[ПРОЗА НОВИЧКОВ]. Сага. "Измена". Часть 18

Он вложил в книгу закладку на том месте, где прервала его чтение случайная находка, и принялся перелистывать страницу за страницей в надежде обнаружить еще что-нибудь. Он вспомнил, как тогда, когда Аня со злости швырнула в него книгой, из нее вывалились точно такие же пожелтевшие тонкие листки, исписанные тем же почерком. Но что была за книга? Какой том? Он не помнил. Может быть, они везде рассованы тут, эти странные записки-письма. Странные письма, и почему-то неотправленные.

Борис направился к шкафу, в котором хранилось полное собрание сочинений академика Яновского, рассуждая на ходу примерно так:

«Может быть, это письма вовсе не Зизи, а настоящие послания в вечность, хотя… Нет, пусть не в вечность, но в будущее – не самое даже отдаленное. Послание потомкам? Потомку… Но отчего их не обнаружили прежде? Неужели никто до меня не открывал эти старые книги? Сложно поверить. Но если открывали, то отчего не вынули писем? Или, может быть, некто, обнаружив, нарочно положил их сюда? Как бы то ни было, странно все это. Впрочем, как и все, что творится в этом доме. Так что ничему удивляться не следует».

С тем Борис принялся вытаскивать книги, одну за одной, наугад, наспех пролистывая их, в надежде отыскать еще хоть что-то. «Я точно помню, что была еще записка. И что эта – вовсе не та. Но где же, где?» - думал он, охваченный непреодолимым желанием отыскать, прочесть и разгадать загадку.

Все это было более чем странно, и всевозможные вопросы и догадки роились в его голове, как комары над прудом. Но ему быстро стало ясно, что таким методом он едва ли разыщет хоть что-то: листки были тонки, и, пролежав в книгах, как видно, много лет, настолько прижались к страницам, что не вываливались сами. Листать же одним пальцем эти книги не получалось, потому что они были слишком велики и толсты.

Ну что ж, как говорят археологи: «Хочешь выкопать мамонта – вооружись скальпелем и кисточкой из сорока беличьих волосков».

Прочь кирку и заступ!

Тогда он взял одну из книг, положил на стол и принялся методично переворачивать страницу за страницей, в поисках древностей, но только не тех, о которых повествовалось на тех страницах. Он искал в надежде пусть и не разгадать окончательно, но хотя бы приблизиться к разгадке несомненной тайны, заключенной в этих старых листках, непонятным образом попавших в книги. И нашел еще одну записку.

«Места себе не нахожу – тоска смертная. Живу, мечусь – все впустую. Такое чувство настигает, будто все существуют в каком-то ином мире, в другом измерении, хотя, скорее, это я среди них один чужой. Сложно рассказать в двух словах, да и было б что рассказывать – и смех, и грех. Яковлев наш, например, этот карьерист проклятый, порой бывает видеть его не могу – так бы и зашиб кулаком, как навозную муху, так вот он говорит мне, понимаешь (и это все с ухмылкой, с усмешкой – что мол, шутка все это), что, значит, в моих книгах одна антисоветчина, и что они даже не представляют, как только будут это все печатать. Чушь какая, не пойму в чем дело. Оказывается, в моих книгах сплошная религиозная пропаганда. Господи, да кто ж виноват, что из десяти, грубо говоря, веков у нас бога отменили тому как полвека назад. Да и то, как его отменишь? Но пусть так. Но историю куда же денешь?!
Да, у них там все просто – штукатурят, как соборную стену – под склад. Дождутся, что наши дети плевать на нас будут. Но они в такие дали не глядят, потому как незачем. Их сегодняшнее волнует, сиюминутное. Заказ праздничный чтоб выдали, с колбасой кремлевской, да икры жбан. Глаза б не глядели. А куда, прости Господи, податься? Кругом все те же рожи. Обложили со всех сторон. Жутко заглянуть в зеркало – больно криво. Да нечего на зеркало пенять, коли и рожа крива. А дальше-то что? Страшно бывает подумать, особенно, если издали посмотреть. Но «нам не дано предугадать, как слово наше отзовется»…
Нигде ни единого единомышленника, нигде. Дома – борщи. На кафедре – пропаганда. Одни втюхивают, другие – внимают. А для чего? Самим потом чтобы втюхивать. А как же? Глядишь, сначала комнату дадут, потом квартиру, степень одну, вторую, пенсию – и жизнь удалась. А за ради чего? Времени нет подумать, оглянешься так, подумаешь: что было? – и не вспомнишь. Бросить бы все к черту, да махнуть в деревню. Эх, так ведь и там засмеют…»

На обратной стороне ничего больше не было. Борис изучал записку, написанную словно к самому себе – как вырванная страница из дневника. И она только подтверждала его недавнишние мысли. Так, может быть, и не было никакой Зизи? И все это придумка? Как необходимый, но отсутствующий собеседник, придуманный герой, который, постепенно отделяясь в своем существовании от создавшего его автора, начинает жить какой-то своей, совершенно независимой жизнью, и автор для него – тогда всего лишь отец, но не хозяин.

Но…

«Милая моя, дорогая! Здравствуй! Спешу сообщить – еду к тебе. Завтра же поезд, отправил телеграмму, а письмо придет, скорее всего, следом за мной, и может быть, даже после того, как я снова покину тебя. Но не стоит об этот думать теперь, когда счастье только еще грядет. И в предвкушении не могу сдержаться, чтобы не написать тебе хоть пары строк. Пусть по моем отъезде будет тебе радость. Ты себе не представляешь, как я скучал тут по тебе. Тоска такая навалилась, что хоть с кровати не подымайся – так, кажется, и спал бы весь месяц, что медведь в берлоге. Но не дают. Кое-как выкроил недельку. Жене сказал, что в командировку. На поиски древностей. Может, чего и в самом деле разыщу – не без твоей помощи, разумеется, душенька…»

Продолжение скоро!

Автор:@maryatekun
Редакция и публикация: @lubuschka
Дизайн: @sxiii

Уважаемые блогеры! Если вы хотите опубликовать на страницах нашего сообщества свои художественные или публицистические произведения, пожалуйста, познакомьтесь с правилами подачи текстов, опубликованными здесь.

Если вы сами не пишете посты, но читаете, и вам попались интересные блоги новичков — подскажите, пожалуйста, новичку, что он может публиковаться в нашем сообществе.