Добрая душа...

Я всегда одинаково относился к людям разной национальности и вероисповедания, не деля их на касты по цвету кожи, языку, религии, месту проживания и традициям. Мне был интересен сам человек, где бы он не жил, какой бы национальности он не был и в какого бы бога не верил…

К началу ХХ века портовый городок Новый Орлеан штата Луизиана был густонаселен разношерстной толпой людей смешанного происхождения, большую часть которой составляли мулаты смешанных этносов и чернокожие рабы, которых использовали как прислугу, портовых рабочих и уборщиков сахарного тростника. Именно эта часть населения городка жила в самом захудалом, грязном и опасном районе города – Сторивилле. Здесь и началась история жизни маленького негритенка, имя которого в дальнейшем знал уже весь мир!

Мать не особенно заморачивалась с выбором имени для рожденного сына – раз они жили в штате Луизиана, то пусть и зовется Луи. В шестнадцать лет ей приходилось думать лишь об одном, как прокормить себя и двух своих детей, ведь отец новорожденного пацана давно исчез в неизвестном направлении.

Нищета в квартале была беспросветная. Чтобы выжить, она мыла полы, таскала в местные забегаловки продукты, выкинутые с рынка, но в итоге стала подрабатывать самым доступным и денежным способом – проституцией, которая в любом портовом городке была востребована всегда и всюду, а Сторивилл был самым известным в городе кварталом публичных домов.

Неизвестно, как бы сложилась судьба мальчишки, если бы не случай. Живший рядом сосед-старьевщик - белый, что было непривычно и странно для этого квартала, да еще и со странным акцентом - предложил Луи немного заработать, разобрав его шмотье. Ходили слухи, что семья этого человека бежала в Америку из какой-то далекой Российской империи. Видно несладко жилось им в этой империи, если они поселились в таком богом забытом месте, как этот грязный и неблагополучный квартал. Да и фамилия у этого старьевщика была какая-то непривычная – Карновски, язык сломаешь пока произнесешь…

День за днем негритенок продолжал крутиться возле тележки старьевщика, забытый вечно пьяной матерью, и в итоге стал кем-то вроде третьего сына в семье этого белого человека.

Старший сын Карновски – Алекс – очень привязался к малышу и целыми днями катался с ним по улицам Нового Орлеана, скупая тряпки, бутылки и всякий домашний скарб. А вечером его ждала другая работа. С младшим братом Алекса он продавал уголь в публичные дома квартала.

После ужина, на который звали и помощника, жена старьевщика укачивала своего последыша и напевала колыбельную на непонятном языке, а вместе с ней пел и чернокожий мальчуган.
«Дал ведь господь талант мальчишке!» - перешептывались между собой Карновски.

Луи практически стал жить в этой еврейской семье. Он работал, ел, спал в их доме, удивлялся их постоянной работоспособности и дружелюбию, ощущал на себе их заботу, ласку и доброту, поражался контрасту с жизнью своих соплеменников, восхищался их вкусной едой и тем, как быстро евреи смогли превратить захудалый домишко в аккуратный, обжитой, семейный домик.

Через полвека сын чернокожей проститутки, безотцовщина и квартала публичных домов напишет в своих воспоминаниях:

«Я восхищаюсь еврейским народом. Их мужеством, особенно на фоне того, что им приходилось переносить. Мне было всего семь лет, но я прекрасно видел, как безбожно относились белые к этой семье. Даже к черным относились лучше. Да и в целом у черных было больше возможностей. Но мы ленивы – и все еще таковы».

Однажды старьевщик подарил ему жестяную дудку. Мальчишка дудел на ней так самозабвенно, что дудка сменилась на трубу. Стоила труба пять долларов. Часть он накопил сам, а часть дал старьевщик. Старая, подержанная, потемневшая – но настоящая!

Всю свою жизнь он никогда не снимал с шеи магендавид – шестиконечную звезду, древнейший символ еврейского народа.

Это был Луи Армстронг…

(с) фотография Луи Армстронга выдающегося фотографа Arthura Felliga (Weegee)