[СВОБОДНАЯ ТЕМА] → Времена не выбирают. Конкурс "Героические 90-е"

− А куда ж ты денешься-то? Судьба наша такая, женская, − говорила тетка Маша, глядя на Галину грустными глазами, один из которых с интервалом в полминуты посещал нервный тик. – Я ведь тоже о-го-го была, а теперь – смотри, − и она протянула левую руку, заходившуюся в мелком треморе. – Доля такая…

Доли такой Галя не хотела.

Детские воспоминания о деревне – это простор, веселье, беззаботность. Но, как поняла гораздо позднее, все это только для детей. Причем детей городских, приезжающих погостить.

У взрослых было все наоборот. Даже как-то шиворот-навыворот. Если простор, а значит, поля необъятные, – так глаза бы на них не смотрели, потому что вкалывать надо. В том смысле, что работа не ждет. Если беззаботность, что было равносильно высшей степени разгильдяйства, то только в качестве последствий безобразного веселья, наступавшего в результате близкого знакомства с «зеленым змием». И чем высокоградуснее был змееныш, тем безобразнее было веселье.

Вторая половина 80-х годов прошлого столетия была ничем не лучше и не хуже для деревенского жителя. Да, в магазине царила напряженка с товарами. Одежда, особенно верхняя, в дни привоза доставалась не всем, только по блату. С обувью еще хуже, но обувка а-ля «прощай молодость» выручала всех.

Зарплаты смешные, но в селе на них и не рассчитывал никто. Жили скотиной. Откармливали бычков, поросей, овец (подворовывая комбикорм на ферме), сдавали их на мясо, получали такие суммы, что хватало и на проводы в армию, и на свадьбы. Чуть не сказала – и на подготовку детей в школу, но это уже наши реалии, когда тысяч по 10 приходится выкладывать родителям. А тогда и выпускные-то отмечались в складчину.

Вот в такое время Галина переехала в деревню, на родину мужа. Вняла его бесконечным мольбам – «я задыхаюсь в городе», «мне нужен простор», собрала двух детей: старшей девять лет, младшей – полтора годика, − и вперед.

Что помогло тогда городской мадам, не носившей тяжелее стопки книг, сразу не надорвать пупок, трудно сказать однозначно. Наверное, козлиное упрямство (коза она − по гороскопу) и застарелый еще со школьных времен комплекс отличницы. Есть такой, где-то прочитала о нем уже позднее. Хотя отличницей-то была только в начальных классах, но постоянно, сопя и пыхтя, старалась доказать, что все сможет.

Колхоз не обманул, квартиру дали почти сразу. Типа – для молодых специалистов, но все тот же блат: дядя мужа работал парторгом. Квартира – в доме на две семьи. Двор огромный, только знай заселяй живностью. И вскоре там яблоку негде было упасть. Свекровь расстаралась для любимой снохи. Появилась корова, два поросенка, четыре овечки. Под ногами сновали с десяток кур, две из которых вскоре уселись на сеновале высиживать потомство. В небольшом, вырытом полтора на полтора метра, прудике баландалась утка с утятами.

Неплохое подворье для деревенского жителя. Но и Галина стала как бы деревенской, а если назвался груздем, то…

И не жаловалась. Некому было. Да и, как ей казалось, справлялась вполне прилично. Крутилась с утра до вечера, как заведенная, − так и все так! Со временем человек ко всему привыкает. Тяжелыми оставались только полевые работы, куда в обязательном порядке ходили в свободное время. А свободными были воскресенье да два дня на неделе, когда смена в детском саду всего три часа по графику.

Сенокос еще так себе. Косили мужчины, женщины только сгребали и складывали в копны. Однако, как Галина ни старалась выглядеть не хуже, но цепкий бабий глаз не проведешь. Подшучивали над городской, правда, незлобиво. Если, например, туча начинала подниматься, подтрунивали, смахивая пот со лба: «Не твоими ли молитвами, Галина, дождичек торопится?» Терла к носу, чего уж там! Не скроешь, что к обеду руки уже отказывались вилы держать. И когда в третий за день раз вилы улетали на копну вместе с охапищей сена, подхваченной сверху кем-то из укладывавших сено наверху (удержать их просто не хватало сил), то послушно следовала гласу свыше: «А не пошла бы ты… хлеб к обеду нарезать!».

Рабский труд начинался на плантациях свеклы. Сажали ее механизированным способом, но когда всходила, то обрабатывали вручную. Каждой семье давали по четыре ряда, это минимум. Хочешь больше – бери. Галине четырех за глаза было, потому что горбатилась одна (муж в лесу работал) на двухкилометровой дистанции. Некрасов все вспоминался: «Бедная баба из сил выбивается», «Солнце нещадно палит». И палило, и из сил выбивалась. И не по одному разу за лето. Сначала надо было прополоть и проредить, что растягивалось на два-три дня. На второй раз не намного легче: тоже прополоть и выдрать подросшие корнеплоды там, где в первый раз пожалела. Можно было и шаляй-валяй это сделать, никто не контролировал, но в хорошем урожае были заинтересованы: десятую часть его везли домой для своей коровки.

Но все это был такой ерундой, пока чувствовала поддержку мужа, чаще моральную. Тогда и мешки с картошкой казались не совсем уж неподъемными. И петуха не жаль было, придавленного свалившейся поленницей, - все равно клевачий был, паразит. А поленницу, простоявшую всего с час после того как муж сложил ее возле забора, подняла сама, - укладывая по полешку, аккуратно, по бокам – решеточкой, как в детстве учил отец. И скотину лечить, - тогда уколы и научилась ставить – на свинье. Успевала все, да еще и обшивала, обвязывала всю семью. Нет, это все была ерунда. Беда просачивалась в дом по капельке, по граммулечке. Сначала. Но очень скоро – целыми полулитрами.

Это было самое невыносимое, обидное, не укладывавшееся в голове. И когда после не месяцев даже, а лет, проведенных в тяжелых разговорах, убеждениях, в покаяниях с утра, а вечером – в зюзю, в набиравших силу пьяных скандалах, - она услышала от соседки: «Доля наша такая…», то решила резко, не раздумывая: все, хватит! Собрала девчонок и с двумя сумками пожиток уехала на родину. Благо родительский дом всегда был открыт. И мама, милая мама, услышав от вернувшейся дочери извечное: «Как ты была права!» - только горестно покачала головой.

Была весна 1992 года. В стране и ее маленьком городке люди переживали пертурбации переходного периода. Но на фоне личных переживаний все остальное просто не замечалось. Работу нашла на третий день по приезде. Место в библиотеке предложили сразу, но вырисовывалась и другая, более заманчивая перспектива. Если бы была способна рассуждать и взвешивать все, наверное, не решилась бы, побоялась. А тут, действуя на каком-то автопилоте, который включился вслед за «все, хватит!», - сказала себе: «Ты сможешь!» Или все-таки решающим аргументом была финансовая сторона дела? Ведь если библиотекарь тогда получал 500 рублей, то обозреватель в редакции районной газеты – 900.

Так начинался новый период жизни. Страну трясло и лихорадило. А в ее маленьком мире воцарилось затишье. Пускай зыбкое, но такое желанное. Защищаясь, ее подсознание абстрагировалось от всех произошедших и происходивших в обществе катаклизмов. Что с того? «Теряют больше иногда…»

Нарышкино, Шахунья Нижегородской области, 1986-1992 годы.

P. S. Написала не от первого, а от третьего лица. До сих пор желание абстрагироваться от тех воспоминаний осталось. Для меня это далеко не героические годы. Просто время, в которое довелось жить.

Автор: @golosgalka
Редактор и публикация: @ladyzarulem
Дизайн: @sxiii