Достопочтенный filosof_a оставил аргумент против союза науки и религии:
«Но религия уже несколько тысяч лет есть институт контроля. Это один из рычагов власти, а власть над душами людей церковь не отдаст. Наука не институт, а система получения знаний и их внедрения. У науки нет цели доминировать над людьми. Такая цель есть у некоторых политиков, которые стремятся использовать достижения науки для управления обществом. Но к науке это отношения не имеет. Поэтому между наукой и религией диалог не возможен, ибо разные цели и методы, но возможна дискуссия и она давно идет».
Мой ответ (без отвлечения на «бородатый», но абсолютно не актуальный тезис: «Но религия уже несколько тысяч лет есть институт контроля. Это один из рычагов власти, а власть над душами людей церковь не отдаст»):
Нет, наука — это не только совокупность знаний, но и сложная, разветвленная система социальных отношений, организаций и норм, которая играет центральную роль в современном обществе = институт! Это если формально. Кстати, некоторые ученые обвиняют современную науку в догматизме. И у них есть для этого серьёзные основания: приверженность парадигмам, "предвзятость подтверждения". То есть, ученые, как и все люди, игнорируют или преуменьшают значение доказательств, которые не соответствуют их собственным исследованиям, убеждениям или доминирующим (на данный момент) теориям в их области. Примером много. Научный догматизм представляет серьезную опасность для науки, поскольку он прямо противоречит ее фундаментальному принципу — постоянному сомнению, эмпирической проверке и готовности пересматривать устаревшие представления при появлении новых данных.
Проблема "доминирования" возникает не из самой науки, а из того, кто и как использует научные знания. Например, евгеника (термин, введенный двоюродным братом Чарльза Дарвина Фрэнсисом Гальтоном) начала XX века ("научное" обоснование расизма) — это классический и самый мрачный пример того, как научные идеи могут быть искажены и использованы политическими силами для оправдания доминирования, дискриминации и насилия. История знает и другие примеры, когда результаты научных исследований использовались отдельными политическими, военными или коммерческими структурами для контроля, манипулирования или доминирования над людьми.
В 1939 году Альберт Эйнштейн (1875-1955), считающийся чуть ли не символом ученого-гуманиста, предложил президенту США Рузвельту создать чудо-оружие, опередив Германию. Много лет спустя, в 1954 году, он признал: "В своей жизни я совершил одну большую ошибку – подписал письмо президенту Теодору Рузвельту с предложением создать атомную бомбу". Опасаясь того, что Германия опередит в создании "вундерваффе", Энерико Ферми (1901-1954) предложил Джулиусу Роберту Оппенгеймеру (1904-1967) наладить производство смертоносного стронция-90 для отравления продуктов питания и воды в Германии. Оппенгеймер встретил предложение с энтузиазмом, но затем посчитал его малоэффективным: ведь даже полмиллиона немцев не будет убито. В 1941 году президент Рузвельт одобрил ядерную программу, позже названную Манхэттенским проектом, научным руководителем которого стал Оппенгеймер, который позже сказал об этом так: "Мы сделали работу за дьявола". В августе 1945 года «Малыш» и «Толстяк» пали на Хиросиму и Нагасаки, поразив четверть миллиона жителей.
Когда-то люди верили, что ученые - это высоконравственные люди, пекущиеся о том, чтобы сделать нашу жизнь лучше. Их слушали, цитировали, ссылались в жарких диспутах как на безусловный, окончательный авторитет и, самое главное, им верили! Человеческая вера в науку жива до сих пор. Точнее, вера в идею науки. Как сказал Ренсом Риггз: "Мы держимся за свои сказки до тех пор, пока цена веры в них не становится слишком высокой". Отныне наука служит господам только в той форме, в которой они это служение видят для усиления собственной власти и, самое главное, под их полным контролем! Теперь этот контроль будет за алгоритмами ИИ, усиливающими социальное неравенство (как в "О дивный новый мир" Хаксли).
Ещё раз, их созидательная сила — во взаимном уважении сфер. Когда религия пытается запретить эволюцию, а наука отрицает опыт трансцендентности — обе становятся страшными карикатурами самих себя. Разногласия неизбежны, но плодотворны, когда обе стороны помнят о человеке как о высшей ценности.
