СВОБОДА СЛОВА. Обожженные войной

О первых днях Великой Отечественной войны – писано-переписано. Часто на одно и то же событие высказываются диаметрально противоположные точки зрения, причем обе правдоподобны, с указанием официальных источников, воспоминаниями очевидцев. Простому обывателю, да еще часто не склонному к сопоставлению фактов, и не разобраться, что к чему. Остается только удивленно таращить глаза и тихонько восклицать: «Надо же! А я и не знал(а)!»

Поэтому конкурс «22 июня 1941 года. Вопросы без ответов», объявленный @istfak, я оставила без внимания. Однако полученный посыл уже будоражил мыслительный процесс, а тот настойчиво начал сигнализировать: не ленись, соберись, давай же, вспоминай, ну же – сама знаешь, – про дядю Сашу.

Долго сопротивлялась, мол, дела, то да сё. Но главной закавыкой было обещание, данное ветерану много лет назад – не рассказывать его историю. Аргументы он приводил обоснованные. На его взгляд. И я с ними считалась.

Но сегодня судьба ветерана видится несколько по-другому. Обидно и больно, что он ушел в мир иной с твердой уверенностью, что воевал под началом предателя. И эта мысль, это чувство необоснованной вины, отравляли все последующие 70 лет его мирной послевоенной жизни. Хотя, возможно, внуки Александра Михайловича успели найти для него в интернете все существующие версии о судьбе генерал-майора А. А. Власова, командовавшего в июне 1941 года 4-м механизированным корпусом, в котором служил мой земляк. Наряду со словом «предатель» там звучали и другие: «талантливый полководец», «тайный разведчик» и даже «герой». Насчет второй и третьей версий дядя Саша очень бы посомневался, но с первой согласился бы полностью.

Поэтому сегодня я решилась обойти «табу», сделав дозволительный среди «в поте пишущих» ход – изменив имя-отчество героя моего рассказа. Тем более что никаких секретов старый вояка не открывал. Просто – судьба ветерана.

***

Июнь 1941 года Александр встретил не безусым юнцом: 20 лет – это вам не 18. За плечами была служба в Шепетовке. Но главное – участие в освободительном походе в Западную Украину осенью 1939 года. Это он официально так назывался. А неофициально – «четвертым (опять же кто-то считал, что пятым) разделом Польши». Как мы помним из истории, 1 сентября Германия заняла Польшу, затем западные территории Белоруссии и Украины. Несмотря на то, что был подписан пакт Молотова-Риббентропа, 17 сентября немцы вступили в Брест и Львов. В этот же день было дано указание о переходе советскими войсками границы с Польшей. Цели миротворческие: защита украинского и белорусского населения. Четвертый особый механизированный корпус, в котором служил Александр Муравьев, начал освобождение Западной Украины.

– Истина была в другом, но мы свято верили, что это было именно освобождение, причем мирное, – рассказывал дядя Саша. – Мы подходили к деревне, а немцы уходили из нее. Мы – следом. И ни единого выстрела ни с нашей, ни с их стороны. Из Украины двинулись в Польшу, дошли до Люблина. На всем пути один только польский полк занял оборону. Началась агитация: наш самолет сбрасывал листовки. В конце концов, они сдались. Рядовых солдат распустили, а офицеров отправили в Россию как военнопленных.

В субботу, 21 июня 1941 года, взвод стоял в летнем лагере между Львовом и немецкой границей. Все командование уехало во Львов, кто – к семьям, кто – просто отдохнуть. Солдаты ночевали в палатках в лесу. Не спалось, тревожно как-то было. Обсуждали слухи о возможном нападении Германии. Даже рядовые понимали, что корпус и, должно быть, вся армия были не полностью укомплектованы. Когда начались военные действия в Финляндии, из каждой части туда отправили по нескольку подразделений.

– В наши войска мобилизовали граждан из Западной Украины, но на них надежды что-то не было, – вспоминал Александр Михайлович. – И точно, как только началась война, они убежали вместе с оружием, из которого потом нас же и обстреливали, когда пошло отступление. И все же к началу войны 4-й мехкорпус был одним из наиболее укомплектованных в наших танковых войсках. В нем насчитывалось 892 единицы техники, в том числе 101 КВ и 313 Т-34.

Сколько бы ни читал о той поре в послевоенной литературе, везде упоминается имя командующего 6-й армией генерал-лейтенанта И. Н. Музыченко. Именно в его подчинение перешел наш мехкорпус с началом военных действий, – рассказывал дядя Саша. – Мол, Музыченко больше всего фланги беспокоили. Про нашего Власова – ни слова. Понятно дело: предателю – забвение. Но именно он объяснял нам реальное положение дел. И про «львовский выступ», в котором наши части находились. И про угрозу окружения в первые же дни, а может, и часы, в случае нападения Германии. Вот мы и были начеку.

Утром над лесом покружились два немецких самолета и улетели, ничего не заметив. Вся материальная часть была хорошо закамуфлирована. О нападении Германии узнали только в 12 часов. Из Львова прибыло командование, направили туда технику за снарядами.
Немцы, при всем своем превосходстве, не лезли на рожон, – продолжал ветеран. – Если встречали на своем пути сопротивление, обходили и двигались дальше, создавая «мешок» для наших передовых частей. Мы в такую переделку попали сразу же. Первый снаряд упал в метре от орудия, которым я командовал, но не разорвался. Вторым накрыло соседнюю пушку и весь расчет. Командир тогда сказал: «Ну, Муравьев, повезло, будешь жить!»

Отходили с тяжелыми боями в том же направлении, в котором два года назад наступали. У каждого солдата на этом пути были свои вехи. У Александра – первый, собственноручно подбитый танк, 24 июня, в боях под городом Немиров. Первая заметка о солдатском подвиге, и не во фронтовой, а в центральной газете. Но были и потери, была боль и злость, а еще – много неразберихи.

В одной из атак немцы прикрепили к танкам красные флажки. Психологически на молоденьких солдат это действовало безотказно. Замешкался с выстрелом или рука у наводчика дрогнула, а врагу того и надо, знай бьет по цели. Первое осколочное ранение в руку Александр получил 15 июля. Когда вернулся из госпиталя, командование корпусом уже передали врио полковнику Пушкину. Власова за умелые боевые действия назначили командармом 37-й армии, защищавшей Киев.

– Вот одного понять не могу, – говорил дядя Саша, морщась, как от физической боли (а может, так и было, ведь одна из немецких пуль так и осталась у него в ноге). – Или в людях совсем, что ли, не разбираюсь? Несостыковка какая-то получается. Прочитал однажды в военной литературе, что в сумятице первых дней, в «тумане войны» – это когда наши штабисты не могли принять верных решений из-за отсутствия сведений ни о точных силах врага, ни о том, как далеко он уже прошел в глубь страны, – тогда немцы впервые получили по морде (так и было написано: получили по морде) именно от мехкорпуса генерала Власова. И в Киев его перевели не на лаврах почивать, а чтобы выстоять, выдюжить. А если нет, то хотя бы солдат вывести живыми, как моих боевых товарищей, пока я в госпитале был. Ну не мог он… Хотя, кто знает…

Ясно, что подобные мысли не давали Александру Михайловичу покоя всю жизнь.

В середине марта 1942 года ранило его в ногу, но легко, а в конце месяца контузило. Были госпитали в Днепропетровске и Астрахани. Он догонял свою часть и снова выбывал из строя. Но, как считал дядя Саша, судьба хранила его.

К весне 1943 года он был уже командиром взвода минометной роты. Отличился в боях на реке Миус и в Корсунь-Шевченковской операции. Последнее, самое тяжелое ранение получил в сентябре 1944 года, когда шли освободительные бои на границе с Чехословакией. После госпиталя определили на инвалидность, и домой вернулся как раз накануне дня Победы. Так закончилась для него война.

Все, вроде бы и точка поставлена. Но тут вспомнились строки из стихотворения поэта Вадима Странника:

Солдат войну не выбирает,
У каждого своя война,
Свои победы, поражения,
Свои успехи и лишения, –
Стезя огнем обожжена.

Как точно сказано. Ведь даже те, кто не сгорели в горниле боев, остались обожженными войной до конца дней своих.

Автор: @golosgalka
Редактор: @ladyzarulem
Публикация: @stone

21.06.18

---

---