Секс, которого не было

Вот одна из тех историй, от которых люди стонут. Но истинному художнику они служат поводом для создания историй ещё более странных. 

В "Лолите" Набоков, как известно всем (даже тем, кто не читал, но возмущён), изобразил нимфетку: девочку, своим губительным светом притягивающую и соблазняющую персонажа, который слишком остро реагирует на подобные необъяснимые феномены. Проще говоря, предмет педофильской страсти оказывается не просто ребёнком, но невольным (в случае с Лолитой - иногда и вольным) провокатором и разжигателем. Природа несчастного юного существа оказывается непостижима, и возможность "познать" эту девочку в сексуальном смысле кажется единственным способом познания. При этом взрослые женщины - с биографией, интеллектом, целями, задачами, колючими подмышками и так далее, - именно вследствие своей определённости, какой-то затверделости (и физической, и душевной), по сравнению с неясной, ускользающей нимфеткой привлекательны для персонажа примерно как остывшие и слипшиеся пельмени (в общем, привлекательны только с голодухи).   

История не менее живописная (и даже настоящей живописью подкреплённая), чем в "Лолите", случилась в реальности, с человеком не менее образованным, чем Гумберт Гумберт. Звали его Джон Рёскин (1819 - 1900), он был английским поэтом, художественным критиком, художником и много кем ещё; одно из его значительных достижений - то, что он объяснил и популяризировал искусство прерафаэлитов.  

Джон Рёскин, работа Дж. Э. Милле: 

В 1848 году Рёскин женился на Эффи Грей. И сразу как-то не пошло. Или пошло не так. Этот брак закончился трагикомическим бракоразводным разбирательством, достойным перьев Кафки и Свифта. 

Рёскин, приглядевшись к супруге, решил, что половой контакт с ней - это самое распоследнее, самое распротивное дело: некоторые "части" Эффи ему показались отвратительными. Обидевшись, Эффи эпистолярно всплакнула на отцовском плече: "...женщина, которую он представлял, значительно отличалась от того, что он видит во мне, и причиной, по которой он не сделал меня своей женой, было его отвращение к моей особе...". Эксперты, изучив Эффи, обнаружили, что все положенные части и запчасти у неё в полном порядке, убедились в её девственности и развели руками: мол, не видим повода не заняться с ней сексом (мы бы на его месте давно уж, только дай). Суд постановил считать Рёскина импотентом, не внял его протестам (тварь я дрожащая или право имею не иметь эту женщину?), и супруги были официально разведены по разные стороны баррикад.   

Эффи Грей в юности, портрет кисти Томаса Ричмонда:

Как будто в отместку за пережитое унижение Эффи вышла замуж за друга Рёскина, Джона Эверетта Милле, и родила восьмерых детей, что лишние восемь раз подтвердило её и без того несомненную привлекательность. Чтобы обеспечить большое семейство, Милле писал картину за картиной и совершенно отошел от идеалов, так сказать, восторженной юности; Рёскин был возмущён, что Милле уже не прерафаэлит. Он мог бы обозвать его Шиловым, если бы Шилов уже существовал. Одну из картин Милле Рёскин назвал "катастрофой". Катастрофы Милле принесли ему огромное состояние и титул баронета. В общем, это красивая история из жизни нормальных людей, которая создаёт правильный, жирными мазками написанный фон для чужих отклонений от нормы.   

Эффи Грей в счастливом супружестве, портрет кисти Милле:

 

Джон Рёскин полюбил Розу Ла Туш. В ту пору ей было лет десять или одиннадцать. Как человек честный, культурный и совестливый, Рёскин, конечно, не рассматривал идёю похищения и совращения ребёнка. Он любовался её тихим внутренним светом, грелся рядом и терпеливо ждал.

Когда Рёскину исполнилось пятьдесят, он сделал Розе предложение - ей как раз стукнуло семнадцать. Ему было отказано. Потом ещё раз, потом ещё много-много раз (эх!). Родители Розы обратились к Эффи, чтобы та их проконсультировала, и Эффи ответила: ой, фу, не связывайтесь, он тиран, деспот, сумасброд и импотент. Родители решили, что такому субъекту их девочка не достанется. "Так не доставайся же ты никому!" - ответила судьба-злодейка.  

Роза на рисунке Рёскина:

И Джон Рёскин, и Роза Ла Туш воспитывались в очень религиозных семьях; религиозная психотравма довела Рёскина до почти воинствующего атеизма, а Роза, напротив, дошла до религиозной экзальтации, на радость папе с мамой. То есть при всём этом присутствовал ещё и Бог, который добавлял нервозности в и без того безнадёжную ситуацию. 

Несостоявшаяся связь и взбаламученность внутреннего мира обернулись сумасшествием. Роза умерла в двадцать семь в частной клинике (изнурила себя не то постом, не то истериками). Рёскин после её смерти тихо помешался, уединился, пытался установить связь с её духом, и тоже потом умер потихоньку - в возрасте восьмидесяти, товарищи, лет.  

Джон Рёскин в старости, работа Уильяма Коллингвуда:

Эту историю Набоков, разумеется, знал, как знал её весь просвещённый мир. Были и другие случаи - ещё во времена Данте. Но слова "нимфетка" - не было. Владимир Владимирович поймал странное явление и придумал ему название, как новому виду бабочек.  

 (P.S. Программа "ПОКА!" пока работает.)