Самый веселый день. О Шарике, тазиках с салатом, "Авроре" и вставной челюсти...

Прожить без женщины трудно. Особенно на необитаемом острове. А без юмора - и вовсе невозможно... Съешь себя со всеми потрохами. Раньше комаров и клещей...

Однажды мне пришлось отправляться в командировку. Включил электронную книгу и начал читать. Через три минуты скулы свело от смеха. Может быть и длинновато, но зато сколько экспрессии!

...Ни родителей Тольки, ни его самого дома не оказалось. Зато на завалинке перед калиткой развалился дедушка «Смерть фашистам».   

– Мир вашей хате, – поздоровался со стариком Иван Силантьич. – Погода-то как! Разгулялась!   

– Жарковато, – помотал головой дед, – Толька куда-то на озеро умчался, а сын с невесткой в город уехали, бабе захотелось по магазинам прошвырнуться. Именины сегодня у Машки. Вот она два тазика с салатами приготовила, и в город рванули. Вечером гостей насобирается, как спичек в коробке из-под монпансье. И бабку мою с собой прихватили, радикулит ей в спину! Стало быть, оставили меня одного. Сижу, как перст. Благо в теньке…   

– Иван Михайлович, а Толька вам ничего не говорил?   

– А что он должен был сказать?   

– Ну что у нас радостное событие намечается!   

– Нам-то делов до вашего торжества? – рассмеялся дед. – Мне это как шмелю до клубней картофеля.   

– Вижу все-таки вы не все знаете. Так и думал, что ваш пацан и словом не заикнулся…     

– Погоди-ка, – вдруг прищурился дед, – у тебя из авоськи торчат две бутылки водки. И если ты к нам идешь с ними, то, видать, и впрямь что-то серьезное. Чего это ты Толькой интересуешься?   

– Да понимаете, Иван Михайлович, наши дети, того… Решили пожениться…   

– Пожениться?! – пожевал губами дед. – Пожениться – это дело нехитрое. Думаю, женилкой нашего парня Бог не обидел. А вот девка твоя как? Хорошей женой ему будет?  Я не в смысле постели, тут они как-нибудь общий язык найдут. А по хозяйству? Рукаста? Пельмешки лепить умеет?   

– Да причем тут пельмешки? Их, в конце концов, и в магазине купить можно!   

– Э, Ваня, Ваня, ты как немножечко непонятливым был, так им и остался! Сравнил тоже – магазинные! Ты догадываешься, что в них мешают? То-то же!   

Я свою невестку, знаешь, как проверял? Пригласил к себе всю тракторную бригаду, а девку Егоркину заставил пельмени лепить! Она часов пять от плиты не отходила! Слепит пару десятков – и в кастрюлю! К вечеру, ею можно было вместо тех граблей вишни с макушки сбивать! Ровно, как палка! Ни согнуться не разогнуться!   

Но я с тех пор девку зауважал! Моя бы на сто пятьдесят пятом пельмене, залепила бы мне им в рожу. А невестушка, умничка, ничего не сказала…   

– А разве тетка Матрена не помогала ей?   

– В том-то и соль! Мне как Егорка сказал, что будущую невесту в дом приведет, так я свою женку и законопатил в сараюшку. Напоил до бесчувствия, да и на сено спать положил. К полуночи, когда она проснулась, тракторной бригады уже и след простыл. Ох, и злилась она потом на меня! Кем только не обзывала! А мне ж нужно было девку проверить: что да к чему!   

– Вот скажи, твоя дочка, как там ее?   

– Лариска…   

– Вот умеет Лариска пельмени лепить?   

– Конечно, – соврал Силантьич, – если хотите, мы с нею придем в следующие выходные, она вам налепит…   

– До следующих выходных дожить надо! А ты стало быть при всем параде решил с Егором потолковать?   

– Да надо бы обсудить кое-какие детали…   

– Тьфу ты, скаженный, и ты решил этой родниковой водой проблемы решать? – черный ноготь указательного пальца Михалыча ткнулся через ячейки авоськи в бутылку. – Эх, малец, малец, тебе уже почти полста, а ума так и не нажил…   

– Каких полста? – воз мутился Силантьич, – я еще и сорок не отшагал.   

– И ты сурьезно думаешь поумнеть? – удивился дед. – Поверь, Ваня, моему опыту, настоящий мужик эту воду не пьет! Это все равно, что пипеткой из колодца ведро наполнить – баловство. Но тебе повезло: у Михалыча всегда в заначке есть пузырек самого настоящего первача. Пойдем уж…   

Токо ты, впереди меня не суйся, у нас же волкогрыз! Намедни к Толяну дружбан приходил, так он у него из того места, на котором сидят, кусок мяса без соли выгрыз. Мальцу на это дело шешнадцать швов наложили!   

– И как вашего волкогрыза зовут?   

– Знамо дело, как – Шарик! Его Толька назвал. Цуцик когда маленький был – вылитый шарик. Это он когда подрос, в тело вошел, начал на всех бросаться, как дурной. А цуциком он хорошим был. Пока я его один раз в настоящего пса не превратил!   

– Ни разу не слышал, как щенка в пса превращают!   

– Дык он у нас был, как маменькин сынок, заласканный! Ко всем подбежит, хвостик крючочком, развевается, как сопля на ветру. Разве такой пес в хозяйстве нужон? Срамота! Вот я его и превратил в настоящего собачьего мужика.   

Толька тогда в школе был на занятиях. А я взял в поллитровой банке соляры, обмакнул шариков хвост…   

– Дальше не надо, – почти с ненавистью выдохнул Силантьич. – Подробности опустим… Держите своего волкогрыза, я не хочу, чтобы на моей капитанской заднице было даже два шва, не то, что шестнадцать.   

Шарик и в самом деле встретил гостя неласково. Прогремев пудовой цепью, которая могла выдержать и полуторацентерный якорь, пес чуть было не изловчился схватить гостя за штанину. А потом гавкнул так, что сидящие на ближайшей липе воробьи перелетели на всякий случай метров на семьдесят, хотя именно им вряд ли что угрожала – у Шарика крыльев не было.   

А вот Силантьичу, который при первом удобном случае вставлял о себе, мол, тридцать раз в морях тонул, погибал среди акул, сразу стало не по себе. Наверное, от того, что он не совсем доверял «живодеру» – может ли сухонький старик удержать такой сгусток энергии, матерого пса!   

Надо ли говорить, что как только гость почувствовал босоножками ступеньки дома, его ноги непроизвольно преодолели десятка полтора деревянных выщербленных досок, отделяющих двор от непосредственного входа в дом.   

– Все, что ль? – услышав дробный топот, откликнулся Михалыч, – можно отпускать Шарика?   – Да, отпускайте, – неестественно тонко просипел Силантьич, – Тут он меня не достанет!   

– Ты на всякий случай в дом-то заскочи. Там он тебя не тронет. Для Шарика это запретная территория.   

– Все, заскочил! – радостно завопил гость, – куда заходить? 

– Куда-куда! В подпол! Там прохладнее всего! На полу увидишь люк и колечко. Потяни за него и спускайся…   

Пока Силантьич искал заветное колечко, в коридор зашел и Михалыч.   

– Что ты там шаришь?   – Колечко ищу…   

– Нет, ну ты самый настоящий недоумок! Пошутил я! В кухню проходи, а в подпол сам слазю. Нужно пузырек достать, неужто думаешь, я тебе его доверю. А чуть позже за тазиками спущусь, с салатами. Машка какой-то мудреный замутила – оливье называется! Я ей вчера целого петуха ощипал…   

Хотя, погоди. Я в подпол спущусь, а ты стой здесь. Принимать продукты будешь. Начну я, пожалуй, с салатов, бо пузырек у меня зашхеренный, чтобы Егорка с дури не ополовинил…   

Старик, кряхтя, приподнял кольцо люка, нащупал ногой ступеньку и начал медленное погружение. Вскоре он скрылся в темном чреве подпола по пояс.   

– Я буду салаты подавать, а ты их в кухню относи, – дал он последнее указание гостю.   

Внезапно раздался какой-то шум, крик «Холера!», глухой удар, сигнализирующий о падении тела, и вдруг наступила полная тишина.   

Силантьич рывком подбежал к темному зеву подпола.   

– Михалыч! Отзовись! Что случилось?   

– Случилось! Сколько раз Тольке говорил, следи за тем, чтобы кошка в подпол не спустилась! А он опять лопухнулся. А эта холера, кажется, на лестницу навалила, поскользнулся я. Если бы шея ни была такой жилистой, переломилась бы, как соломинка!   

Еще минуту-другую снизу доносились старческие вздохи и ахи. Наконец, вспыхнул свет.   Сверху гость увидел, как «Смерть фашистам» стоит буквально у лаза и принюхивается к руке…   

– Нет, слава Богу, Мурка вроде здесь ни причем. Какой-то слизняк по поперечине полз, а я его расплющил в блинчик. Дерьмом, кажется, не воняет. Хотя и без того запах такой, что им можно ворота неверным женам вместо дегтя мазать!   

Еще через три минуты совершенно неожиданно на уровне пола показались руки, которые сжимали серый пластмассовый тазик! И только потом появилась голова…   

– Чего ворон считаешь, принимай оливье, – закричал Михалыч, – а я полез за винегретом…   

Таким же макаром через три минуты на полу оказался другой тазик – красный. А потом жующий рот дедка.   

– Пожалела невестка соленых огурчиков. Надо было бы больше дать. А может, и закончились, кто его знает…   

А вот с пузырьком все оказалось гораздо сложнее. Еще до того, как он «нарисовался» на уровне пола, Силантьич выслушал столько отборного мата, сколько и боцман средней руки не знает.   

И вот из глубины высунулась кукурузная кочерыжка, которой была затампонирована горловина бутыли.   

– Эй, раззява, перехватывай, под бока руки подводи. Да смотри, аккуратней, если рассадишь, я тебя своими руками удушу, как хорь цыпленка!   

«Пузырьком» оказалась стеклянная бутыль, в которую влезло никак не меньше полутора ведер мутноватой жидкости.   

– Трофейная, – пояснил, вылезая, Михалыч. – Специально не замерял, но думаю, литров 18 влезет, если строго по краям. А по плечики на поллитра меньше. Вот этого мы с тобой сейчас и хлопнем…   

Да ты салаты не тащи. Сейчас я захвачу пару кастрюлек, в них и перекинем. Зачем нам весь оливье и винегрет перепахивать ложками. Только давай чуток дверь приоткроем, пусть сквознячок гуляет. А то задохнется салатик…   

Кастрюльки тоже были «сиротские» – никак не меньше трех литров, поэтому Кузьмин-старший распорядился не докладывать в них доверху на спичечный коробок.   

В кухне было относительно прохладно. Гостеприимный хозяин установил посередине стола свой драгоценный «бронебойно-подкалиберный» «кухоль» и радушно распахнул холодильник.   

– Где-то здесь должны быть котлетки, голубцы, отбивнушечки и жареный петух. Мы всего понемножечку, авось Машка не заметит пропажи. Да и потом, для кого она готовила? Для гостей! А ты что не гость?!   

Через три минуты стол был накрыт так, словно в пору боевой молодости Михалыча, когда к нему заглядывала на огонек тракторная бригада.    

– Так, Ваня, теперь самое главное правильно тару подобрать, – распорядился дедок, – думаю, стограммовые граненые стакашки это все равно, что на твой сорок третий растоптанный детский сандалик попробовать натянуть. Двухсотка – перебор, по пять-шесть стаканчиков хлопнем, и будем бровями горницу мести. А у меня специально для этого случая две кружки по 150 грамм припрятаны. Ты не брезгуешь первак из кружек пить?            

– Да какая разница из чего пить!   

Старик тем временем достал фарфоровые кружки, на боку которых был нарисован почему-то красный крейсер «Аврора» и алела надпись «50 лет Великого Октября».   

– На вот тебе, Ваня, нормальную кружку, с ручкой, – пододвинул гостю посудину Кузьмин-старший. – А я себе возьму эту, с отбитой ручкой. Она моя родная, я в ней всегда свои челюсти на ночь складываю. В воду кипяченую на кончике чайной ложки соды сыплю, чтобы паразитов всяких убить, а утром проснулся – челюсти на место и хоть баранку грызи!   

Произнося эту тираду, Михалыч одновременно расшатывал кукурузину, чтобы добраться до вожделенного напитка. Сил явно не хватало, но «Смерть фашистам» и не думал сдаваться. Он вцепился в ячейки кирпичного цвета зубами.   

Вдруг раздался какой-то хруст. Михалыч сплюнул на пол и поднял голову. А по «скелету початка» начала сползать вниз верхняя челюсть старика.   

Плечи гостя мелко задрожали от беззвучного смеха. Картинка и в самом деле получилась комичной. Челюсть съезжала, словно детские салазки с горы, а старик шарил шершавыми ладонями рядом с бутылью.   

– Поможи, Ваня, тут куда-то гаечка шлепнулась, которая всю конструкцию держала. Я просто забыл о ней. А вот он, гаденыш, болтик, значит и гаечка тут.   

На восстановление ротовой полости у старика ушло минут пять. Пока он возился с протезами, Силантьич вывернул пробку, но встал перед задачей куда более сложной. Так как самогона было налито по самое не могу, 0н вряд ли бы попал струей первача в кружку. Слишком велико было расстояние между горлышком «кухоли» и жерлом «Авроры».   

– А для этого у меня специальный черпачок есть, – похвастался дедок, – Машка в нем заварку запаривает. Но я использую для того, чтобы выходить из таких сложных ситуевин.   

Михалыч достал обычный заварник – полусферу с крышечкой, которая была припаяна к длинной с зазубринами ручке.   

– Так мы же разольем половину, – удивился Трапезников.   

– Эх, Ваня, Ваня! Какой же ты непонятливый. Если вытащить черпачок и варежку раззявить, то не сумлевайся, разольем. А если подсечем, как ерша, все молекулы первача подымутся вверх. И ничего не выльется! Ты что физику не учил?   

И в самом деле, у Михалыча все получилось, как у сапожника, тачающего сапоги не один десяток лет. Черпачок сновал от горловины к кружке, как игла у швейной машинки «Зингер». Не то, что ни одной капли – ни одной молекулы на стол не шлепнулось!   

– Ай да, дед! – не стал скрывать своего восхищения Силантьич, – да тебе на наперсток такую ручку насобачь, и ты Тихий океан за ночь вычерпаешь!   

– А то, – приосанился старик, – но у нас на фронте и не такие случаи происходили! Какой там наперсток? Ну да ладно, давай первую приговорим за здоровье молодых и я тебе такой шахер-махер расскажу, ни за что не поверишь…   

Трапезников взял свою «Аврору», они стукнулись кружками, и дедок лихо выдохнув, присосался к краешку кружки. Он пил мелкими глотками, его кадык только и подпрыгивал в такт глотательным движениям.   

–Ух, – молодцевато выдохнул старик, – а ты что же, тютя-матютя, кружку греешь? А ну-ка живо!   

Силантьич сделал мощный выхлоп (как учили), втянул в себя мутноватую жидкость и почувствовал, как у него железным обручем перехватывает дыхание. Но показать перед стариком свою слабость ему явно не хотелось. Неимоверным усилием он сделал вдох, и ему показалось, будто в пищевод провалился огнедышащий дракон.   

Силантьича подбросило, словно на надувном матрасе. Он вскочил из-за стола с выпученными глазами, метнулся к эмалированному ведру с колодезной водой. Зачерпнул полулитровую кружку. Залпом выпил холодную воду и только тогда обрел, наконец, способность соображать…   

– Михалыч, коромысло тебе вокруг шеи, что у тебя за первач? Сдуреть можно! Сдается, шило легче идет, чем твоя убойная сила…   

– Распробовал, Ваня? Между прочим, больше половины моих гостей после «авроры» – «мама» сказать не может. А ты, молодца, подскочил, чисто тебе шлея под хвост попала! Интересно, разгадал мой секрет?   

– Чего только я не пробовал в своей жизни, на всех континентах. Но чтобы вот так, бочку в глотку забили, первый раз. У меня такое ощущение, Михалыч, что полей твоим первачом кактусы в мексиканской пустыне – они взлетят в космос почище ракеты. Может быть, это муравьиная кислота? Яд гадюки?    

– Нет, Ваня, все гораздо проще. Я отливаю полулитровую баночку своего нектара, беру другую такую же баночку, забиваю его под завязку маленькие стручковые перчики, соединяю все в литровой банке и настаиваю месяц. А потом все смешиваю с обычным первачом.   

Ну, давай по второй! Вторая доза легче пойдет! Проверено неоднократно…   

С эти словами «Смерть фашистам» снова заполнил две «авроры» под завязку.   

– Теперь твой тост, Ваня!   

– Да что мудрить? За твои светлые идеи, Михалыч! – приподнял свою кружку Трапезников.   

Михалыч снова присосался к своему нектару, а гостя сморозило. Он просто представил себе, как материт его собственная печень, по которой и бьют без промаха эти залпы «Авроры». И ладно бы холостым, а то самым ядовитым снарядом!   

Но назвался груздем – полезай в кузов. Он отхлебнул из кружки и вдруг понял: Кузьмин не врет. Вторая пошла куда легче, чем первая, возможно печень, как хомячка от капли никотина разнесло вдребезги.   

А хозяин уже перемолачивал своими искусственными зубами котлетки и голубцы.   

– Ну как, полегчало? – заглянул в глаза гостю дедок.   

– Вроде бы…   – Я ж говорил, что мой нектар без перца дойдет до сердца. Кстати, я обещал тебе историю.   

– Да-да, – чуть слышно произнес гость, чувствуя, как язык теряет подвижность, а голову окутывают какие-то ватные полосы…     

Он рассказывал минут пять. Но его слова пробивались в уши Силантьичу комариным писком.Ничего не разобрать в этом тумане.

– Ну, – неожиданно подвел итог Михалыч, – давай выпьем за то, чтобы судьба время от времени баловала нас такими подарками!   

Третий залп «Авроры» прокатился по пищеводу Силантьича как будто легкая волна по прибрежному песку. А на четвертый и пятый раз, он уже мало что соображал. Слова дедка пробивались в его сознание с огромным трудом, рука, сжимавшая вилку планомерно «челночила» от кастрюли с салатом оливье и обратно.    

Наконец, его чуть взбодрил громкий крик «Смерти фашистам»:   

– Ваня, я олух царя небесного! У нас же в подполе еще и тарелки с холодцом стоят. Они просто в холодильник не влезли. Давай еще по кружану и я спущусь за холодчиком!   

Похоже, этот кружан оказался нужным, как покойнику галоши. Трапезников отметил про себя, что старик приподнимается из за стола, машет руками, пытаясь удержать равновесие, отплывает куда-то к двери, открывает ее, закрывает.   

Дальше перед глазами в ускоренном темпе начала вращаться какая-то карусель. Причем морды у деревянных лошадок были словно живые. Кони заглядывали Силантьичу в глаза, скалили желтые зубы, ржали. Один коняка даже приподнял переднюю ногу, как будто норовя двинуть Ивану в нос или ухо, как получится!   

Гость мотнул головою, намереваясь уйти с траектории удара. Это было последнее, что отложилось в его памяти перед тем, как он рухнул без чувств на стол.   

Его не разбудил даже нечеловеческий крик именинницы Машки, которая обнаружила в коридоре такую картину, от которой у нее за секунду пару прядок волос из рыжих превратились в пепельные.   

Возле стенки, тесно прижавшись друг к другу раскинулись дедушка «Смерть фашизму» и волкогрыз Шарик, с обрывком якорной цепи на шее. Вокруг них были разбросаны кубики вареной свеклы, морковки, крошево из кислой капусты, фасоли, а довершал картину перевернутый тазик с винегретом.  

  

Но и оливье повезло ничуть не меньше, большая его часть была обмолочена крепкими клыками Шарика, а рядом с тазиком растекся по полу круг от благородной собачьей отрыжки – видно пес просто обожрался и его желудок не смог перетравить такой объем.   

Рядом с сонным Михалычем находились две тарелки холодца. Причем в одной из них желеобразная масса была наполовину съеденной. А вторая тарелка стояла и вовсе на попа, дном кверху.   

– Мать моя, женщина! – обхватил голову Егор. – Что здесь было? Битва при Ватерлоо? Набег монголо-татарского войска?   

А его мать, которая зашла последней, увидев распластанное тело мужа сразу запричитала: 

– Ванечка, родной! На кого ты нас покинул, голубь наш сизокрылый!   

– Жив ваш голубь, не поднимайте паники. Набубенился, как кот валерьянки. Дрыхнет, зараза. А чем мне теперь прикажете гостей угощать?   

– Ах ты сволочь, мерзавец! – подскочила Кузьминиха к мужу и принялась охаживать его бока ударами босоножек.   

– Мам, успокойся, – урезонил ее сын, – ты ему хоть ребра сломай. В себя не скоро придет.    

– Машка, – обратился он к жене, – я его под грудь возьму, а ты под ноги, надо деда в комнате на кровать уложить. Батя, как никак!   

– Вечно ты с ним носишься, как дурень с писаной торбой. Я давно говорила, сдать его куда-нибудь, все нервы вымотал…   

– Поговори у меня, – стер всю теплоту в голосе муж, – с кем не бывает!   

– Что-то я не помню, чтобы он в последнее время находил возможность так нахлестаться! – вставила пять копеек мать. – Я же всю водку от него прячу. Где он ее взял?   

Но то, что увидели Кузьмины в кухне, привело их в форменный ступор. Спящий Силантьич все силился куда-то плыть, смахнув со стола практически все, что на нем стояло. Хорошо, что его недавний собутыльник находился в полной невесомости – две кучки фарфора, на которых просматривались конуры крейсера «Аврора», Михалыч бы ни в жизнь не простил.   

А Трапезникову снилось кораблекрушение. Он единственный из состава судна спасся на какой-то доске и пытался грести к берегу. Но откуда не возьмись, взялись тральщики, которые словно волка флажками затравили его своими тралами. А какой-то усатый капитан кричал в рупор:   

– Заводи, заводи под него трал! Неужели вы не видите, что это Керенский! Он сбежал из Зимнего дворца и хотел, гад, удрать в Штаты. Если бы не залп из «Авроры», он бы ушел. Заводи трал! За Родину! За Сталина! Ур-ра!   

И тут из пенных волн выплыла Зоя. Вернее, русалка до половины похожая на Зою.   

– Ваня, милый! Что же они с тобой сволочи сделали? Я же тебе предупреждала, просила, а ты… 

Остается добавить, что это был небольшой отрывок из моего романа "Девушка с нулевым размером ищет олигарха"