилам Толстой дает возможно широкое толкование и выводит из них все учения свободного коммунизма. Он с большой убедительностью доказывает, что жить за счет труда других, не зарабатывая на собственное существование,— значит нарушать самый существенный закон природы; такое нарушение является главной причиной всех общественных зол, а также громадного большинства личных несчастий и неудобств. Он указывает, что настоящая капиталистическая организация труда нисколько не лучше былого рабства или крепостничества».

В конце концов, насчет Толстого Кропоткин делает необычный, но важнейший вывод – резонирующий как с известной, но почему-то все реже вспоминаемой идеей «русского всечеловека» - так и с началом данной статьи, контекстом современной диалектики «наука-религия» вообще, хотя здесь и другие антитезы прослеживаются: «народное»-«государственное», например — хотя совсем уже не в либеральном, даже не в классически-либеральном, смысле:

_«Другими словами, по мере того как Толстой изучал системы различных основателей религий и философов, занимавшихся вопросами нравственности, он пытался определить и установить элементы всеобщей религии, которая могла бы объединить всех людей и которая в то же время была бы свободна от сверхъестественных элементов, не заключала бы в себе ничего противного разуму и науке и являлась бы нравственным руководством для всех людей, на какой бы ступени умственного развития они ни находились. Начав, таким образом (в 1875—1877 годах), присоединением к православной религии — как ее понимает русское крестьянство,— он в конце концов пришел в «Христианском учении» к построению философии нравственности, которая, по его мнению, может быть принята в равной мере христианином, евреем, мусульманином, буддистом и натурфилософом,— религии, которая будет заключать в себе единственный существенный элемент всех религий, а именно: определение, отношения каждого к миру (Weltanschauung) в согласии с современной наукой, и признание равенства всех людей».

Так.

Религия, вернее, «религия» как сумма практик – опасна, но не когда она вторгается в науку в качестве рвения, одухотворенности, устремления, подначивающего исследовательский потенциал (не пересчитать, сколько ученых на протяжении человеческой истории были религиозны, и даже… может, оккультны), — но, когда становится и там попросту практикой, ритуалом-ради-ритуала; «капитал» ли сему виной? – в целом, да; хотя и тут мы слегка лукавим, так как при господствующей системе «капитализма» последний формально-логически можно обвинять во всём, вообще во всём, а материалистически даже объяснять вообще все «природные» факторы – только нынешней общественной системой (так что даже в этой критике есть наш «экономический детерминизм»); и все-таки, обвинять… можно, и даже, наверное, нужно – но с оглядкой, чтоб не стать фанатиком в той области, где это попросту не нужно; религиозность соблюдения некоего предписания в науке становится, на самом-то деле, оскорблением ещё «религиозности» настоящей.

Ведь, как правило, действительно «верующие» люди, помимо наличия у них хтонной богобоязненности, ещё и… очень хитрые, динамичные, - в то время, как максимально противопоставившие себя «религии» фанатики сами стали карикатурой на верующих, и теперь, со стороны «правых» - наивно вторят о конкуренции, не понимая, что и в науке есть и должна быть динамика, а со стороны «левых» - вбок от Маркса и Ленина вовсе ступить боятся. Это притом-то, что это было бы отступлением «вбок» — от имени, а не от теории; как мы видим, Кропоткин удовлетворяет марксизму практически во всём.

Есть тут и некоторая диалектика, и последних можно понять на фоне десятилетий втюхиваемого, попросту не работающего, капиталистического ужаса. И труды Петра Кропоткина – то, что пока еще совсем не ангажировано, и не стыдно противопоставлять апологетам «капитализма» или того, что сегодня за него выдается, - по «этому» бить не стыдно любым подручным орудием. Раз уж упомянул о «любом», и ранее вскользь упоминал «нацболов», то не грех намекнуть, эдак «на всякий случай» сказав еще вот что: капитализм, особенно сегодня, в каком-то смысле еще более социал-дарвинистический по своему наполнению, чем фашизм; последний, как ни странно (впрочем, это тот самый парадокс, который вполне логичен) – «баланс» Дарвина вполне себе инертно соблюдал «солидаристской» идеей, акцентируя себя почти в равной степени как на «внутривидовом» сотрудничестве, так и на борьбе с другим «видом». «Капитализм» же натолкнул человечество на совсем какую-то карикатурную абстракцию — хотя, надо отметить, что и с этого совсем в задушевный ужас приходить не стоит, — системный подход не должен противоречить тому, что видится на практике, а на практике мы-таки видим миллионы примеров взаимопомощи и сотрудничества.

Но — тут опять-таки, вопрос риторики: в ней «дарвинизм» «социал-дарвинизму» проигрывает безусловно; даже где мы и видим «кооперацию» на уровне риторики — это либо, иной раз, попахивает тем самым «солидаризмом», либо такой коммерческой попсовой мерзостью, что хочется только пуще атомизироваться и уйти в злосчастный андеграунд, во имя сохранения идей «коллективизма» и «коммунитаризма» в их идеальной, абстрактной форме, «эйдосе», — чтоб «капитал» её даже не трогал; поганый.

А вообще, если угодно… - Кропоткина и анархизм можно, риторики ради, и здесь «спасительно» противопоставить «фашизму» и вообще всему «правому» - мол, Пётр Алексеевич не только «балансирует» дарвинистский подход к миру, но и стремится к единственно адекватному-де пути, напирая на взаимопомощь и сотрудничество как на логичное состояние природы, если её просто-напросто немножко… подкорректировать. Совсем немножко. И всё будет хорошо.

Утопия? Утопия. Но, как говорится – «анархия в мечте».

(Источник: https://vk.com/@skrapy1-anarhiya-i-nravstvennost-petra-kropotkina-udar-darvinym-po-s?ref=group_block )