Леночка. Рассказ

Красивый мужчина лет пятидесяти с редкой проседью в тёмных волосах сидел рядом со мной в зале ожидания московского аэропорта. В связи с опасностью теракта нас не выпускали из здания, а до вылета было ещё три часа, так как рейс по техническим причинам задерживался. Мы разговорились. Узнав, что я был в командировке на вологодчине, мой случайный знакомый решил мне рассказать историю, приключившуюся с ним в молодости. Вот его рассказ, записанный мною слово в слово, так как по репортёрской привычке я нажал кнопку диктофона, лежащего в моём боковом кармане.

После окончания сельскохозяйственного института меня направили в один из совхозов Вологодской области в качестве зооинженера, так красиво называлась популярная и востребованная профессия зоотехника в наше время. Уезжать в неведомый край мне не очень хотелось, тем более приходилось на время оставить дома беременную молодую жену. Но делать нечего. На вокзале в Минеральных Водах супруга моя стояла очень грустная, я сам еле сдерживал слёзы и шептал, целуя её, что вернусь за нею сразу, как только обустроюсь. Конечно, я бы предпочёл остаться на Кавказе, нашёл бы работу дома, но распределение в Советском Союзе было делом святым и хочешь не хочешь – а три года, будь добр, - отработай в какой-нибудь тьмуторакани.

Под стук колёс я всё время думал о доме, об оставленной жене и родителях. «Найдёт ли она с ними общий язык?»- беспокоился я, понимая, что жене страшно было оставаться по сути с чужими людьми. Хотя и отец, и мама обещали любить невестку как родную дочь, но я- то знал крутой нрав своего отца.
Казацкий характер не терпел никаких возражений и не выбирал выражений, если ему что-нибудь было не по нраву. Мама давно к нему привыкла и не обращала внимания на его выходки, но жена моя была совсем другой: во-первых, молодая, во-вторых, росла без отца, в-третьих, филологическое образование и книжное воспитание.

Я почти не замечал среднерусской природы, только иногда оживлялся, когда из окна поезда наблюдал берёзовые рощи: мне казались неправдоподобными молочно-белые стволы песенных красавиц, точно их выкрасили белой эмалью. У нас ведь тоже растут берёзы, но стволы их серовато-белые, а здесь была совершенная белая чистота. Это было моё первое открытие в пути следования к месту моего назначения.

Почти двое суток поезд плёлся до Москвы, кланяясь каждой станции, а ещё мне предстоял путь до Вологды, а от неё к тому самому хозяйству, где мне надлежало «проявить себя как специалиста, не делая никаких скидок на молодость». Эти слова нашего ректора почему-то особо врезались мне в память при вручении дипломов и значков. Я вспомнил, как после торжественной части мы с друзьями заскочили в общагу, бросили дипломы на кровати, нацепили на лацканы пиджаков значки и вприпрыжку помчались в нашу пивнушку, где заказали по кружке холодненького пивка, разом побросали в одну из них бело-голубые ромбики и по очереди помянули весёлые студенческие годы. После этого снова нацепили значки и тут уж мы дали копоти. Короче, к пиву появился откуда-то коньячок, потом водка, а потом я уже ничего не помнил. Знаю, со слов жены, что меня притащили полуживого мои полумёртвые товарищи, и мы тут же в одной нашей комнате упали на пол, жена моя откачивала всех по очереди, а мы клялись ей, что больше в жизни так обмывать диплом не будем, что оказалось чистой правдой. Ни один из нас больше не учился, хватило одного диплома, не то, что нынешние специалисты : понахватали корочек, а толку мало.

Когда я прибыл к месту моего назначения, то был удивлён и ошеломлён красотой русского Севера: леса, в которых не счесть грибов и ягод, холмы, поросшие могучим еловым лесом, заросли черемухи и рябины, множество рек и озёр с чистейшей студёной водой, заливные луга и сенокосные угодья. Поселили меня рядом с озером, которое сплошь было укрыто лилиями и кувшинками. Красота неописуемая. А какое там небо! Я прибыл в начале мая. Уже достаточно тепло было по местным меркам. Так вот, глянешь на небо утром, а оно синее-синее, чистое-чистое, кажется, так бы взлетел к нему, воздух – надышаться нельзя, хватаешь открытым ртом и чувствуешь, как проникает он в самые невидимые клеточки твоего организма, наполняет их новой силой.

Назначили меня главным зоотехником в огромном совхозе, одно дойное стадо насчитывало до тысячи голов, а ещё молодняк и свинотоварная ферма. Крутился я целый день, вернее, колесил на своём допотопном уазике между коровами, борясь за надои, и свиньями, увеличивая поголовье и массу хрюшек.

На ферме доярки, весёлый и не страдающий скромностью народ, постоянно задевали меня, отпускали сальные шуточки в мой адрес, я быстро научился платить им их же монетой и скоро они зоотехника зауважали, правда, продолжали материть своих коров, не стесняясь не только меня, но и председателя.
И только одна из них, Леночка, никогда не произносила бранных слов, густо краснела, когда коллеги загоняли с помощью самых изощрённых идиоматических выражений манек и зорек в стойло, всегда была вежлива и спокойна. В чистом белом халатике и такой же белой косынке она была похожа на северную берёзку, что поразила меня ещё по дороге в эту далёкую деревню. Её нельзя было назвать бабой, как всех остальных доярок, да её и звали все не иначе, как девушкой. Или Леночкой. Было в ней что-то нездешнее, чужое, как и во мне. Так и оказалось. Леночка несколько лет назад очутилась в этом краю по комсомольской путёвке. Помните, когда выпускники средних школ всем классом ехали работать в какой-нибудь отдалённый совхоз, показывая свой комсомольский характер и готовность служить партии и народу. Ведь так было?

Вот Леночка и приехала со своим выпуском одной белгородской школы. Все через год уехали, поступили в вузы без конкурса, а Леночка задержалась. По неопытности и по недосмотру подружек сдружилась она с одним деревенским пареньком, оказавшимся полным идиотом, родила от него дочь и терпела из-за дочери этого пьянчужку с оловянными глазами, у которого от самогона лицо превратилось в воздушный шарик с нарисованными на нём глазами, носом и ртом.

Очень скоро я заметил, что Леночка бросает беглые взгляды в мою сторону, я тоже стал поглядывать на неё. Под белой косынкой у неё оказались роскошные русые волосы, собранные по-деревенски в пучок. Миленькое бледноватое личико с огромными печальными глазами и тонкими, еле заметными бровями-ниточками, обветренные, всегда сладкие губки (она их смазывала мёдом по совету деревенских баб, которым северные ветра были нипочём) и маленькие ручки с коротко остриженными ногтями, всегда чистые и опрятные.

Она жила на окраине деревни в деревянном двухэтажном доме вместе с дочкой, мужем и его родителями, которые были неплохими людьми, заботились о невестке и внучке, страдали из-за непутёвого сына и жалели по-своему Леночку.

Лена с фермы всегда ходила одна домой. Дорога была неблизкая, но она любила быть наедине со своими мыслями: трава по пояс, запах луговых весенних и летних трав пьянит и сводит с ума. Вот на этой самой тропинке и дождался я её однажды. Увидев меня перед собой, она сначала испугалась, а потом кротко и нежно посмотрела на меня, я взял её маленькие ладони, пахнущие парным молоком и луговыми травами, в свои большие руки и забыл обо всём на свете. Даже о жене, клянусь, я не думал в тот момент. Это было как озарение, как молния, как взрыв неимоверной мощи и силы. Наши встречи были такими же короткими как северное лето. Утром я мучился угрызениями совести, страшно мучился, особенно, когда писал жене письма и называл любимою. Понимал, что веду двойную жизнь, что когда-то всё откроется, но, как всегда, понадеялся, что всё само собой образуется. Если бы я знал, что выход искала и Леночка. Но не муж волновал её (он давно перестал для неё существовать), а то, что она узнала от подруги, работающей на почте, и боялась у меня спросить. Я никому не говорил, что женат, но почти каждый день писал жене письма: такой у нас с ней был уговор и нарушить я его не мог. Почтальонша Надя была наблюдательной девушкой и однажды об этом рассказала Леночке.

В наш последний вечер была она особенно нежна со мной, много болтала, говорила о каком-то секрете, который она мне должна сообщить, а потом как бы нечаянно проронила, будто бы не у меня спрашивала, а у себя:
-Так ты женат?
-Женат,-еле слышно вымолвил я
-Почему же ты сразу об этом не сказал?- теперь уже мне задала вопрос Лена.
-Боялся,- честно ответил я.
-Что теперь?-опять у себя спросила Леночка и, вскинув головку, решительно посмотрела на меня.
-Не знаю,- малодушно ответил я.

Она поднялась и, не оглядываясь, пошла прочь от меня. Утром, когда я пришёл в контору, никто не хотел смотреть мне в глаза, здоровались сквозь зубы и руки мужики не подавали. Только одна из молоденьких бухгалтерш, которая строила мне поначалу глазки, сказала, что Леночка отравилась уксусной эссенцией и её отвезли в больницу. Умерла она в тот же день и была на третьем месяце беременности. Так вот какой секрет хотела она мне открыть!

На другой день после похорон Леночки я подал заявление об уходе по собственному желанию. Меня никто не отговаривал. Через три дня я был дома и в октябре ушёл в армию. Жена моя родила сына, ему уже тридцать.

Я достиг желанного благополучия, у меня есть дом, семья, положение, каждый год я езжу в Москву на недельку-другую в командировку, из такой пропасти времени ничего не стоит выделить один день на поездку к Леночке,- тихо сказал мой попутчик.