Ни грамма смелости

Ряд юнцов в одном исподнем. Подростки жмутся, чтобы избежать прикосновений к чужому телу. Лица безучастные, взгляды направлены внутрь себя. Экспозиция попытки спрятаться в пустой комнате.

Напротив юношей деревянные двери с табличками на саморезах. По сорванным крестовинам видно, что ввинчивали их вручную. Дверные таблицы лишнего не говорят, только профориентация: стоматолог, хирург, психиатр. Каждый поименно вызывает к себе.

— Следующий! — Минута времени, удар печатью в личное дело. — Следующий! 

Когда Следующий проходит все двери, ему ставится знак качества. Всего знаков три — в алфавитном порядке: А, Б, В. От буквы зависит максимум нагрузки, которую в состоянии выдержать тело Следующего.

Вопреки россказням, попыток избежать участи нет. Ни одного отравления, ни одного акта пидерастии, ни одного припаркованного мотоцикла у двери психиатра. Жаль, была надежда на шоу. Хотелось окупить потраченные на коньяк деньги — не объяснять же комиссару, что нет смелости жить в одном мире с женщиной, внутри которой все зеркальнее отражает тебя новая жизнь. Два слога изо дня в день изводят здесь голову. Похожие на ход секундной стрелки, днем они выстукивают где-то на периферии, но по мере приближения ночи все сильнее колотят в череп:

— Бе. — Когда ты на работу устроишься? — Ги. — Видел, сколько стоит быт? — Бе. — Твои еще не в курсе? — Ги. — Как мы его назовем? — Бе. — Спокойной ночи, я люблю тебя. — Беги! Беги!

Я и побежал. Комиссар решил, что добровольное желание попасть сюда это странно и даже больше — подозрительно. Посыпались предложения пройти дополнительную проверку у психиатра, понадобились характеристики с мест работы и учебы. Пришлось торговаться. Такая ответственность: оружие, люди, жизни, а противовесом — литр, хотя сейчас это на руку.

Сертификация закончена. Господа в казенных платьях занимают первые ряды вместительного зала. Отличить одного от другого удается только по знакам на рукавах одежд. Их сонные чувства направлены вперед, на судью. Тот прикидывает известные только ему критерии к личным делам товара и распределяет его. Приговоры звучно вылетают из-за стола, расположенного на возвышении.

— Следующий, ВДВ! Следующий, Морфлот! Следующий…

Приговоренные встают со своих мест, позади первых рядов, и перемещаются ближе к обретенному хозяину. За процедуру претензий к судье у покупателей не возникло. Он мастер своего дела. Заменить его на посту невозможно, только его глаз и голос способны выполнить эту работу соответственно инструкциям. Никто не знает, кто был первым судьей, и кто был его наставник. Вопросы о человечности его природы не находят точных ответов.

Скорее он существо вышнего мира. Об этом косвенно свидетельствуют просители у его пьедестала. Перед обращением к нему возносятся жертвы: Табак, алкоголь, ратная символика, культурные идентификаторы. Лишь подношения способны донести до судьи голоса и занять его внимание. Но делать это сродни игре в рулетку. Один шанс к тридцати семи, что ваша просьба не будет извращена пьяным божеством до неузнаваемости. Группа смельчаков по его воле уже приготовлена для поездки на Новую Землю.

Последние приготовления. Массы мальчишек следуют за хозяевами. Судья всегда предоставляет покупателям по складу. К этим комнатушкам с тесными рядами двухъярусных коек приставлено по надзирателю. Рукава охраны расшиты буквам М, В и Д. Стража давно знает друг друга и знает, что делать с предметом надзора.

Построение у своих комнат. Две шеренги голов. Лица размыты, души по-прежнему лежат скомканными у колен. Снаружи зеленая форма на полтора размера больше — интендант заверил, что со временем она сядет и придется впору. Довериться в этом вопросе больше было некому. На рукавах отличительные знаки, что и у покупателей. Обретенный вид у стороннего наблюдателя не вызовет ничего, кроме самого паскудного — жалости.

— Деньги скидывайте в головной убор. — Обращение стражи направлено к строю. — Мы купим водку, а ночью вы будете пить.

Протестовать? Нет. За гладкими лбами проносились темы уроков жизни: водка, уважение, мужество. Пущенная по строю, шапка наполнилась бумагой различной кредитной способности. Остатки свободы добровольно покидали карманы. Общая цифра осталась неизвестной. Ее заменила фраза: «Шесть бутылок».

Строй отвели к комнате с фотоаппаратом и накидкой в виде по-дембельски скроенной формы, которая должна придавать испуганному мальчишке вид бравого вояки с беретом набекрень. Фотографии отправятся родителям в двух вариантах: с рамкой и без. Одна за триста, вторая за четыреста. Сердобольные приобретут обе, то ли в попытке указать на силу родительских чувств, то ли по привычке попытаются тратой облегчить детям жизнь.

Стемнело, отбой. Покупатели разбрелись по гостиницам. Водка разошлась по комнатам. Свет дежурной лампы выхватывал из темноты движения рук с наполненными кружками. Как и предыдущие процедуры эта была лишена воли. Над всеми действиями стали нависать слова: надо, положено, принято.

Вкус водки не чувствовался. С ходом времени выпитое теснило спрятанные души и она вылетала под давлением из тел с звуком: Фуууух. обволакивала эту положенность, необходимость, принятость и пыталась смириться с их нависанием. Черты лиц становились четче, обретали, прежний, человеческий вид. Пустота комнаты начала наполнятся именами.

На сложенный из табуреток стол полетели заготовленные дома куры и яйца. Руки ста Дмитриев, Марков, Алексеев рвали мясо, прикладывались к кружкам. Затем появились смешки, истории, потом и вовсе полноценный смех. Но бутылки пустели. С ними начали пустеть и люди. Только теперь пустота стала напоминать вакуум.

— Меня Сашей зовут. Я больше не могу. Не хочу ни домой, ни сюда. Что мне сделать?

Люди пытались что-то донести друг до друга, но никто не слышал. Рты раскрывались как у рыб на суше — бесполезно, безрезультатно. Последняя тара выплеснула содержимое по кружкам с крапинками отбитой эмали. Остатки из бутылки выжимали руками. Вместе с ними, в головы по капле просачивалось осознание несвободы. Черты лиц вновь размазывались, люди обретали вид товара. Располагались на положенных койках и закрывали глаза в поисках сна, но тусклая лампа их сожгла.

Тощая фигура, закутанная в мешковатую форму, попыталась неслышно поставить подошвы сапог на линолеум складского пола. Причина вороватой поступи непонятна. Никто присутствующий еще не сталкивался с тем, что эта фигура принесла со своим появлением. Две сотни покрасневших глаз вперлись в раннего гостя и ждали что же дальше. Фигура выгнулась, забрала в легкие воздуха.

Бе «Рота! Подъем!» Ги.