"Путь Воина. Ясный сокол". Часть 2. Тайга - учитель. Глава 5. Закон — тайга, медведь — хозяин …

Автор @ramzansamatov

Никодим, будто чувствовал, решив возвращаться в заимку другим путём. Лошадь у него была справная, выносливая, низкой монгольской породы. Эту лошадку он купил по рекомендации Онганчи. Лесной охотник знает толк в лошадях монгольской породы. Несмотря на низкорослость эта гнедая была коренастого сложения, с крупной головой и большими красивыми глазами. Одним из немаловажных качеств лошади были ее сообразительность, умение быстро ориентироваться в пространстве и преданность хозяину.

Как только эта молодая лошадь познакомилась с Никодимом после покупки, сразу стала спокойной и дружелюбной. Вместе с лошадью досталась и высокое монгольское седло на деревянном каркасе. Она позволяла удобно располагаться на низкой лошади и хорошо контролировать ее бег. Но для этой гнедой и не требовалась особого управления. Она, в зависимости от рельефа местности, сама выбирала путь и аллюр. Удивительно сообразительное животное. Никодиму ничего не оставалось, как предаваться мечтаниям и думам, пока гнедая везла его домой. Целью того, что он изменил маршрут домой было то, что там недавно прошли чужаки. Поэтому решил проверить, не оставили ли непотушенного огня костра или другого зла. С них станется.

В силу того, что путь пролегал через ту просеку, где недавно произошла встреча с каторжниками, Никодим был невольно осторожен. Тем более в голову лезли разные истории рассказанные накануне политическими про сахалинских каторжан. Откуда становятся известны новости с такого далека — одному богу известно. Любителем рассказывать такие страшилки был верхотурский доктор — Андрей Евгеньевич.
После вечернего самовара, когда уложили спать Сереженьку, начал он свой рассказ.

— Среди сахалинских каторжан есть свои «иваны»(13) , — сказал Андрей Евгеньевич. — То бишь наиболее почитаемые, авторитетные люди. Был среди них такой по фамилии, или кличка такая была, Губарь. Этот человек обладал непререкаемым авторитетом и совершил множество побегов из каторги. И что примечательно, так каждый раз ловили только его, а остальные подельники или погибали, или пропадали без вести. Было мнение, что он съедал своих товарищей.

— Господи, помилуй и сохрани! — воскликнул Никодим, перекрестившись.

— Доказать его людоедство не удавалось долгое время, в том числе и потому, что лесные звери поедали останки его товарищей. Однажды, во время строительства «онорской» дороги — это дорога на север Сахалина, Губарь пустился опять в бега. На этот раз взял с собой матёрого каторжника Васильева и молодого двадцатилетнего Федотова. Через две недели двое беглецов, Губарь и Васильев, были пойманы. Вот тут-то и выяснилось, что во время одной из стоянок, бедный Федотов был убит, разделан на куски и зажарен на костре.

Никодим не выдержал и вышел на улицу подышать свежим воздухом. Такие страсти рассказывает этот доктор… Но любопытство взяло вверх и он снова вернулся в избу, чтобы услышать окончание рассказа. Андрей Евгеньевич продолжил:

— Об этом всем поведал Васильев, дав, таким образом, показания на своего подельника. Тем не менее они оба получили одинаковое наказание: по сорок восемь ударов кнутом.

— Надеюсь забили их? — спросил возмущённый Никодим.

— Подобному жестокому и циничному обращению, в отношении своего молодого подельника Федотова, были возмущены многие каторжане. И они собрали для тюремного палача пятнадцать рублей, чтобы тот насмерть запорол «ивана». Васильев перенёс порку относительно легко — он был сильный человек. А вот Губарь потерял сознание во время порки, но доктор не остановил экзекуцию и «иван» получил отмеренную ему порцию сполна. Через три дня скончался в тюремном лазарете.

— А что стало с другим? — спросил Алексей Дмитриевич.— Ну, с тем, Васильевым!

— С ним произошли удивительные метаморфозы, Алексей Дмитриевич! — сказал доктор. — А не выпить ли нам ещё чайку, Никодим? А то в горле пересохло…

— После такого рассказа можно чего и покрепче выпить, — сказал хозяин.

— Если вы настаиваете, то можно пропустить чарочку! — оживился Андрей Евгеньевич.

— Я тоже не против, — сказал Алексей Дмитриевич.

Никодим не спеша сходил в погреб, принёс завёрнутую в тряпку глиняный бутыль. Разлили и выпили за здравие. Затем, повеселевший доктор, продолжил повествование:

— Васильев оказался человеком сильным физически, но с психическим изъяном. После экзекуции, которую он, впрочем, перенёс без последствий для физического здоровья, сделался мнительным. В каждом каторжане видел врага, угрожал убить. Видя такое дело, тюремное начальство поместило его в карцер. Там он умудрился выломать доску из стены и приготовился обороняться от караула. В течение двенадцати часов держал оборону в карцере. Караул сумел, в конце концов, его обезоружить и поместить в лазарет. Но там он не подпускал никого, отказывался от еды, мол, его хочет отравить доктор. Через несколько дней сбежал, но через месяц был пойман возле дома каторжанского доктора, где он сидел в засаде, чтобы убить того. Но доктор выказал милосердие и упросил тюремное начальство не сажать душевнобольного в тюрьму, а поместить в больницу. Там он, в результате лечения, вошёл в самые доверительные отношения с доктором и сделался и его ближайшим другом.

— Воистину, прекрасный пример христианского отношения к ближнему! — воскликнул Никодим, впечатлении от рассказа.

— По мне, это прекрасный пример человеческого двуличия, — сказал Алексей Дмитриевич. — Втерся в доверие к доктору, изобразив сумасшедшего, и облегчил себе жизнь. Таких надо сразу вешать на первом в фонарном столбе. Чем он лучше Грабаря?!

—Друзья, давайте не будем спорить! — сказал Андрей Евгеньевич. — Никодим, наливайте ещё по чарочке и я вам лучше расскажу про урядника.

— Про какого такого урядника? — пробасил с улыбкой Никодим.— Не про моего ли бывшего командира?

— Может и про вашего.— сказал доктор. — Вот слушайте. Выходит, значит, урядник из кабака. Пьяный — в дымягу! Спускается с крыльца, отвязывает коня, кое-как вдевает ногу в стремя, кричит: «А теперь помогайте, Святые угодники!» Оттолкнулся, перелетел через седло и… шлеп на другую сторону. Сидит на земле и бурчит: « Да вы что? Ну не все же сразу!»

Дружный хохот разорвал тишину избы, что даже Серёжа проснулся:

— Никодимка! Что случилось?

Никодим шагнул к постели Сергея, подоткнул одеяло и сказал:

— Все хорошо, сынок! Спи, ясный сокол! Мы тихо…

Никодим довольно долго вёл лошадь вдоль насыпи железной дороги пока не вышел на нужную просеку. Дальше идти было уже привычнее. Хотя его лошадь не испытывала трудностей. Шла напролом, будто знала куда хочется хозяину. Действительно, через некоторое время, вышли на привычную для лесного жителя дорогу-просеку. Никодим всматривался под ноги лошади, но никаких примет того, что здесь проходили люди не находил. Обычно следы сохраняются в течение нескольких дней. Неужели пошли другим путём?!

Ответ нашёлся через несколько вёрст. Все трое каторжан лежали на одной поляне. Да, это и не поляна была вовсе, так, небольшое расширение на просеке. По той картине, в которой были раскиданы тела каторжан, было понятно, что здесь поработал зверь. Никодим слез с лошади и подошел поближе, снимая с плеча карабин. Он, с обошел поляну, но ничего подозрительного не заметил. Взялся за осмотр тел.

У всех троих были покусаны конечности — несчастные пытались сопротивляться. У Феди оторвана голова, конечности переломаны, внутренности выедены. У остальных вид был не лучше. Сиплого зверь таскал больше всех — его было невозможно узнать — одежда изодрана, нет ни одного живого места на теле. «Похоже, «хозяин» поработал», — подумал Никодим.

Чему он был удивлен, так это тому, что третий из беглецов был все еще жив. Из оторванной культи ноги сочилась кровь, которую он пытался остановить, завязав ремнем. Но это, к сожалению, мало помогало. Никодим приблизился к нему, услышав звуки, пробивающиеся через кровавое месиво на лице. Иван пристально смотрел на него единственным глазом, пытаясь что-то сказать.

— Мед… ведь…— наконец пробился звук, булькнув кровью во рту.

— Ты молчи, молчи, болезный… Нельзя разговаривать!

— Я… всё… конец… — сказал Иван. Он пытался говорить несмотря на свое тяжелое состояние, увидев перед собой человека, а не зверя.

— Там… — покалеченный тщетно старался показать, более или менее здоровой рукой, в направлении Феди. — Зо-ло-то…

Затем он прокашлялся, разбрызгивая кровавые сгустки, и почти внятно проговорил:

— Похорони нас… Не оставляй на съедение этому зверю.

Никодим держал его изодранную, искусанную и испачканную кровью руку до тех пор пока тот не испустил дух. Затем, закрыв единственный глаз усопшего, выпрямился. Окинул взглядом место кровавой баталии. Баталии с единственным победителем. Вот только где он прячется? То, что хозяин леса где-то рядом, Никодим не сомневался. Просто он насытился, наверняка наблюдает за действиями пришлого человека с запахом пороха, и не будет нападать. Конечно, если не решит, что на его добычу есть еще претендент. Неужели появился на его территории медведь-людоед?! Если это так, то «кровь из носу» надо его извести. Тут только Онганча со своими охотниками может помочь. «Если он не появился сразу, значит ушел далеко, — подумал Никодим. — Зря я не взял с собой Чингиза».

В природе медведи стаями не ходят, и даже медведь с медведицей в одной берлоге не живут. И уж тем более медведи не живут семьями, как волки. Хотя медведица может с медвежатами быть, пока они не повзрослеют. А этот бродит один. Откуда он пришел? Никодим знал почти на пересчет зверей на своей территории. Да и Иван Дементьев ни словом не обмолвился о медведе, который нападает на людей. Лишь однажды Онганча, вечером, при свете лампы, рассказывал жуткую историю про медведя-людоеда, который вырезал чуть ли не всю деревню.

Появился в тех краях медведь, прихрамывающий на правую заднюю лапу. Произошло это после того, как охотники, убив в берлоге медведицу, взяли и маленьких медвежат. Но не заметили, в глубине берлоги, притаившегося пестуна(14), который улучив момент, выскочил пулей и скрылся в чаще леса. Один из охотников выстрелил ему вслед, но лишь только ранил. Пуля, попав пестуну в пятку, это определили по кровавому следу, сделала того калекой. Впрочем, это не мешало, повзрослев, с успехом охотиться на двуногих зверей и домашнюю живность. Говорят, что медведь, даже через десять лет, помнит своего обидчика. Вот и этот повадился нападать на людей только той деревни. Причем засады свои устраивал непосредственно рядом с домами. Увидит, кто вышел вечерком до ветру, или еще зачем, хвать того и тащит в тайгу. И так каждый раз, то человека утащит, то теленка, то собаку… Никакой защиты не было от этого людоеда. Тогда сельчане решили совсем уйти от этих мест. А медведя хромого так и не убили.

«Может этот калека-людоед объявился в наших краях?!» — подумал Никодим вглядываясь на примятую траву на поляне. Но здесь нужен хороший следопыт, чтобы прочесть следы.

Помолившись, Никодим взял притороченную к седлу лопату и, выбрав место, начал копать могилу. Но вспомнил, что Иван перед смертью говорил про какое-то золото. Воткнув лопату в землю, снова прошелся вокруг трупов, но ничего напоминающего мешочек или емкость с золотом не нашел. Были два разодранных вещмешка. Людей - трое, значит, должен быть еще мешок. Где же он? Никодим расширил зону поиска, стал заглядывать под кусты, за деревья растущие вокруг поляны. Наконец, обнаружил. Оказалось, что мешок повис за лямку на самой нижней ветке одного из деревьев. Толстый, коротко обломанный сук удержал тяжелый вес мешка. Видимо, или Федя в пылу борьбы, или сам медведь откинул его в эту сторону.

Увесистый мешок он отнес к лошади и привязал к седлу — потом посмотрит, а сейчас нужно завершить богоугодное дело — предать земле тела несчастных.

(13) Так называемые “иваны” — каторжанских “авторитеты”, во многом аналогичны нынешним “ворам в законе”.
(14) Пестун — под этим названием понимается почти взрослый, от прошлого помета, медведь-самец, оставляемый медведицей при себе в качестве няньки для новорожденных медвежат.

Продолжение следует

Предыдущая глава

Книга первая "Путь Воина. Победитель" уже издана. Информация здесь https://ridero.ru/books/put_voina/