Харуки Мураками, культуртрегерство и эпические девяностые

Люблю я Мураками, хоть говорят…

Говорят о нём разное. Серия его книг, выходившая на русском языке, называлась «Мураками-мания» – продажи были настолько хорошими, что издатели, не скрываясь, назвали читателей маньяками. Но некоторые мои знакомые презрительно морщат нос: «Как ты можешь читать такую попсу?» Вот сейчас попробую объяснить – как.

На эти размышления меня навёл конкурс про эпические девяностые на "Голосе". Столкновение двух культур… на самом деле, пережили это не только мы в России, но и японцы после Второй Мировой. Причём, у них столкновение культур проходило гораздо более жёстко.

Харуки Мураками родился в послевоенной Японии. Подобно персонажу испанского романа «Тень ветра» и юному Оливеру Шанти, будущий писатель с детства видел вокруг себя руины разрушенного мира. Следы бессмысленной и беспощадной человеческой жестокости…

Это лишь отдалённо походило на девяностые годы постсоветского пространства. У нас всё-таки Хиросимы не было.

Мне хочется дать слово самому Мураками. Вот как он описывает свои «окна в мир», сформировавшие его личность:

«Нельзя сказать, что я бы не начал писать сам, если бы не встреча с книгами Дерека Хартфильда. Но знаю одно: мой путь в этом случае был бы совершенно другим. В старших классах школы я несколько раз покупал книги Хартфильда в мягкой обложке – их сдавали в букинистические магазины Кобэ иностранные моряки. Один экземпляр стоил 50 иен. Если бы дело происходило не в книжном магазине, то мне бы и в голову не пришло назвать эти эрзацы книгами. Аляповатые обложки, порыжевшие страницы… Они пересекали Тихий океан под подушками у матросов на каких-нибудь сухогрузах или эсминцах, чтобы потом явиться ко мне на стол».

Самое интересное, что писателя Дерека Хартфилда не существует. Но когда читаешь дебютную книгу Мураками «Слушай песню ветра», не возникает ни малейшего сомнения, что автор рассказывает о реальном человеке. Тем не менее, каждый россиянин, выросший в девяностые, нутром чует, кто такой «Дерек Хартфилд». Это такой Роджер Желязны, Рэй Брэдбери, Брюс Уиллис, Оливер Шанти, Тупак Шакур и персонаж комиксов Марвел в одном флаконе.

В науке это называется «феномен культуртрегерства». Моряки, привозившие с собой в Японию комиксы, фантастику или детективы в мягкой обложке, становились невольными трансляторами западных культурных кодов, можно сказать «миссионерами». В прошлом году мой друг защитил в Москве диплом по теме культуртрегерства. Засунув скромность подальше, отмечу, что я накидал ему несколько удачных примеров и помог с правкой окончательного текста дипломной работы. Правда, Мураками и джаз нам не одобрили. Пришлось писать о разных образовательных интернет-проектах, «Макдоналдсе», кришнаитах и бурной деятельности ламы Оле Нидала.

Однако «столкновение культур» – это более жёстко, чем культуртрегерство. В попсовом любовном романе «Комната влюблённых» автор Стивен Кэрролл описывает такое столкновение с точки зрения японской женщины. Она утешает себя тем, что в отличие от американцев-победителей, японцы обогатились, получив возможность питаться от двух культур. Даже если вторая культура была принесена огнём и мечом. Не буду сейчас вдаваться в политические и моральные аспекты. Неважно, правильно ли это. Важно, что феномен существует.

А Роджер Желязны в последней книге "Хроник Амбера", вышедшей в 1991 году, выдал фразу: "Мы были зачарованы нашими победителями". Видимо, до него дошли слухи о популярности американских фильмов в видеосалонах СССР и "культе Арнольда Шварценеггера".

Гораздо интереснее о столкновении культур написал Филип Дик в экранизированном ныне романе «Человек в высоком замке». Я не уверен – но, возможно, Дик был одним из первых американцев, осознавших, что пережили японцы после войны. Вообще, чем дольше читаю Дика, тем больше удивляюсь. В романе «The man who japed», написанном в 1950-е годы, молодой Дик, никогда не бывавший в СССР, отлично описал разборки на коммунальной кухне, «товарищеский суд» – где все стучат друг на друга и смакуют подробности чужого «аморального» поведения.

Впрочем, может быть, Дик и не знал, что в СССР является будничной реальностью то, что он сам считал пародией на антиутопию.

А в романе «Человек в высоком замке» он описывает, что было бы с США, если бы Германия и Япония выиграли войну. Персонажи, выросшие в послевоенные годы, впитали в себя две культуры и будто живут в двух мирах одновременно. Читают "Тома Сойера" и гадают по И-цзин.

О, как мне это знакомо – когда с детства каждый день впитываешь две совершенно разные системы ценностей, образов, культурных кодов. Иногда они противоречат друг другу, и задаёшься вопросом: «Где же истина?» А нигде. «Что ты назовёшь истиной – то ей и станет, если у тебя достаточно личной силы».

Кстати, отмечу такое странное совпадение, «какие бывают только в плохих романах и в жизни» – Мураками несколько лет прожил в США. Именно в городке Санта-Ана в Калифорнии, где Филип Дик провёл последние годы своей жизни. Что же такого в этой Санта-Ане, что туда гении слетаются? Мёдом там намазано, что ли? Судя по панорамам Гугла – обычная одноэтажная Америка.

Так вот, в отличие от Дика, Мураками почти никогда не говорит прямо о столкновении культур. Но его творчество является именно продуктом этого феномена.

После зариновой атаки в токийском метро писатель глубоко нырнул в изучение новых религиозных движений, в России их презрительно называют «сектами». Хотя – те, кто с отвращением кривит физиономию со словами: «Фу-у, секта!» обычно оказываются гораздо более упоротыми «сектантами», просто уверены, что именно их картина мира единственно правильная. Почему люди уходят в это? Вот как раз – в поисках «истины», потерявшейся при столкновении цивилизаций.

Мне особенно интересно, как Мураками описывает детей, воспитанных в таких религиозных семьях. Верно ведь всё описывает. Проведя детство в этой атмосфере, становишься взрослым – и не веришь ни во что. Даже в теорию эволюции Дарвина и открытия телескопа «Кеплер». Но совершенно невозмутимо воспринимаешь перемещение в альтернативную реальность «1Q84», а «магический реализм» становится единственным стилем, в котором ты способен мыслить и жить. Потому что с детства ангелы, похлёбка и демоны были переплетены в единое целое.

Или вот в романе «Норвежский лес» есть такой второстепенный персонаж по прозвищу Штурмовик, сосед героя по общежитию. Тоже очень узнаваемый тип. Как раз из тех, кто презирает «сектантов». Парень, нашедший внутренний стержень в японском национализме. Упорный, дисциплинированный, готовый учиться и вкалывать ради Родины. Столкновение цивилизаций вызывает у широких народных масс сильнейшее желание почесать ушибленное чувство национальной гордости. Иногда такое почёсывание больного места растягивается на несколько десятилетий.

В рунете можно прочитать, как Харуки Мураками обвиняют в том, что он всё время пишет о студенческом сексе и ни о чём другом. На мой взгляд – это не о сексе, это о взрослении. Испытания, с которыми человек столкнулся в подростковом возрасте, определяют то, какой личностью он станет. И вот эта тема интересует писателя сильнее всего. Почти во всех его романах герой – холодный, отстранённый, немного циничный. Потому что потерял себя когда-то в двадцать лет, среди студенческих вечеринок и происходящей между ними необъяснимой сюрреалистичной хрени. Кажется, что этот персонаж только и делает, что пьёт пиво, спит с девушками, гоняется за уникальной овцой по Хоккайдо. Но суть не в этом. Герой ищет уникальное – то, для чего не придумали ярлыков разные цивилизации, столкнувшиеся в его голове. Будь то уникальная овца или женщина с самыми красивыми ушами в Японии. Ведь никто во всём мире (до Мураками, естественно) не додумался ранжировать красоту женских ушей…

Получилось немного сумбурно. Но из-за всего этого сумбура российские читатели и полюбили романы Мураками. У каждого из нас – свой Дерек Хартфилд, свой сосед-штурмовик или родители, фанатично верующие в Ленина/удвоение ВВП/Кришну. И каждый ищет свою овцу – будь она перспективной криптовалютой или ранее неизданной пластинкой непризнанного гения из Сан-Франциско. Японский писатель отлично ухватил основные тенденции процессов, происходящих в мозгах у людей, переживших столкновение культур – и из романа в роман рисует эти процессы размытыми штрихами. Чтобы мы видели в них своё.

А самое интересное – это узнавать, кем был "Дерек Хартфилд". Испытывать лёгкий шок, осознавая, что все те «священные книги» и «божественная музыка», сформировавшие твою личность, в другой цивилизации воспринимаются как нечто «средненькое», а то и вовсе – шлак для потребителей из третьего мира (привет, три диска песен Алисы Милано). Правда, иногда понимаешь, что тебе повезло – и ты знаешь то, чего никто не знает почти никто вокруг. Например, кем был таинственный Оливер Шанти, какие интересные идеи скрыты в «B-movies», снятых с бюджетом в полкопейки... или почему Харуки Мураками полюбил джаз.