5.
… Хотя всего лишь несколько часов прошло, как собрались вместе, но Вите захотелось побыть одному, развеять неприятный осадок от ссоры. Он вышел за околицу села и направился по дороге к лесу. Солнце ещё не село, червонным золотом разливалось над горизонтом, выстилая по земле длинные лиловые тени… Воздух был напоён всеми запахами позднего лета и слегка дурманил голову. Обычно созерцание родной природы, щедрой на краски, оттенки и запахи, вызывало умиротворение и настраивало на поэтический лад.
«Расплавленное золото заката за синий лес, густея, потекло, и лёгкая, вечерняя прохлада неслышно опустилась на село… Затихло всё, и лишь ночная птица кричит, маня в далёкие луга, да свет луны в речную глубь струится, губами волн целуя берега…»
Так написал он однажды, в такую же дивную пору… Но сегодня чувство отрады не приходило в душу, мешали невесёлые мысли и воспоминания… Вспомнилось ещё недавнее детство, представшее вдруг отдельными видениями, не связанными друг с другом, мимолётными, некогда наполненными (неужели это было!) оглушающим звоном счастья…
… Вот он бежит из луга к родному крыльцу, где стоит мама в вечернем сумраке и зовёт его пить парное молоко… Вот он купается с одноклассницами и с удивлением замечает, что у них настоящие женские бёдра и груди… Вот он стоит на Горбатом мосту (который остался от немцев и дугой выгнулся над бывшей узкоколейкой), стоит и смотрит вдаль, на родной посёлок, и мечтает о том, как он прославит Зелёные Холмы, откроет их миру… Вспомнился запах бузины и купыря в диких зарослях кустов неподалёку от дома, где Витя так часто слушал соловья и почти не верил в реальность своего существования…
Видения сменяются одно за другим, но волнения, как прежде бывало при таких воспоминаниях, не возникает, что-то мешает внутри, стискивает сердце невыразимой тоской… Одна ли ссора тому причиной? Что-то ещё, что-то ещё…
Витя как раз добрёл до того Горбатого моста, где так часто бывал в детстве. Взошёл на него, оглянулся окрест… От неувядаемой красоты перехватило дыхание! Вдали, километрах в трёх, весь в буйных садах, утопает родимый посёлок, а позади, по другую сторону моста, примерно в километре от него, растянулся по горизонту синий, зелёный, бурый, изумрудный и чёрный лес, едва заметно разделённый исчезающей из виду желтоватой стрелой узкоколейки… Вокруг, куда хватает глаз, видны холмы, перелески, речушки, озёра, стайки диких уток, стрижей, куропаток, свежие копна сена… Романтической и немного печальной птицею аист кружит в вышине… Слышится гортанное круканье ворона, длинный крик цапли на ближнем болоте, плач невидимого чибиса, из далёких и ближних лугов до слуха долетает и первый звук наступающей ночи – скрипучий запев коростеля и упругое, пикирующее на твоё сердце бекасиное «гну-гну-гну-гну…» Волшебные звуки и брызги жизни, переполненное счастьем дыхание родимой земли!..
Но – не приходит отрада в душу… «Мама...» Сегодня, как никогда остро, Витя ощутил невозвратность не только своего детства и ранней юности, но и невозвратность счастья и молодости к его матери, уставшей и больной женщине, всю жизнь отдавшей им, детям…
Витя встряхивает головой и хочет отогнать эти печальные мысли, но не получается. Из памяти глыбой выплывает далёкая ночь и прерываемый слезами мамин рассказ о себе. Все братья тогда уснули, набегавшись за день, и только он, съёжившись под одеялом от страха и сострадания к матери, дослушал её рассказ до конца… «Мы и теперь спим и не слышим её мучений!» - со злобой на себя и на братьев подумал он…
Всё же усилием воли он заставил себя не думать об этом, и направился дальше, к лесу. Он шёл прямо на заходящее солнце, и сзади за ним по узкой пустынной дорожке тянулась длинная лиловая тень, словно мостик бесплотный меж ним и оставленным домом…
(Продолжение следует).
