Любую картину можно полюбить так, что когда ты окажешься около нее, тебя ожидает дрожь в коленках.
Серия картин «Подсолнухи» Винсента Ван Гога стала во многом символом его творчества, бесспорно, это одни из известнейших его работ. Точно так же, как нельзя представить Ван Гога без «Звездной ночи» или без трагического «Автопортрета с отрезанным ухом и трубкой», без этих ярких цветочных солнц он невозможен.
Цветочная тема в живописи Ван Гога прослеживается достаточно ярко, здесь и розы, и ирисы, и гвоздики, и маки, и многие другие. Но к подсолнухам, буйным и невозмутимым, художник питал особую любовь, однажды даже обронив: «Подсолнух, в некотором смысле, – мой».
Как яркому представителю импрессионизма, творцу, конечно, была свойственна серийность. Подобно тому, как Клод Моне писал бессмертные своды Руана, Ван Гог увековечил эти цветы, к их образам он обращался одиннадцать раз. Сначала это были размашистые, крупные срезанные, лежащие, подсолнухи, возможно. Казалось бы, несколько ярких пятен на темном фоне, но в этих парижских картинах августа-сентября 1887 года таится все увядание лета.
Через год он снова возвращается к этим цветам. Юг Франции, Арле, взбалмошное солнце, яркая живая природа. Ван Гог живет в своем «желтом домике», мечтает о мастерской для него и Поля Гогена, светлом помещении, «одни большие подсолнухи – ничего больше...» (из письма брату, датированного августом 1888 года). Художник мечтал о дюжине картин, о настоящей «симфонии желтого и синего», но, к сожалению, в тот последний месяц летнего счастья Ван Гог написал всего четыре работы. А дальше? Дальше пропасть, полная ссор, болезней и одиночества: отношениям с Гогеном приказано было увянуть, как свежесрезанным цветам, а подсолнухам так и не суждено было стать украшением мастерской, полной взаимопонимания и теплоты.
Но, прожив, пожалуй, самый сложные полгода своей жизни, гений возвращается к цветочным солнцам снова. И хоть из своего «желтого домика» Ван Гогу пришлось съехать из-за долгов, эти последние картины — дань ушедшему счастью, взгляд назад, полный грусти и даже, пожалуй, трагизма.
Мою любимые вот эти
