В чём тайна христианства?

Мир крайне запутан и сложен. Причём запутанность и сложность только усиливается. Циничная современность давит на душу, выхолащивая искренность, к которой тянется душа. В ответ рождается ностальгия — не по конкретной эпохе, а по мифу о "светлом прошлом", где царила ясность и ещё не разрослись тернии сомнений. А жажда мировоззренческой простоты, априори побуждает человека мечтать и желать прошлых "светлых" времён. Идеализированное прошлое представляется временем наивным и по-детски чистым. Отсюда горячее желание вернуться к первоистокам (временам пророков, апостолов, святых отшельников и учителей). Отсюда жизнь - как ностальгия по святому прошлому. Жизнь как возвращение в родную гавань, в приятие некогда священной гармонии. Отсюда отрицание современной кризисной культуры и тяга к невинной природе. Отсюда и возврат к христианству, к его фундаментальным основам и первоначальным эпифаниям.

Но здесь скрыта двойственность: стремление к первоосновам сталкивается с накопленным опытом человечества, с диалогом культур и знаний, которые неизбежно переосмысливают древние истины. И тогда религия обнажает свою подлинную суть — она не убежище от хаоса, а прыжок в пропасть неизведанного. Религия – есть отчаянный шаг в неизвестное. И что бы там не говорили современные конформисты, но именно христианство в своём истоке и в своих наиболее строгих формах есть сама - экстремальность. Христианство не утешает, а разрушает привычные опоры.

Взять хотя бы послушание духовному старцу: с точки зрения здравого смысла, это же абсурд — слепая вера в чужую мудрость. Дело в том, что такое принятие (некритическое) с точки зрения здравого смысла представляется нелепым и абсурдным. Христианские доктрины сами, со стороны того же здравого смысла, безумны и абсурдны. Сама суть христианских догм и есть вызов разуму! "Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?... а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Эллинов безумие" – пишет ап. Павел коринфянам (1 Кор.1:20 - 23). Говоря словами Тертуллиана: "Что может быть общего между Афинами и Иерусалимом"? "Бог Сын умер: нет в этом ничего постыдного, поскольку в это необходимо верить. Воскрес из мёртвых: нет в этом ничего невозможного, поскольку это безумие" - вот тезисы, которые исповедовал даже такой продвинутый рационалист как Н. Кузанский.

Действительно, а о чем говорит христианство: Всемогущий Бог страдает на Кресте; Вечный рождается от земной женщины; Божественное становится плотью и т.д. Одним словом, божественные слова-истины представляются нелепыми, иррациональными, но вот в этой то нелепости и заложена огромная притягательная сила для огромных масс. Эти парадоксы не недостаток христианства, которые смертный человек должны когнитивно улучшить или рационально подправить, это и есть его сердце. Иррациональность, сверхрациональность и есть существенная черта религиозного сознания. Вот почему все внешние не верящие исследователи, будут веками "толочь воду в ступе", так и не поняв, что же они всё-таки исследуют.

Христианство не рациональная теория, а экзистенциальный выбор человека — где логика рушится перед лицом Тайны. Христианство не требует согласия смертного ума, но готовности встать у края вечности и времени, как стоял на Голгофе Распятый. В этом путь к подлинному существованию. "Ибо слово о кресте — для погибающих юродство, а для нас, спасаемых, — сила Божия. Ибо написано: повергну мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну. Где мудрец? где книжник? где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?" (1 Кор. 1:18–23).

Христианство не даёт ответов удобных для разума, оно зовёт человека переступить грань рационального и стать соучастником Божественной тайны. В христианстве нет места ностальгии по утраченной гармонии — есть вызов: обрести свободу в парадоксе, где слабость становится силой, смерть — победой, а "безумие для внешних" — высшей мудростью. "Кто хочет следовать за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет её; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретёт её" (Мф. 16:24–25).

Увы, христианство не возвращает в прошлое; оно бросает в пропасть жестокого настоящего, где только в падении можно обрести крылья свободы. Эта экстремальность — не историческая деталь, а вечный экзистенциальный выбор: жить в иллюзии безопасности или принять неизведанное, где, как писал Кьеркегор, "страх и трепет" становятся мостом к Абсолюту. В этом — не бегство от сложности мира, но мужество увидеть в хаосе возможность встречи с Тайной, которая разрушает, чтобы воскресить к Вечности.