Ласточка

Автор: Чароит

— Дура ты, дура, — Бородач укоризненно покачал головой, — жить надоело, что ли? Думаешь, косу отрезала, так и всё, ищейки со следа сбились? Шиш теперь тебе, а не зимовать — уходить из города надо.
— Гонишь, значит? А сам говорил, что могу оставаться, сколько захочу. Стало быть, врал? — Элька наморщила веснушчатый нос и крепко сжала кулаки.

Бородач вздохнул, присел рядом и легонько взъерошил её остриженные волосы. Толстая рыжая коса, перевитая лентой, лежала рядом на полу. Ох и длинная: жалко, небось, было такую резать... да уж поздно. Не та беда стряслась, чтобы по волосам плакать.
— Обида в тебе говорит, девочка. Только я-то чем перед тобой провинился? Тем, что бродяжку в дом свой пустил да в ученицы взял?

Она закусила губу и мотнула лохматой головой:
— Нет-нет, дяденька! Просто я... дура неблагодарная. Подвела вас всех.
Голос предательски дрогнул. Непросто было повиниться. Особенно, когда никакой вины за собой не чувствуешь.
— Ну, рассказывай, — потребовал Бородач, — как же тебя угораздило?

А Элька и сама не знала, как. Словно чёртик в ухо нашептал взять излишек глины да слепить птичку-ласточку веселенькую, с хвостиком-рогаточкой. Думалось ребят порадовать.
Они и порадовались. Особенно Ганька-плешивый. А потом бочком-бочком за порог — и насвистел, куда следует. Дескать, у нашего гончара девка рыжая-бесстыжая не по уставу работает, а, страшно сказать, отсебятину измыслила. Вроде бы впервой, да, но кто же её, стерву, знает? Может, раньше замечена не была! Шмон надо в мастерской устраивать, а то вдруг у ней там этих недозволенных пичужек под подушкой целая прорва?!
Ищейки, конечно, подорвались по доносу, только ни птичек в мастерской не нашли, ни преступницу — не могли же они знать, что Элька дом кругом обежала и в погребе схоронилась.

Бородач вздрогнул, когда ученица сунула ему в руки ту самую ласточку, из-за которой начался весь сыр-бор, и, всхлипнув, уткнулась лбом в его широкое плечо. Вот глупая: щиплет себя, чтобы не зареветь, а у самой глаза давно на мокром месте.
— Ну чем ты только думала? Ведь знаешь же закон: довольствуйся и не посягай. Не создавай ничего нового, ибо только Творцу дано право творить, а мы — простые люди. Вот есть горшки установленного вида — лепи, сколько хочешь. Есть песни — пой-голоси, только своих не выдумывай, не положено. Или вот, хочешь, картины малюй — только строго по канону, чтобы от образца не отличались. Разве это трудно?
— Но изначальные песни тоже кто-то однажды выдумал! — Элька утёрла нос рукавом.
— А вот это не твоего ума дело! — осадил её Бородач. — Да и не моего тоже...

Они замолчали. На стене мерно тикали старые часы, отмеряя мгновения. Элька нарушила тишину первой:
— Дядь, прости меня, а?
— Я-то прощу, а вот ищейки... Нет, как ни крути, а нельзя тебе здесь оставаться.
— Да я не о том. Я тебе в погребе стекло высадила, когда лезла. Но все осколки рядышком сложила, ни единого не упустила. Их можно будет цветной тряпочкой проклеить — почти витраж получится. А если кусочки ещё и разными красками покрыть...
Бородач аж подскочил и уши пальцами заткнул:
— Даже слышать об этом не желаю! Стекло новое вставлю — делов-то. А осколки выкину: ничего путного из них уже не склеишь.

Насупилась деваха — сразу видно, не согласная. Но перечить не посмела, только глянула презрительно, а потом отпрянула, поспешно подхватила скатку с пожитками и вдела ноги в башмаки.
— Пойду я. Нечего тут языками чесать.

Бородач едва успел схватить её за рукав: жалко ведь дурёху, пропадет одна-одинёшенька, даже до городских ворот не дойдёт — вмиг сцапают.
Только Элька не обернулась даже, ни словечка не сказала и лишь плечом повела, высвобождая руку.

— Ну в кого ты такая скорая? Куда хоть полетишь, птаха? — не дождавшись ответа, Бородач нахмурился, но продолжил: — Значит, так: возьми вот кошель. Не перечь, это тебе за работу. Отправляйся в гавань, просись на корабль до столицы, а там найди мастера Йонса и скажи, мол, я прислал. Поведай ему всё как есть, без утайки. Он секретные ходы-двери знает, уж если спрячет, будь уверена — ни одна ищейка не вынюхает. А то, может, и в ученицы возьмет, коли талант почует. Он ведь тоже из этих... творцов-мятежников.

Элька остолбенела, аж скатку свою чуть не выронила:
— Дядь, а дядь! Вот теперь точно прости, ладно? Я о тебе всякого нехорошего уже подумать успела, — одна непрошеная слезинка всё-таки скатилась из уголка глаза.
— Как подумала, так и раздумаешь, — буркнул Бородач. — Говорю же, скорая ты слишком. Спешка только при ловле блох хороша, а в жизни она нам без надобности.
— Может, и так, только мне сейчас всё равно бежать пора, пока не сцапали. Да и мастер Йонс ведь ждать не будет, вдруг кого-нибудь другого себе в ученики присмотрит?

Её щёки раскраснелись, глаза горели, Бородач и оглянуться не успел, а ученица уже шмыгнула за порог — тихо, как мышь. А перед тем, как совсем уйти, рукой махнула легко-легко, будто бы они не навсегда прощались, а лишь до завтра.
Хотя, кто знает, вдруг ещё доведётся когда-нибудь свидеться?..

Бородач улыбнулся ей вслед, поднял отрезанную косу с пола и бросил в печь. Хотел туда же отправить и элькину ласточку, но в последний миг передумал: рука не поднялась.
— Хоть и запрещено, но себе оставлю, — Бородач нежно погладил глазурованное крыло, — на память. Уж больно славная пичужка получилась.