1
Меня никто не знал. И никуда не звал. Я рассылал по студиям во все концы десятка полтора заявок на выходящие из ряда вон, блестящие истории, но ответом было: неформат. А в основном не отвечали вовсе. И я понимал «умом», что правильней и проще – подчиниться банальности простых историй и неизбежности фанерных диалогов…
Но новым утром поднимался снова, разбуженный необходимостью подачи новых доказательств. Гонял по студиям, стараясь подражать уже прославленным героям: без смущенья белозубо улыбался и даже хлопал кого-то по плечу.
Но вот оно... Какие-то едва ли не мальчишки - и вычурная студия, и кинопроизводство!.. Они откликнулись довольно благосклонно на две мои заявки, но совершенно точно – на одну. Поколебавшись для порядка, я выложил им расписанный «до запятой», развернутый сценарий сериала «Бледная Селена». Это было о полете на Луну.
Бродил по механическим аллеям, на механическом свету, где камеры под потолком могли уже заснять всю грандиозность моих фантазий – так ясно я их видел. Нечаянно сталкиваясь с собою в стеклах или зеркалах, я вздрагивал – настолько образ мой и образы придуманных героев становились неразрывны. На это даже оборачивались, замечая, должно быть, нетипичную для этой местности светимость взгляда.
Из сюжета жестоко выбрасывал излишки красоты, лиричности, а также спутанные замыслы продюсеров со ставкой на скандал.
И мучило во сне одно: а удивительно ли вообще согласие какой-то странной, почти случайной женщины-красотки лететь к Луне, когда бы предложили?.. Вы там не испугались бы, друзья из Центра управления, что такой полет может пройти и не вполне нормально? А что если летящий человек, та женщина, возьмет да перебьет космическою палкой по головам всю остальную экспедицию и примет дурацкое в подобном положении решение не возвращаться? Плавая потом совсем не по программе, а в забытьи, когда подопытные рыбы, повылезши из емкостей, с улыбкой проплывают рядом тоже…
А за иллюминаторами переворачивается в вакууме полузабытый Гагарин Юра, и машет-машет крыльями, потом уходит небом. Разве закончится такой полет нормально? Конечно, нет.
И космонавтика как таковая ни в чем почти не виновата. Она лишь вырвалась в чужую неопределенность, и там, в той темени, забылась, запила сама с собою, загуляла с кем-то. Но то – во сне.
2
Меня знакомили с продюсерами, с режиссером. Наконец спросили, какой я вижу актрису-героиню. А я ее практически не видел.
И был назначен кастинг, где я сидел у края длинного стола и созерцал все предлагаемые мне красоты. В конце концов, высокое жюри посовещалось и распрощалось с ними всеми, кроме двух.
Первая была довольно примелькавшейся уже по ряду сериалов. Хорошее «народное» лицо. Вторая… У второй глаза были – играть, скорее, инопланетянку, а не летящую к Луне москвичку. Она была не очень-то профессионалкой, хотя играла в концептуальном театре на окраине Москвы. Продюсеры склонились ко второй. В конце концов, нас познакомили. Простое имя - Яна.
Лавиной наплывали съемки.
Когда на студии я окликал ее или невзначай касался руки, она оборачивалась, как будто издали. Не отгадав услышанного с ее губ слова, я часто ошибался: выдавливал улыбку и гадал, зачем она могла ответить так. Бессмысленно брал в руки и переставлял предметы, освобождая от случайной чашки или пепельницы тот край стола, где был возможен разговор. Ходил за нею, незаметно расставляя сотню рук, пытаясь уловить прикосновение. В голове стучало от восхищения, и взгляд плавился на ее прямом и резком под софитами лице, с блуждающими темными губами.
Застывший дождь стоял на стеклах глубоких безопасных баров, где мы пытались подолгу разглядывать друг друга. Ходил за ней и замирал в фантазиях, не выпуская ее локтя – там, где уже не вмешивался кинобог и где мы могли бы когда-нибудь бежать красиво по краю волн, и ее лицо, закинутое к солнцу, попало б на обложки глянца.
3
Мне важно было посмотреть, как она «играет» - чтобы продолжить свою историю.
То был некий «Театр-Хроника», театр Башмакова. Я стал захаживать туда.
Фабулы пьес изобретались тыканьем в случайные слова в статьях из стареньких газет и составлением из получившегося каких-нибудь едва осмысленных ходов. Рождалось вполне себе безумие, из которого не могло следовать буквально ничего, кроме кошмарных пьес. Но и безумие бывает притягательно.
Сам же "Башмак" представлял собою что-то вроде толстого, грустного и выбритого наголо клоуна в извечном черном костюме и с черным галстуком. И с удивленно-детскими, круглыми глазами-бусинами. При всем при том, он бывал на удивление наэлектризован и даже уходил в запои. Актеры - пятнадцать человек, какие-то студенты.
По-видимому, он очень бегло дал им уже азы актерства, справедливо полагая, что большего не требуется. И они умели ловко рушиться, сраженные клинком, убедительно гримасничать и бить друг дружку с размаху по щекам. Они раскованно и целовались, и раздевались донага в любовных сценах, умудрялись в нужных местах заплакать или рассмеяться. Умели даже «захватить энергетически» пустынный зал.
И вот однажды ожидался прогон не совсем уж полного безумия, но - «Чайки по имени Дядя Ваня», «нечеловеческой пьесы по чеховским мотивам». О том, что жизнь прожита, что молодости и счастья больше нет, что все напрасно…
Я тихо сел в углу электризованного зала. Кого играла Яна, понять так и не смог.
- Так, спиночку пряменько, - внушал ей Башмаков. - Захватила зал, и поехали, со слов «Дались же вам, дядя Ваня, мои ягодички!».
Дядю Ваню в данном случае исполнял он сам, и даже не исполнял, а скорее намечал грубейшими актерскими мазками лишь контур персонажа, ради Яны. На упомянутые ее слова он запричитал, всплеснул руками и вскоре разрыдался, повалившись на стол. И я должен был признать, что по-актерски он - великолепен.
Но вслед за этим пошло-поехало… На сцене герой герою мыл голову в тазу на табурете, и от горячей воды шел настоящий пар. Варили на спиртовке натуральный борщ, и с самым натуральным запахом. «Невидимая», умершая накануне чья-то теща ходила призраком, «никем не замечаема». Кого-то стригли, и отлетали волосы.
И отключалось электричество, и действие шло при свечах и керосиновых лампадах, и густо пахло керосином. Варили кофе, пили спирт.
Текст в устах героев был не то чтоб ни о чем – мне показалось, он был продолжением жизни самих актеров, происходившей за пять минут до пьесы, и предвкушением того, что будет сразу после пьесы.
Один из героев, собственно, и сам писал чумную пьесу, и ее персонажи бродили по подмосткам тоже. То есть параллельно разворачивалось сразу несколько сюжетов. И герои порою шумно требовали чего-то от автора, бузили и переставали что-либо играть.
В минуту ложной кульминации из зала на сцену поднимался «режиссер», то есть сам Башмак, всех останавливал, орал, ругался и менял движенье всех ролей. И пьеса продолжалась.
Она была довольно длинной, пел хор, пел искренне и плохо, как умел. В конце концов, в финале, которого по существу и не было, на поклон никто не думал выходить, и занавес не опускался, и кто-то из студентов потихоньку разбирал остатки реквизита.
Яна играла, между нами говоря, посредственно.
4
За весну и лето первый сезон каким-то чудом был отснят, а дальше была неизвестность и неопределенность. Так что «космос» был пока не нужен, и павильоны разбирали, и лишь невнятность фонограмм звучала все еще издалека... И наставала благость опустошения, где попадают в заблудившуюся руку лишь чужие сигареты, оставленные на столе, да темные кассеты с не вошедшим дублем.
А дома – у меня был теперь дом – разыгрывал перед собою и перед нею что-то, будто делал это напоказ: садился, руки выкладывал на стол, брал стопочку бумаги и мысленно пускался в легкие и верные слова для следующих серий. И изо дня в день готовил завтрак на двоих с маниакальным постоянством. Как маститый.
Потом однажды увидел во сне глобально черно-белый цвет и свет происходящего в дальнейшем - и ее лица.
Между тем, сменилась почти вся команда, и намечался второй, как раз маститый, сценарист. Теперь надумали лететь на Марс.
Само моё непонимание того, зачем такие выкрутасы, мне намекало: сам я здесь уже не очень нужен, хотя что-то и делаю, но - по инерции сравнительной успешности. Глаза же новых продюсеров с каждой неделей становились опасливей, пустее, а потом пропали вовсе.
Она сниматься отказалась. И выкрутили так, будто она погибла, спасая всех. Ну что ж, вполне правдоподобно. Более того, она ушла из театра Башмакова.
И вот, на кухне и в саду, мы сутками кричали фразами и звуками, почти что наугад, из будущего фильма про инопланетянку, сошедшую с ума – там нужен был искусственный язык. И оба втайне понимали, что фильма этого не будет никогда, и так оно и вышло.
Но так ли важен результат, когда жена твоя инопланетна… Все будет хорошо, наверно, – как сценарист, я это знаю.
