День рождения пони

Некоторое время назад, а примерно в 2012 году, я занимался организацией общественных мероприятий. Потом бросил это неблагодарное нервное дело и стал тупо внедрятся в готовые проекты с надувным аттракционом «Зорб», брошенным мною в том же году от перемены места жительства: уехал в глубокое Подмосковье поднимать тему развития квадроциклов, снегоходов и других экстремальных видов спорта.
Тем летом мне позвонила знакомая из ивент-агентства: «Сергей, выручайте, срочно нужен зорб на завтра! Клиент попался капризный, ежеминутно меняет свои пожелания, я уже не знаю, что предложить. Предложила зорб. Они сказали, что хорошо, хоть увидим, что это такое. Сможете приехать? Там день рождения у 6-летней девочки, детей немного, не более пятнадцати. Серебряный Бор».
Ну, дети — это святое. Шесть лет — круглая дата, надо отметить чем-то круглым. Поехал сам с помощником, так как второй помощник срочно не нашёлся, а тут горящее мероприятие.
Приехали, распаковались, важно надулись, откатились до условленного сигнала в указанные кусты.
Стали сворачивать кабель, прибежал охранник:
— Осторожно! Вы что не видите: это же трава газона!
Я опустил голову: действительно, на всём участке располагалась трава газона. Я поднял голову на охранника, — может я отстал по ботанике, и учёные вывели новое растение «газон»? А это трава этого растения — трава газона?
— Да, я вижу. А как совместить наше внезапное нахождение за кустом и неподведённые к кусту дорожки?
Охранник молчал. В его обязанности, видимо, ещё входило беречь и лелеять траву газона, а тут на траве газона творится Ад и Чистилище.
— Не переживайте, мы аккуратно. Траву газона не помнём, на хозяйском столе в салате будет смотреться, как свежая.
Я огляделся. Обычное жилище обычных обитателей Серебряного Бора: безликое бетонное трёхэтажное здание, в случае войны или осады боевиками конкурентов готовое превратиться в бастион. Стекло и бетон, — всё, как мечтала Вера Павловна в четвёртом сне.
Рядом со флигелем, стоящем рядом с бастионом, суетилась съёмочная бригада.
— Мужики, вы с какого канала? — спросил я.
— Да мы ни с какого. Фильм-постановку будем снимать. «Буратино». В ролях — именинница и её гости. Минут через десять начинаем.
Ровно в назначенное время в доме раздались командные крики, зовущие в атаку, и на крыльцо горохом высыпались дети.
Они не кинулись к киношникам, не бросились в рассыпную, не стали повисать на перилах, прыгать, скакать, толкаться. Они стояли и ждали команды.
— А сейчас, дети, мы будем сниматься в кино!
Дети смотрели на высокую полную даму и, щурясь, старались скрыться под навес её неимоверной груди от палящего солнца. Не улыбаясь, они ждали распоряжений.
Начались съёмки. Дети ничего не понимали напрочь. Зачем этому мальчику прилепили длинный нос? Почему другому привязали собачий хвост? Почему носом надо макать в какую-то колбу с фиолетовой жидкостью? Дяди взрослые, дайте нам побегать по траве газона, ну что вы от нас хотите?
Кроме нас и кинематографистов, из увеселительных мероприятий были ещё два грустных пони, — мальчик и девочка, и группа аниматоров, переодетых в мушкетёров.
Надеюсь, у киношников нет задания дождаться, когда имениннице стукнет 20 лет, и они тут же, чтобы два раза не вставать, начнут съёмки великого произведения Дюма?
Оказалось, что всё проще: дети будут кататься на пони по аллеям участка.
Киношники что-то пытались рассказать детям, а высокая статс-дама всё время искала какую-то Леночку. Она то вбегала в дом, то перевешивалась через балконные перила второго этажа, то выныривала из полуподвала: «Леночка! Вы не видели Леночку?» И снова скрывалась в лабиринтах форта.
Детей, переодетых в костюмы какого-то чуждого детства, выстроили на крыльце.
— Леночка! — лопнуло где-то из винного погреба. И наступила тишина.
И тут мальчик пони тяжко и протяжно охнул, и у него встал член.
Или от привычного ему надвигающегося детского ада, или от стоящей рядом девочки–пони.
Не успело эхо изнасилованной души пони затеряться в кустах, как взрослые, закрывая от детских взоров руками, молескинами и остальными кринолинами панораму разврата, стали разворачивать их лицом ко входу, простирая жесты рук внутрь крепости: «Ой, мы же там забыли самое главное!»
Что для мам в этот момент являлось самым главным, я не знаю, но детей эвакуировали оптом, вдавливая их в распахнутую дверь подальше от кошмарной реальности.
Дети, повинуясь своему природному любопытству, старались обернуться, протиснуть головы на свободу и досмотреть историю про пони до конца, не понимая что там пошло не так, и почему взрослые так закипели?
Конец пони угрожающе увеличивался по всей длине живота, мальчик цокал копытами и пытался сорвать уздечку.
На крыльце выросла дама-скала: «Немедленно прекратить! Здесь дети!» Её указующий перст вонзился в небо и все вокруг виновато поняли, что дети — это ангелы, им такое нельзя.
Девочка–аниматор, припадая в книксенах к стопам, затараторила извинениями–прощениями, клятвенно уверяя чёрную леди, что сейчас всё будет улажено, пони добрый, он просто так радуется. Она так запуталась в своих оправданиях, что в итоге всё вышло так, будто она сама оказалась причиной возбуждения пони–мальчика: «Это я виновата, что у него встал член!»
В секундной тишине родители, перестав проталкивать детское мясо в жерло мясорубки-крепости, резко обернулись на последнюю её фразу. Мой инструктор тихо сказал:«Мать вашу!». Но, как во всех театрах мира, раёк — это самое громкое место в театре. Родительская группа развернула свой корпус на нас. Ничего не слышащие дети облепили все окна первого этажа и плющили любопытные носы о стекло невиданной пьесы, намного интереснее той, про какого-то деревянного мальчика-мутанта.
Девочка–аниматор стояла молча, осенённая крестом мушкетерской бутафории на груди, и ждала приговора.
И тут на крыльцо выбежала девочка–именинница в ослепительно белом платье, огромном банте-махаоне, вцепившемся в её голубые волосы-парик: «Мамочка! А кто такая Мальвина?»
Голубоволосый ангел вернул всех к действительности, и родители заторопились внутрь особняка.
— А сейчас всем быстро петь и есть торт! — трубила женщина-ладья.
В зорбе детям кататься не разрешили. Они потом подходили в своих костюмах-тройках, поправляли бабочки и тихонько спрашивали: «А можно потрогать? А это безопасно? Руки потом надо мыть?»
К этому времени уже начало быстро смеркаться, мы быстро собрались и уехали в своём Мерседесе-спринтере.
Из окон цитадели вылетали яростные форте, заглушающие всю недавнюю неловкость и мерзость, сотворённую горе-развлекателями в такой святой день. В освещённых окнах не было видно скачущих детстких теней, отбрасываемых на занавески. Уже поворачивая за угол, я оглянулся и мне показалось, что кто-то очень большой отодвинул портьеру и хозяйским взглядом оглядел территорию.
Вечерело. Вдалеке колосилась трава газона.