Жрец Дарьян устал от бесконечной жизни и просит богов забрать его к себе. Боги готовы это сделать при условии, если он найдет себе замену.
Волхву Тримиру снится постоянно один и тот же сон. Он не в силах его разгадать, несмотря на свой дар предвидения.
Жена великого князя Святослава Марфа тайно встречается со своим любовником волхвом-оборотником Везничем. За ней следят человек воеводы Свенельда и человек Буданы - Каницар. Каницар убивает своего соперника.
Везничь пытается расстаться с Марфой, чувствуя себя виноватым перед ней.
В Киев въезжает делегация еврейских купцов, следующая с письмом к беку Хазарии. Делегацию обворовывают. Девушке с деньгами удается скрыться, а ее подельник схвачен стражниками Свенельда.
Свенельду доносят, что его шпион пропал. Воевода отдает распоряжение найти исчезнувшего дружинника.
Марфа покидает Везнича, соглашаясь с его доводами о том, что им необходимо расстаться.
Глава 4
Ощущение, что бог забыл о нем, преследовало Адальберта на протяжении последнего года.
Вот и сейчас, отчетливо выговаривая заученный текст молитвы негромким, но твердым голосом, архиепископ не чувствовал благодати, снисходящей на него, как было еще совсем недавно.
Сквозь узкое окно виднелось необычайно светлое, кажущееся божественно прозрачным утреннее небо.
Да, определенно, Господь оставил его, и Адальберт даже знал тот момент, когда это произошло. Небеса кричали, что это ошибка – принимать епископский сан и отправляться в землю ругов с просветительской миссией, но архиепископ Вильгельм, наговорив огромное количество комплиментов, убедил, что только он Адальберт сможет посеять в душах дикарей семена благочестия.
Милый сердцу тихий монастырь Сент-Максимин, где Бог общался с ним ежедневно, даря благодать своим присутствием в каждом предмете, вспоминался сейчас с болью и грустью. Он был счастлив, молясь в своей маленькой келье и возделывая грядки на монастырском огороде.
Власть, свалившаяся на голову Адальберту после таинственной и необъяснимой смерти Либутия, положенного высокопреосвященством Адальгадом в первые епископы ругов, раздавила его своей ответственностью.
Скромность и миролюбие, бывшие благом в монастыре, теперь сделались проклятьем новоиспеченного епископа.
Он постоянно ощущал на себе насмешливые взгляды людей, с неприкрытым любопытством разглядывавших монашеские одеяния, похожие, по их мнению, на женское платье. Еще больше насмешек вызывала его тонзура, первое время сияющая от своей чистоты, а сейчас напоминающая жидкими волосами заброшенную пашню с редкими всходами сорняков.
Все его призывы приобщаться к истинной вере заканчивались насмешками, больно ранившими самолюбие.
Адальберт и сам чувствовал, что бог исчез из его проповедей, по какой-то причине покинув своего верного слугу.
Епископ поднялся, растирая онемевшие суставы.
Небо молчало и сегодня, ответив на его молитву лишь затекшими ногами и стертыми коленями, слишком долго соприкасавшимися с досками пола.
Необходимо было идти на прием к Ольге. Растеряв надежду хоть как-то донести слово божье до упрямого народа, Адальберт еще сохранял слабые шансы повлиять на княгиню. Просила же она зачем-то Оттона прислать к ней епископа?
– Вода для умывания, Ваше Преосвященство, – высокий голос отца Капара прервал размышления Адальберта, вернув в реальность.
Епископ посмотрел на излучающее радость лицо монаха, испытывая тайную зависть к способности своего слуги наслаждаться каждым моментом жизни, абсолютно не думая о прошедших горестях и предстоящих трудностях.
– Спасибо, отец Капара, – Адальберт принял тазик из рук услужливого помощника, взглядом выпроваживая слугу за дверь. – Дальше я сам.
Епископу не хотелось, чтобы монахи миссии узнали о его растерянности и унынии.
Капара попытался возразить:
– Мне не трудно, Ваше Преосвященство, – но уловив недовольство во взгляде епископа, поспешил извиниться, пятясь к выходу. Задержавшись на секунду в дверях, монах напомнил. – Братья в трапезной ожидают Вашего благословения для приема пищи. Брат Левек приготовил отличную похлебку.
Адальберт укоризненно посмотрел на Капара, давая понять, что замечания подобного рода недопустимы в адрес начальства.
Монах улыбнулся, виновато потупил глаза и вышел за дверь, не понимая, чем мог обидеть епископа.
Адальберт провел увлажненными водой из тазика руками по лицу, прогоняя остатки сонливости.
Чувство зависти к детской наивности брата Капора вызвало приступ ностальгии по тем временам, когда безграничная вера во Всевышнего привела его из роскошного дворца Оттона в суровую келью монастыря. Доверие и любовь короля льстили молодому писарю, но жажда заслужить любовь Бога оказалась сильней.
«Ну все, необходимо прекратить предаваться унынию и не гневить Всевышнего совершением грехов», – подумав это, Адальберт распрямил плечи, глубоко вдохнул и, нацепив на лицо маску бодрого благочестия, направился в трапезную к монахам.
Запах копченостей, стоящий в воздухе тесной комнатушки, заполненной гулом переговаривающихся братьев, аппетитно щекотал ноздри.
Монахи мгновенно затихли, обнаружив присутствие Адальберта. Епископ занял свое место, посмотрел в тарелку, наполненную кашей из проса с редкими вкраплениями копченой свинины, затем поднял глаза к низкому темному потолку и произнес молитву, мысленно проклиная пищу, выглядевшую так, будто ее уже один раз ели.
В памяти всплывали шикарные обеды, которые могли себе позволить обитатели Сент-Максиминского монастыря в дни необремененные многочисленными постами.
Массивные деревянные балки над головой вызывали ностальгию по бескрайней выси потолков Трирского собора Святого Петра. Помещение, выделенное миссии Адальберта, свидетельствовало о не очень большом интересе княгини Ольги к его персоне.
Обнадеживающее упорство, с которым русские послы добивались назначения в Киев епископа, исчезлосразу после прибытия. Известие о коронации Оттона в императоры вызвало среди киевской верхушки вместо восхищения и уважения недоверие и сарказм. Здесь привыкли признавать лишь одного императора – царьградского басилевса.
Константинополь, узнав о намерениях Папы включить Киев в сферу своего влияния, отправил в Киев его преосвященство отца Феофила, вспомнив, что он был рукоположен в епископы Руси еще Фотием.
Адальберт потерял смысл своего пребывания среди дикарей, да и вообще – смысл существования. Как человек рожденный рабом теряется в мире, неожиданно обнаружив, что господин исчез, так и епископ – будучи рабом Господа – не знал, что делать дальше, обнаружив полное безразличие к себе господина.
Аппетит пропал окончательно, и Адальберт, бросив на стол ложку – с шумом прыгнувшую несколько раз – неспешно поднялся с намерением отправиться на прием к княгине Ольге.
Времени до начала встречи оставалось еще предостаточно, и можно было насладиться прохладой раннего утра, прогулявшись по просыпающемуся городу.
