[Проза] Сопереживание. Глава пятая. Боль

Эволюция задумывала боль, как нашего друга. У нее не было цели мучать нас мигренями или ноющими перед дождем коленями. Боль лишь укзаывает мозгу, что с какой-то частью тела не все в порядке, что этой части организма требуется помощь.
В определенные моменты жизни мы мечтаем о том, чтобы не иметь возможности испытывать боль, отключить её навсегда.
Не задумываясь над тем, какова жизнь таких людей. Ведь они существуют, и они не могут заранее знать, что с ними что-то не так. Они вынуждены каждый день начинать с осмотра своего тела, проверять не сломаны ли пальцы и нет ли где кровотечения.
И большинство из них узнает о серьезных болезнях внутренних органов, когда становится уже слишком поздно...
@nikro

Глава пятая. Боль

Спустя несколько часов Семипалатов сидел в кресле-каталке в подвале, наполовину окрашенном в розовый цвет. Одет Анатолий Кондратьевич был в тёплый халат, из-под которого выглядывали забинтованные ноги. Связанный Серов лежал на полу.

Раздались шаги. В подвал спустился мужчина с асимметричным вытянутым лицом и потёртым дипломатом в руке.

— Андрей Никифорович Горловкин, — отрекомендовал его Семипалатов. — В некотором смысле — ваш коллега. Вас из меда выгнали, а его из ПТУ. С тех пор у него слабость к ножовкам. Отпиливает людям что-нибудь, поливает кислотой или щёлочью, всё время их путаю, потом снова отпиливает.

Горловкин обвёл взглядом подвал.

Вид у него сделался привычно недовольный, как у сантехника, явившегося чинить кран по гарантии.

— Кондратьич! — он прижал к себе дипломат. — Крепить-то куда? Стола нет, ничё нет. Ребят позовём, чтобы подержали?

— Там в стену крюки вбиты, посмотри.

Горловкин направился к стене.

— Розовый подвал для пыток, — ухмыльнулся Серов.

— Полурозовый, — поправил Семипалатов. — Не докрасили. Дочка себе решила гламурный дом отстроить. Подвал, соответственно, для дискотек. Или как оно сейчас называется. Ивенты? Наняла, кого попало. Фундамент треснул, дом повело. Всё забросила. Дети...

Виктор поджал ноги и попытался перекинуть связанные за спиной руки вперёд.

— Лежите спокойно, Витя, — Анатолий Кондратьевич на всякий случай отъехал от него подальше. — Их вам до локтей прихватили. Больше мои промахов не допустят.

Серов сел:
— Теперь вы меня мучить станете?

— Он, — Семипалатов кивнул на Горловкина, нашедшего наконец крюки, — он станет. Андрей Никифорович, представьте, недавно про какую-то китайскую пытку прочёл.

— В антернете, — отозвался Андрей Никифорович. — Свинья!

— Называется свинья. — пояснил Семипалатов. — Отрезаются руки по локоть, ноги по колено. Культи обрабатываются. Нос и уши тоже удаляются. И язык. Жертву бросают в яму. И в таком виде она продолжает влачить своё существование.

Серов смотрел на него зло и устало. Сидеть со связанными руками было тяжело, и он снова лёг на бок.

— Мне кажется, он сам её выдумал, как вы считаете? — продолжил Семипалатов, взглянув на часы. — Пытку.

Насупившийся Горловкин посмотрел на него обиженным взглядом.

— Я не понимаю, — почти крикнул Виктор, — это месть? Но вам же не больно. Просто хочется порадоваться моим страданиям?

Видя, что никто ему не отвечает, Серов, разозлившись, попытался вскочить, но тут же упал.

— Может, ты садист? — заорал он. — Подрочишь, когда меня резать будут?

— Нет, Виктор Николаевич, совсем наоборот. Я вам искренне сочувствую. Когда вас будут резать, я даже заплачу. Или закричу.

— Нет своей боли и смотришь на чужую, да? — не останавливался Серов. — Чувствуешь себя дохлятиной, а хочется человеком? Нравится смотреть на живых людей?

— Красивая версия, — Семипалатов подъехал к Горловкину. — Готово?

— Закрепим, — подмигнул тот и, открыв дипломат, вытащил из него моток синтетической верёвки.

Анатолий Кондратьевич развернул кресло и мягко подкатил к Серову.

— Я вас обманул. Я не бессмертен.

Он приподнял полы халата и взглянул на ноги.

— И боль я обычно чувствую. Но небольшим волевым усилием способен её полностью отключить. Часов на восемь приблизительно. Потом она обрушивается вся целиком. Анестезия не помогает. Любая. Вот такой удивительный дар.

Горловкин подбежал к Серову, схватил его и с неожиданной сноровкой потащил к стене. Вслед за ними медленно двинулось кресло-каталка.

— Примерно минут через пять мне будет очень больно. — Семипалатов опять смотрел на часы. — Наверное, даже нестерпимо. В такие минуты необычайно остро ощущается одиночество. Кажется, будто никто в целом мире не способен почувствовать то же самое.

Он набрал воздуху в грудь и несколько раз коротко выдохнул. На его лице выступил пот.

— Но благодаря Андрею Никифоровичу и вам, — он вытащил из кармана платок и вытер лицо. — на этот раз рядом со мной окажется человек, который полностью меня понимает. Потому что ощущения у него удивительно похожи на мои. Такая же непереносимая боль.

Горловкин достал ножовку.

Семипалатов закричал.

Глава шестая